В литературе России трэш еще не получил твердых позиций, но уже «прописан». Это книги Елены Трегубовой о диггерах (как самый яркий пример) и тексты ряда авторов основного потока, которые также с некоторой осторожностью классифицируются в качестве трэша («Осень» и «Последний сон разума» Дмитрия Липскерова). Тот, кто занимается трэшем профессионально, называется «трэшером».

Однако преобладает вторая версия трэша, основанная на ошибочной, но крепко прижившейся «мордобойно-задворочной» интерпретации. У нас трэшем называют книги, сработанные в нарочито брутальном стиле. Имеется в виду особый язык, насыщенный нецензурной лексикой и словечками «на грани», а также антураж в духе «кровь-дерьмо-мордобой» (далее КДМ). Наркоманы подрались с педерастами, заблевали туалет в кабаке, затем пришли менты и набили морды всем участникам потасовки, потом пришли вампиры и выпустили кишки ментам, но далеко не ушли — их самих покончали бесобои с во-от такими пушками, удобрив кафельный пол мужского сортира мозгами, соплями, кровиш-ш-шей и поносом тех, кто успел испугаться. Это — классический «русский трэш». И это не эстетика и не стиль, а устойчивая традиция. И не столько издатель требует дать ему КДМ, сколько автор по доброй воле орошает им текст. Издатель просит «баталовку» (Головачёв, Орлов, Злотников), а КДМ какую-то часть аудитории, может быть, и привлечет, но гораздо большую отпугнет. Дело здесь не в коммерции, а в состоянии души. В России «трэш-контент» не очень-то приспособлен к роли материала для интеллектуальной игры. У нас он — сплошной реализм. Он прочно вошел в быт, и каждый из русских писателей рубежа XX–XXI вв. хотя бы раз в жизни оказывался в гуще такого трэша, что хоть святых выноси. Наша реальность трэширована, наши мозги и наши души, к сожалению, заражены трэш-вирусом. И те, кто пишет «русский трэш», никакие не трэшеры, а трэшевики, дерьмописцы, хотя это отнюдь не отменяет ни их таланта, ни их — в ряде случаев — достаточно честной по отношению к действительности позиции. Что происходит с ними? — естественное извержение внутренней темноты. Примеры? Пожалуйста: суицид в повести Елены Хаецкой «Семеро праведных в раю у Хозяина», тупая бессердечная уголовщина в цикле «Дым отечества» Андрея Столярова, густые пьянки в романе Виктора Бурцева «Пленных не брать!» или, скажем, мотивы неопрятной брутальности в повести «Парикмахерские ребята» и романе «Дожди на Ямайке» Владимира Покровского. А бесобойнические сцены в романе Олега Дивова «Ночной смотрящий» — истинный «русский трэш». Да и моя повесть «Омерзение» пронизана этой традицией…

Есть ли у нас в фантастике образцы высокого, иными словами, интеллектуального трэша? Есть. Это, во-первых, книга Александры Сашневой «Наркоза не будет», о которой в журнале «Большой Город» писали как о «прозе задворков», и, во-вторых, повесть Василия Мидянина «Коричневое». В обоих случаях трэш-контент становится материалом для философических обобщений.

«Правильный» трэш представляет собой разновидность протеста левых интеллектуалов в сфере культуры. Своего рода перекисшая и забродившая вудстоковщина. Крестный отец трэша — 68-й год. Поэтому мне лично все эти игры не близки и, даст Бог, никогда не станут близки. А уж тем более какой-нибудь поп-трэш, который сложился из осознания коммерческими структурами факта, что из образа любой революционности, даже столь агрессивной и невнятной, можно выжать приличную денежку. Наш русский «правильный» трэш проявился во всей красе в облике террористов-народовольцев, левых эсеров, анархистов, какой-нибудь чудовищной Марии Спиридоновой, какого-нибудь жуткого Каляева, батьки Махно и р-р-ре-волюционной матросни… Вот и хватит. Могила ему будет лучшим местом. Жаль, не все осознают, что наши бомбисты вековой давности и наши левые протестники сегодняшнего дня связаны очевидным духовным родством.

«Неправильный» трэш, т. е. тексты, насыщенные КДМ'ом — шрам современности на плоти литературы (и фантастики в том числе). Изменится общество, уйдет и КДМ, сгинет и весь «русский трэш». Возможно, стоит начать с себя и в себе давить расплодившихся тараканов трэша. Но это — долгосрочная программа…

Дмитрий Байкалов: По-моему, докладчик упустил еще один важный момент: почему же писатели столь охотно и часто обращаются к трэшу? Мне думается, трэш, особенно для авторов молодых, это элемент самораскрутки, самопиара. За счет эпатажа привлечь к себе внимание читающей публики. Нередко очень неплохой текст искусственно приправляется трэшевыми сценами — и это вовсе не требование издателей, а прагматический расчет самого автора. Отрицательный пиар — тоже пиар. Таков закон рекламы. Подобные приемы давно используются в шоу-бизнесе, а современная литература, как это ни печально, явно стремится интегрироваться в шоу-бизнес.

Дмитрий Володихин: Да, в музыкальной, скажем, сфере это сплошь и рядом. Но если обратимся к фантастике — я с трудом могу припомнить авторов, нарочито использовавших трэш в целях самораскрутки.

Андрей Синицын: Вот вам ярчайший пример последних двух-трех лет — Михаил Харитонов. Ни для кого не секрет, что под этим псевдонимом скрывается известный публицист-политолог, который использует свои профессиональные навыки пиара и в литературе.

Евгений Харитонов: Заметьте: это не обо мне.

Дмитрий Володихин: Здесь все-таки другой случай. Тексты Михаила Харитонова обильны трэшем, это правда, однако примерно то же самое мы видим и в прозе Василия Мидянина. Трэш у этих авторов — элемент философской схемы.

Андрей Синицын: Мне несколько раз приходилось редактировать произведения Харитонова (я выпускающий редактор его последних книг). На мой взгляд, редуцирование трэшевых сцен серьезно улучшает его произведения. Взять, например, повесть «Успех». После того как из текста были изъяты сцены поедания фекалий, набивания анального отверстия стеклом и прочая педофилия, — повесть в качественном и драматургическом планах только выиграла, стала адекватно читаемой, не утратив ни авторской идеи, ни философии. Я полюбопытствовал у автора: «Зачем ты все это натолкал в текст?», — на что получил лаконичный ответ: «Я на пути в большую литературу». А как известно, есть три признака так называемой Большой Литературы Новой России (далее — БЛ): однополый секс, наркотики, поедание фекалий. Если эти три момента присутствуют — текст можно смело записывать в БЛ. Если ничего такого мы там не встречаем — стало быть, это фантастика. Ну, а если присутствуют фрагментарно — значит, мы имеем дело с пограничным жанром. Таким образом, трэш в фантастике присущ лишь тем авторам, которые стремятся в БЛ.

Евгений Лукин: Попробую и я высказаться. Во-первых, я лишний раз убедился, насколько слово, хотя бы раз переночевавшее в нашей стране, начисто меняет свой смысл. Я так и не понял: то нехорошее слово, которое мы обсуждаем, через «th» пишется или через «t»? Если через «t», то это действительно обозначает мусор, это слово стоит почти на всех мусорных баках. И если речь идет о «замусоренности», а не только о драках и тому подобном, то из всего, что я тут услышал, у меня возникает вопрос: а чем в таком случае трэш отличается от реализма или натурализма? Кстати говоря, в начале XX века всех реалистов окрещивали именно натуралистами. Классический натуралист, к примеру, Куприн. Я не уверен в том, что литература оказывает сильное воздействие на жизнь и поэтому придерживаюсь аксиомы: «Чем меньше станет мусора в жизни, тем меньше будет его и в литературе». В обратном — не уверен…

Андрей Щербак-Жуков: Мне кажется, что уважаемый докладчик с самого начала использовал немного ошибочный посыл: он начал проводить параллели между музыкой и литературой. Дело в том, что музыкальный стиль трэш получил свое название от особой манеры игры на гитаре, буквально «бить по струнам», а трэш в литературе — это действительно мусорная литература, рамки которой, на мой взгляд, были докладчиком заужены. Литературный трэш, в сущности, синоним pulp fiction, то есть чтива одноразового использования: прочитал и выбросил в мусорный ящик. И в этом контексте не просто термин, перекочевав на русскую почву, претерпел метаморфозы, но и с самой литературой произошли очень интересные изменения. Изначально, как я уже сказал, на Западе трэш-литература родилась как «дешевый» вариант просто литературы — дешевый детектив, совсем низкопробная фантастика и т. д.