— Потом она мне все рассказала, они уже давно встречаются…

— Где же? — вырвалось у него, потому что вдруг он опять остро и болезненно подумал о Вале.

— Он нашел какую-то квартиру… — Мария Васильевна пунцово покраснела, как будто именно наличие квартиры для свиданий было самым позорным в ситуации.

И чтобы перешагнуть через это, он быстро сказал:

— Вот видишь, раз Света на все пошла ради их любви, значит, это серьезно…

Мария Васильевна посмотрела на него своим отчаянным взглядом, но сейчас что-то твердое выкристаллизовалось в ней, словно зернышко точной мысли, которой она не боялась теперь дать волю.

— Нет там никакой любви, Иван! — горько и зло сказала она.

И он не нашел, что ей ответить, потому что конечно же не для нее, не для такой женщины, как она, были его вялые утешения.

Теперь она рассказывала спокойно, со своей манерой, словно бы сама прислушивалась к своим словам и по-новому оценивала происшедшее:

— Я говорю: «Доченька, если ты мне скажешь, что его любишь, я и слова против не найду… была бы ты счастлива…» Ваня, она ведь хоть скрытная, она очень скрытная — это да, но она нелживая, гордая, изворачиваться не станет. Тогда она мне и сказала: «Я хочу жить. Настоящей жизнью, все иметь, что хочется, всюду ездить. И иметь возле себя такого человека, как Юрий, который все мне может дать. И свою любовь в придачу. Потому что, поверь, мама, я для него не игрушка, он меня очень любит…» Сказала и улыбнулась, знаешь ведь, какая у нее улыбка. «А ты его?» — спрашиваю. Она засмеялась: «Во всяком случае, я буду счастлива, я тебе уже сказала, чего я хочу». «Но ты смогла бы еще все получить, твоя жизнь впереди». — «А я не хочу «когда-то», не хочу «впереди», хочу всего сейчас. Вот именно, пока молодая и всем могу насладиться. И убиваться тебе вовсе не от чего. А надо радоваться», — «А как же он со своей женой? — я вспомнила, что видела ее не раз на вечерах в тресте: интересная такая женщина, ну, конечно, ровесница ему. А он такой нежный с ней. Даже всем приятно было на них смотреть. — Ты же семью разбиваешь». Верно, мои слова глупыми ей показались. «Ничего не разбиваю, — говорит, — она сама давно разбилась, у него столько романов было, сколько у меня волос на голове… И жена об этом отлично знала, и каждый жил своей жизнью…» — сердито так сказала. А меня словно подмыло: «Он так и при тебе будет…» «Ну, нет! — у нее глаза засверкали. — Он от меня никуда не пойдет». И так она это сказала, что я поняла: свою власть над ним она очень ценит. И может быть, не на последнем месте ее ставит, решая свою судьбу. Ты слушаешь, Ваня?

— Да, да, конечно, — он на минуту только отвлекся от нее, потому что вспомнил оживленное лицо Вали и ее: «Счастлива? Ну, конечно!» И эти слова, которые повторялись в разное время, но с той же интонацией, — как мог он их принимать так безоговорочно, не почувствовав за ними гордый Валин характер…

Но не о ней были главные его мысли.

Словно отвечая на них, Мария Васильевна продолжала:

— И она мне говорит так рассудительно… совсем не по возрасту. Ваня, разве мы в ее годы были так рассудительны? Хоть хлебнули жизни в десять раз больше! Так говорит, словно о чужом чьем-то деле: «Мы все учли. И то, что при другом положении у Юрия могли быть неприятности, это уж точно… А он… — Света с нажимом таким сказала, — не приспособлен к неприятностям. Но в данном случае — они вовсе исключены».

Мне это показалось сомнительным, и Света была этим задета. «Так он ведь уже все сказал жене». — «Ну и что же она? Только того и ждала?» — «Ждала не ждала, но ответила просто, что удерживать его не станет. И, он мне рассказывал, такую странную фразу бросила: «А знаешь, я всегда от тебя чего-то вроде этого ожидала». «Что значит, всегда? — спросил он, так она озадачила Юрия. — С самого начала, что ли?» — «Да, почти так». И она засмеялась. Юрий был даже немного ошарашен. И я видела, что это его задело. Но из всех возможных вариантов подобных разговоров, согласись, мама, это самый благоприятный».

Я не стала ее разубеждать. Раз уж все у них решено. И конечно, лучше так, чем поток заявлений и разбирательств, как это, знаешь, бывает…

— Нет, здесь не будет. Ни заявлений, ни разбирательств, — твердо сказал Дробитько.

Он отмахнулся от других мыслей, сосредоточась на том, что утешительное можно извлечь из ситуации. Разве только, что не будет скандала. Но это не могло играть решающей роли для Марии Васильевны: она думала о другом, и он понимал ее. Светлана самовыразилась впервые так полно и откровенно, и это было самое важное для Марии Васильевны. И здесь он уже не мог ничего сделать.

Его самого удивило одно обстоятельство: с необычайной легкостью он представил себе рядом Юрия и Светлану. С такой легкостью, как будто не только от него всегда ожидал «чего-нибудь в этом роде», но и от Светланы. Ах, Светлана, Светлана… «Молчалива и грустна»? Он вспомнил, что там есть еще строка: «Черный вран, свистя крылом, вьется над санями…»

И все же он не смотрел на будущее Светланы так уж мрачно. Может быть, он всегда был слишком снисходителен к Юрию? Из его памяти никак не уходили те дни, когда Юрий был надежным другом. А друг на войне — это не забывается. И свое сложное отношение к нему он не мог объяснить Марии Васильевне. Да и надо ли было? Ведь не Юрий, а Света нанесла ей удар.

«Как хорошо, что я оказался около нее! И она может на меня опереться в такую минуту», — снова подумал он, не имея ничего другого, чем можно было бы утешиться.

По-новому он сегодня воспринимал Машу. Или она предстала перед ним новой? Он привык видеть ее сильной. Да, в ней была упористость, жизнестойкость. В свое время, когда он уцепился за спасительный кусочек земли в своей растерянности, в своем отчаянии… Тогда Мария Васильевна оказалась его опорой. Сейчас она сама искала в нем опору, была растеряна, сбита с ног. Ее всегда деятельные крепкие руки словно не знали, куда себя деть, крупные кисти бессильно лежали на коленях и почему-то именно это больнее, чем ее слезы, тронуло его.

Ему представилась за ее словами вся ее трудная и честная жизнь, которую Светлана конечно же освещала и скрашивала тем, что всегда была такой, какой ее хотела видеть Мария Васильевна. И какой хотела бы видеть свою дочь всякая другая мать. Светлана не доставляла ей неприятностей, ее никогда не вызывали в школу, как других родителей, в ее дневнике красовались пятерки и четверки, и, если заводилась тройка, примерной ученице всегда давали возможность ее исправить. И скромной в своих потребностях она всегда была тоже… И с Костиком у нее все было хорошо…

— Да ведь я это все уже говорила, — спохватилась Мария Васильевна, — что это я об одном и том же?..

А он понимал, почему она повторяет все то же, почему возвращается к прошлому… Потому что не может, боится представить себе будущее. Будущее Светланы с Чуриным.

«Но Чурин — это значит и Валя…» — знакомо и тревожно отстукало в нем. Отстукало и тотчас спряталось. «Ну и что?..» — отрубил кто-то, сразу отсекая мимолетную мысль. Сейчас не это занимало его. А то, что Юрий опять возник так внезапно, так нежданно на его пути. Возник, чтобы ударить. Иван Дробитько опять принял удар на себя, хотя Юрий и в мыслях не имел, что это его, Ивана, касается. Но что замахнулся на Марию Васильевну, Юрий не мог не понимать. Понимал, но не посчитался с этим. И тут была знакомая чуринская поступь. Он всегда перешагивал через кого-то.

Вдруг он словно споткнулся о новую мысль: как знает Чурина Мария Васильевна? Почему она в таком отчаянии? Только потому, что Света связывает свою жизнь с немолодым человеком? Или тут есть еще что-то? И что может он добавить к ее представлениям о Чурине?

— Машенька, давай, дружочек, трезво рассуждать: Светлана увлеклась Юрием Николаевичем… Ну это легко можно себе представить… — против его воли горечь прозвучала в его голосе, и Мария Васильевна тотчас отозвалась на это:

— Ты знаешь о нем больше, чем я? Иначе?

Он удивился точности ее вопроса. Да, он как-то сказал ей, что знает Чурина по фронту. И только. Но сейчас он уже не мог ограничиться этим. Как странно! Эти новые обстоятельства вынуждают его заниматься тем, чего он всегда избегал: раскладывать Юрия по полочкам… Подсчитывать плюсы и минусы… Прослеживать прямые и кривые…