— Зависит от обстоятельств, — осторожно парировала она.

Казалось, он взвешивает возможные варианты. Николь наблюдала, как он отвернулся и уставился на красивый сад, простирающийся за каменной оградой церковного двора. Напряженные спина и плечи говорили о том, что внутри него происходит борьба. Тошнотворный ком тревоги поселился в ее желудке. Это невыносимо. Лучше сейчас все узнать, чем продолжать мучиться ужасными подозрениями в отношении отца.

— Скажите мне, в чем дело! — потребовала она вибрирующим от настойчивости голосом. — Вы знали моего отца?

— Я знал о нем.

— И? — Она затаила дыхание. Блейк сделал глубокий вдох.

— Вы очень молоды, — обронил он резко и отрывисто, словно сдерживал сильные эмоции.

— Двадцать пять! — с негодованием воскликнула она. — А вы такой старый?

— Двадцать восемь, — скупо сообщил он. — А Люк ваш собственный сын, ваша кровь?

— Разумеется! Вы думаете, я вожу с собой чужого ребенка и кормлю его? — вспылила она, выведенная из себя его необъяснимым поведением.

— Я должен знать! — рявкнул он.

Холодное лицо Блейка — мужчины, который ей сразу понравился и чьего сына она считала таким прелестным, заставило ее с горечью выпалить:

— Теперь Люк единственный, кто у меня есть на всем белом свете!

— Ваша мать умерла? — продолжил он допрос.

— Замужем во второй раз, живет в Америке, и ей нет никакого дела до меня… — Она раздраженно смолкла, прикусив язык. — Какое, черт побери, вам до этого дело?

— Большое. — Несколько секунд он разглядывал ее, затем задумчиво склонил голову набок. — Фамилия, которую вы носите, Базо. Ваш отец использовал ее в качестве фальшивого имени?

Николь съежилась от ужаса, глаза стали огромными, а мозг лихорадочно перебирал причины, по которым он мог такое подумать. Преступление. Мошенничество. Двоеженство… нет, такого просто не может быть, останавливала она себя. Наверняка существует какое-то простое объяснение. Или это все просто недоразумение.

— Он всегда был Беллами. Эта была и моя фамилия тоже, — пробормотала она, все еще слишком ошеломленная, чтобы сказать что-то еще.

— Но… — Блейк нахмурился. — Вы же сказали, что не были замужем! — прорычал он.

— Нет, не говорила. Я сказала, что у меня нет мужа, и его нет, — безжизненно ответила она. — Больше нет. Я разведена.

— Означает ли это, что ваш муж был отцом Люка? — натянуто поинтересовался он.

Ее глаза вспыхнули гневом. Кем он ее считает? Возможно, ее жизнь была свободнее, чем у большинства известных ей людей, но она никогда не была неразборчивой в связях или сексуально безответственной.

— Вы намеренно пытаетесь оскорбить меня, или это вышло случайно? — парировала она.

Колкость попала в цель. Блейк вздрогнул и покраснел.

— Я должен знать, является ли Люк законным ребенком, — заявил он.

— Зачем? — кипятилась она. — Вы не разговариваете с матерями незаконнорожденных?

Он вздрогнул и побледнел.

— Дело не в этом!

— Тогда в чем? Вы собираете сплетни для деревенской газеты? Ищете падших женщин, чтоб наставить их на путь истинный? — набросилась она на него, войдя в раж. — Или хозяин поместья не допускает падших женщин в эту деревню?

— Хватит! — прошипел Блейк, трясясь всем телом от с трудом сдерживаемой ярости. — Ответьте на вопрос. Это ваш законный сын?

— Да! — прокричала она. — Почему это так важно для вас? Скажите — или катитесь к чертям собачьим!

— Я же сказал вам, — проскрежетал он. — Я устанавливаю факты.

— Возможно. Но с какой целью? Вы должны сказать мне, что происходит! — крикнула она в раздражении и не заметила, что сдвинула с места Люка.

Малыш протестовал долго и громко. Кое-как Николь успокоила его, и вскоре он снова начал сосать, мирно посапывая. Только тогда она вновь подняла на мужчину разгневанный взгляд.

И вновь ей показалось, что Блейк изо всех сил пытается побороть какое-то сильное чувство. Ее страхи усилились. Это как-то связано с ее отцом. Но ведь папа был таким добрым, великодушным, любящим и любимым!

Никогда прежде Блейк не ощущал такой нерешительности. Вот она сидит тут перед ним, оскорбленная невинность, поглощенная кормлением своего ребенка. Мадонна с младенцем. С крошечным, беззащитным малышом, законным наследником Крэнфорда.

Боже милостивый! Вся его жизнь — жизнь, которую он так любил, — грубо отнимается у него. Дом, земля, его проекты, которые он начал и которые уже успешно завершил, — все это больше не будет принадлежать ему.

Он представил личико Джозефа, когда скажет ему, что они уезжают, и недоумение сына, силящегося понять, что же такого сделала бабушка, и почему они должны покинуть свой любимый дом, друзей, жизнь, которая, как они наивно полагали, принадлежит им по праву.

Его мозг казался перегруженным, мысли путались. Вначале было потрясение от встречи с дочерью Джайлза через такое короткое время после материнского признания. Потом нежные сцены матери и дитя. И все время их встречи — ощущение ее невероятной сексуальности. Накал ее чувственности поразил его, пробив бронь его холодного безразличия к женщинам и разжигая почти неукротимое вожделение. Собственные чувства пугали его. Ему хотелось заключить ее в объятия. Целовать этот мягкий рот до тех пор, пока они оба не задохнутся.

Склоненная головка Николь сияла, словно желтое стекло на солнце. Он охватил взглядом совершенство ее кожи, маленький прямой носик, эти мягко приоткрытые губы, и в нем поднялось такое желание, какого он никогда прежде не испытывал. Горячее, сильное, настойчивое. Что за дьявольщина с ним творилась?

И хотя он твердо вознамерился не разглядывать ее, глаза его не слушались. Ненавидя, презирая себя, разрываясь между добропорядочностью и низменными порывами тела, он позволил своему многострадальному взгляду задержаться на безупречной выпуклости ее обнаженной груди.

Он борется с желанием к совершенно незнакомой женщине. Его троюродной сестре. Дочери Джайлза.

Долг Блейка был ясен, как божий день. Объявить Николь о ее удаче и откланяться. Однако он не мог заставить себя произнести эти слова.

Будучи женщиной, она не может наследовать сама, но в течение восемнадцати лет, пока Люк не достигнет совершеннолетия, именно она будет управлять имением. И тратить его деньги. А он ведь совсем ничего о ней не знает.

За исключением того, что она красива и сексуальна. Блейк стиснул зубы, силясь укротить свое чересчур прыткое желание. Казалось, что его знакомый, безопасный мир рушится, а с ним и с таким трудом давшаяся ему дисциплинированность, державшая в узде своенравные страсти. Сердце Блейка заколотилось. Неужели материнское откровение высвободило его эмоции из смирительной рубашки?

Потеря контроля над собой тревожила его и сбивала с толку. Пожалуй, угрюмо подумал он, подавление чувств имеет свои преимущества и может быть добродетелью, в конце концов.

Он хмуро уставился в землю. Что касается Николь… Она жила со своим отцом. Не могла не знать о его образе жизни — и тем не менее боготворила его. Потому ли, что у них были сходные вкусы, или она любила его, несмотря на его порочность?

Так много вопросов и ни одного ответа — хотя они были нужны ему, как воздух.

Блейк нахмурился, подумав о ее реакции, когда он по неосторожности позволил своему неожиданному влечению выйти на поверхность. Ее губы изогнулись в распутной улыбке, а в глазах читалось почти неотразимое приглашение. За которое он чуть не ухватился обеими руками.

Возможно, это было взаимное влечение. А может, это ее обычная реакция на мужчин. Откуда ему знать? Он не может рисковать будущим Крэнфорда. При неправильном управлении и бестолковых инвестициях пострадает не только имение, но и деревня. Он должен побольше узнать о ней прежде, чем сделает окончательный шаг и расскажет Николь, что ее сын является наследником. В этот момент он услышал, как ее пальцы возятся с тканью. Застегивают пуговицы. Его сердце вновь забилось сильнее.

Послышался звук расстегиваемой «молнии» детской сумки. Хрипловатым грудным голосом с этим неповторимым акцентом она обратилась по-французски к ребенку.