И только когда в газете была опубликована фотография этой тыквы с дурацким комментарием Стрельника, гость из Норильска признался, что в Москву он приехал просто в отпуск, а тыкву купил на рынке. После этого рубрика "Огород на подоконнике" навсегда исчезла со страниц молодежной газеты.

Девчонки много курили и заразительно смеялись над историей Игоря. Так что Виктор даже обрадовался, когда его вызвал редактор отдела.

Хрусталев пребывал в отвратительном настроении, и было от чего. Вся редакция уже знала, что сегодня на утренней планерке он не только устроил грандиозный скандал, но и серьезно поругался с главным редактором.

Формальным поводом для демарша Хрусталева послужила публикация статьи обозревателя газеты Федора Щетинина о новой экономической программе президента России. Эту программу давно ждали, о ней ходило много слухов, и вот вчера она была представлена вниманию широкой общественности, вызвав многочисленные комментарии в средствах массовой информации.

Впрочем, несмотря на частную причину, спор на утренней планерке был отражением перманентного конфликта, который разворачивался с начала перестройки во всем российском обществе, где люди делились на три большие группы - на тех, кто ненавидел коммунистов, на тех, кто ненавидел реформаторов-демократов, и на тех, кто ненавидел и тех и других. В такой ситуации грызню могло вызвать все, что угодно, - президентская программа, размер налогов, время закрытия магазинов и даже график движения автобусов в самом северном поселке Чукотки.

Что касается Хрусталева, то он не любил демократов. Особенно тех, кто использовал демократические лозунги, чтобы взлететь повыше на волне осуществлявшихся в стране реформ.

Откровенно не любил Роман и коммунистов, хотя до перестройки не был ни диссидентом, ни даже тайным оппозиционером. Просто он всегда стыдился участвовать в шумных коммунистических мероприятиях. И в то время как многие коллеги-журналисты делали карьеру с помощью членства в компартии, обязательного в советские времена для достижения высоких должностей, он никогда не пытался в нее вступить.

И позднее, когда демонстративный выход из партии известные представители интеллигенции стали использовать, чтобы в очередной раз громко заявить о себе, Хрусталев опять был в стороне. Только иногда характер холерика подталкивал его к бурному выражению протеста, причем в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах.

Выступление на утренней планерке также было спонтанным и резким. А все началось с заявления главного редактора о том, что опубликованная в последнем номере статья Федора Щетинина является образцом новой журналистики и всем надо пытаться делать что-то подобное.

- Чтобы выжить в рыночных условиях, без финансовой поддержки со стороны государства, - рассуждал Семипалатинский, - мы должны перестать жевать нашу традиционную жвачку, научиться находить, как это удалось Федору, совершенно новые повороты в привычных темах. Только в этом случае наша газета станет... - Он замолчал, пытаясь подобрать точное слово.

- Желтой! - закончил за него с другого конца стола Роман Хрусталев.

- Что? - не понял главный.

Все члены редколлегии посмотрели на Хрусталева - кто с недоумением, кто с интересом, кто с насмешкой, не веря, что он еще раз произнесет это слово.

- Желтой! - упрямо повторил редактор отдела экономики.

- Что вы этим хотите сказать?! - стараясь скрыть замешательство, поправил очки Семипалатинский.

- То, что статья Щетинина - позор для нашей газеты, в которой прежде считали за честь печататься лучшие российские публицисты.

- Я вас не понимаю... - все еще не мог прийти в себя главный.

- Федор вроде бы писал об экономической программе президента, - стал пояснять свою точку зрения Хрусталев. - На самом деле о сути этого документа в статье нет ни строчки. Зато подробно излагаются слухи о том, кто писал новую программу за президента и где это происходило... Там полно ёрничества и всяких глупостей, которые как раз и подходят для желтой прессы.

В статье действительно утверждалось, что так как президент в последнее время много болел, то работать над своей программой он не мог и за него это делали какие-то другие люди, собиравшиеся на подмосковных дачах.

- Но это же факт, что президент серьезно болен и в полную силу заниматься программой у него не было возможности, - перебил Семипалатинский все более и более горячившегося Романа.

- Можно подумать, что президенты других стран сами пишут свои экономические программы. Сидят по ночам и пишут. А на следующий день отсыпаются на официальных приемах, - огрызнулся Хрусталев. - Я никого не пытаюсь защищать. Речь идет всего лишь о здравом смысле. Как и при коммунистах, наша демократическая газета постоянно разжигает ненависть к власти, даже не попытавшись разобраться: есть ли в ее действиях хоть какая-то логика? А нашим соотечественникам только дай повод - они тут же устроят бунт... Может, хватит революций?!

По залу, где проходила утренняя планерка, прокатился встревоженный гул. Присутствующие переговаривались между собой, тихонько смеялись, скрипели стульями.

- Хватит! - хлопнул рукой по столу Семипалатинский. - Не знаю, почему вы, Роман, все время лезете на рожон, но мне надоели ваши выходки. В последнее время именно с отделом экономики у меня больше всего проблем, и я вас предупреждаю, что терпеть этого не буду!

Эта накачка получила совершенно неожиданное продолжение.

4

Когда Виктор зашел в кабинет редактора отдела, Хрусталев уже успокоился и даже впал в некоторую задумчивость. Прежде чем начать разговор, он покачался на задних ножках своего кресла, пожевал губами.

- Ты читал статью Щетинина? - спросил наконец Роман.

Виктор кивнул.

- Это мало просто читать. Ты должен учиться на таких статьях. Хрусталев покачал головой, давая понять, что он говорит вполне серьезно. Тебе нужно срочно соорудить нечто подобное, что "на ура" пройдет у Семипалатинского. Времени в обрез. Иначе наш отдел скоро просто разгонят.

- Но ведь на утренней планерке... - подал голос Ребров.

Хрусталев отмахнулся:

- Не напоминай. Я прекрасно знаю, о чем там говорил... Щетинин думает, что он большой оригинал. Хм, ему следовало бы лучше учиться в школе. В каком классе изучают роман Тургенева "Отцы и дети"? - поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Фактически наш Федор Щетинин - это тургеневский Базаров. Типичный русский интеллигент, который всегда отрицает не только власть, авторитеты, но и все, что только можно. Отрицание для таких людей - это форма самоутверждения... Базаровы - это проклятие для России. Они ломали вековые устои страны в девятнадцатом веке, они делали революцию в семнадцатом году, они вполне могут угробить Россию и сейчас... Просто чтобы доказать, что они умнее всех остальных...

- Зачем же мне тогда писать, как Щетинин? - хмыкнул Ребров.

- Зачем? - Хрусталев задумчиво посмотрел на Виктора. - Сейчас я тебе скажу одну вещь, которую, возможно, никогда больше не повторю... В общем, ты хороший парень. Даже научившись писать, как Федор, ты все равно не станешь таким, как он. Мне бы очень хотелось сохранить тебя в газете. Иначе эти псевдодемократы захватят здесь все... Здравомыслящих людей в этой стране не много, и мы должны поддерживать друг друга, объединяться. Понимаешь?!

Некоторое время они молчали: Ребров оттого, что ему было неловко, а Хрусталев - все еще погруженный в свои мысли.

- Знаешь что, - как обычно мгновенно переходя из состояния задумчивости в крайнее возбуждение, сказал Роман, - сооруди-ка ты быстренько интервью с каким-нибудь известным экономистом. Как раз и повод подходящий: президентская экономическая программа. Пусть этот экономист по ней потопчется. Такой материал можно сделать очень быстро. И он наверняка понравится Семипалатинскому. Чтоб он провалился! - ругнулся Хрусталев.

Задание и в самом деле было не очень сложным. Перестройка, экономическая реформа вывели на свет из кабинетов затхлых академических институтов широкие массы ученых-экономистов, пробавлявшихся еще недавно нищенским государственным довольствием и смехотворными гонорарами за публикацию статей в скучных специализированных журналах. Теперь же, пользуясь экономической неграмотностью рядовых граждан и руководителей государства, они стали предсказывать будущее страны, и, как всегда бывает в смутные времена, гадальные услуги пользовались бешеным спросом. С начала перестройки экономисты вытеснили с экранов телевизоров эстрадных звезд, их цитировали все газеты, и ни одно торжественное собрание, ни один прием не обходились без того, чтобы туда не пригласили кого-нибудь из новомодных экономических пророков.