Мне предстояло зачитать тщательно подготовленный текст, но в нем имелись и помеченные места, в которых мне дозволялось вставить что-нибудь личное. Эксперты считали: мне и далее следует высказывать те же чувства к первому и величайшему из современных ученых, которые проявляла более ранняя, альтернативная Мишель Уотсон. Однако рядом сидели еще четыре слушателя, что не очень-то вдохновляло на проявление эмоций. Щелкнув тумблером рации, я начала передачу.

— Уильям Тиндейл, я Мишель, твоя искренняя и верная поклонница из далекого будущего. Я сообщу тебе новые законы натурфилософии, а также изобретения, которые твой ум и мастерство способны воплотить. Иные же изобретения и принципы я передам для тех, кто придет тебе на смену, ибо они будут очень сложны и предназначены для времени, когда ученость в твоем мире значительно разовьется. Возможно, тебе будет трудно это понять, но постарайся верить моим словам. С помощью моих посланий ты и твой брат продолжаете изменять будущее. Когда-то я обращалась к тебе, будучи наставницей школьников, но в этом будущем я командую могучим кораблем, летающим между мирами. Если он зависнет над Лондоном, то протянется от Мургейта до Темзы, и даже самая малая из его бомбард сможет уничтожить обе армии в битве при Пуатье единственным выстрелом. Но хотя в моем подчинении и находится столь огромная мощь, я страстно желаю доставить тебе радость и помочь в исследованиях.

Услышав эти слова, барон усмехнулся. Я подавила раздражение. Знал бы он, что я говорю совершенно искренне, все обернулось бы гораздо хуже — для меня.

— Уильям, даже самые одаренные ученые моего времени не понимают, что такое Меч дона Альверина. Некоторые полагают, что это игра природы, другие считают его странным подарком людей, на миллион лет опередивших нас в развитии. Какой бы ни оказалась истина, меч позволяет мне говорить с тобой. Каждый раз будущее меняется, и каждый раз меняюсь я, но то, что связывает нас, не сможет измениться никогда. Стальным голосом меча я уже разговаривала с тобой трижды. Это четвертый раз. Буду ли я любить тебя и дальше, когда ты вновь изменишь будущее? Скорее всего, да. Ведь и прежде это всегда повторялось. А теперь я сообщу тебе несколько новых законов того, что ты называешь натурфилософией. Основные из них имеют земное происхождение. Некоторые обнаружены в разрушенных городах на планете, неизмеримо далекой от нас. Слушай внимательно и пиши быстро, моя отважная и яркая родная душа.

Читая, я гадала, сумеет ли Уильям записать такие сложные понятия с достаточной точностью. Да, авторы сообщения повторили ключевые идеи несколькими различными способами, решив подстраховаться, но все же я сомневалась. Закончив, я взяла дневник Тиндейла, чтобы проверить шестивековую версию только что прочитанного. Сидящий рядом епископ Честер хмуро уставился на меня. Несомненно, из-за того, что я сняла вуаль. Однако у него нет иного выбора, кроме как потакать мне. Он был напуган. Все были напуганы.

Потому что далеко в космосе прямолинейная экспансия человечества внезапно наткнулась на жуткое препятствие. Подробностей не знал никто, ходили лишь слухи.

— Ты не могла бы читать быстрее? — процедил епископ. — Любой мужчина умеет читать вдвое быстрее тебя.

— Я читаю каждую страницу четыре раза, — пояснила я, не отрывая взгляда от дневника.

— Тебе нет нужды что-либо там понимать, сестра Мишель.

— Очень даже есть, епископ Честер. Сильно подозреваю, что вы пробовали других чтецов, дабы слать сообщения Тиндейлам, но Уильям и его брат их слова игнорировали. Однако полагаю, что ваши люди слишком много распространялись насчет адского пламени и обязанности братьев абсолютно подчиняться церкви. Похоже, Тиндейлы были людьми свободомыслящими и с либеральными взглядами.

— Они были грязными атеистами, обреченными на вечное проклятие. И даже симпатия к ним подвергает опасности твою бессмертную душу.

— Атеисты или нет, но они чрезвычайно важны для каких-то ваших целей. И я должна знать, для каких именно.

— Должна? Ты женщина, и ты смеешь что-либо требовать от меня?! Меня, пастыря, Богом назначенного вести тебя к вечному спасению!

Моя жизнь была нескончаемой чередой вспышек гнева по сходным поводам. В этом конкретном не было ничего особенного. Монахиню, которую однажды привязали к раме-мишени напротив лазера с термоядерной накачкой, трудно запугать. Смерть уже положила руку мне на плечо, но потом решила, что не стоит ради меня утруждаться. Это произошло всего месяц назад. Мне уже зачитали обвинение в ереси и приговор великого инквизитора Британии. И сквозь окошко в стенке камеры я видела, как рука палача тянется к церемониальной черной рукоятке…

Я не закрыла глаза. Теоретически, при такой казни тело сгорает примерно за тысячную долю миллисекунды. Ничего не скажешь, гуманный способ лишения жизни, о какой-либо боли тут и речи быть не может. Но сквозь то же окошко я увидела, как в соседнее помещение вошел мужчина в пышно расшитой униформе и выстрелил в палача из резонансного пистолета. Тело палача развалилось на две аккуратные половинки. Лишь у того, кто занимает очень высокую должность в папском адмиралтействе, хватило бы власти и отваги так поступить.

— Я закончила чтение, — сообщила я епископу. — И теперь должна знать, почему Уильяму Тиндейлу нужно сообщить технологию, посредством которой можно уничтожить цивилизацию на планете.

— Я ничего не скажу!

— Тогда я ничего больше читать не буду.

— Ты подчинишься моему приказу! — завопил епископ, вскочив со стула и подбежав ко мне.

— Изобьешь меня снова, чтобы возбудить свои эротические фантазии? — осведомилась я, сидя неподвижно со сложенными на груди руками, хотя отлично представляла, что меня ожидает.

Не говоря больше ни слова, он схватил меня за капюшон сутаны, вцепившись пальцами в волосы, и принялся молотить лицом об стол.

При каждом ударе перед моими глазами вспыхивали голубые искры, а потом все затмила ослепительная зеленая вспышка.

Я подняла голову и обернулась. Объятый ужасом епископ оцепенело уставился на свою перерубленную возле локтя руку. Неподалеку с позолоченным резонансным пистолетом в руке стоял тот же мужчина, который убил палача. Раскаленные радиаторы на стволе исходили жаром, негромко гудели охлаждающие вентиляторы.

— Убирайся! — хриплым шепотом приказал он епископу.

— С-слушаюсь, боевой маэстро, — пробормотал Честер и робкими шажками попятился к двери.

Боевой маэстро! Их всего трое, и отвечают они только перед папой. В некоторых вопросах даже сам папа не может им приказывать, и они принимают решения на Военном Совете. Мужчина произнес несколько слов в какое-то устройство, вшитое в рукав его куртки. В комнату торопливо вошли двое слуг. Один подобрал отрезанную выстрелом руку епископа и столь же торопливо вышел, а второй протер мне лицо чем-то очень холодным. Боль сразу отступила. Затем слуга просканировал меня диагностатом.

— Оценка повреждений? — спросил боевой маэстро.

— Ушибы и ссадины, три шатающихся зуба, — ответил слуга, вставляя что-то в мою левую ноздрю. Послышалось короткое шипение, запахло горелым мясом. — Это остановит кровотечение, сестра. Тебе еще повезло, что носовой хрящ не сломан.

— Ты хотел сказать, что это епископу Честеру повезло, — заметил боевой маэстро. — Оставь нас.

Боевой маэстро медленно приблизился и остановился шагах в пяти от меня, скрестив руки на груди и наклонив голову. Я даже не представляла, что существуют люди, способные так обращаться с епископом.

— Ты, несомненно, считаешь меня чудовищем, — заговорил он, неожиданно взглянув мне в глаза, — но на самом деле я пощадил епископа. Потому что мог развалить его от головы до пениса. А так… не сомневаюсь, что ему уже сейчас прилаживают руку на место. Хочу извиниться за то, что позволил избивать тебя так долго. Я сидел за монитором в двух комнатах отсюда, наблюдая за тем, как ты читаешь, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы добежать.

— Кто вы, Ваша Светлость? — спросила я, удивившись собственной храбрости.