Можно ли учиться технологиям активного сопротивления в домашних условиях? Можно ли укреплять ежедневно свои сопротивленческие инстинкты и мускулы? А почему бы и нет, скажите на милость? Вот одно простое и убедительное упражнение: действие со стулом. Попробуйте, поупражняйтесь.

Эмоционализм разного рода, апология эмоций — это сейчас не слишком популярная вещь. Однако проявление эмоций нормально и необходимо, как поцелуй, как блажь, как отрыжка, как холод. Нужно воспитывать в себе эмоции — и ненависть прежде всего. Воспитанная, точно направленная, вооруженная сознанием ненависть необходимость для всякого сопротивленца. Видели ли вы когда-нибудь сильно обиженного ребенка, охваченного мощным припадком ненависти? Видели ли вы, как он начинает топотать ногами, размахивать руками, орать и сверкать глазами? Видели ли вы, как он кидает в своих врагов камнями, песком или пустыми бутылками? Подобная ненависть опасна и саморазрушительна. Но если ваша ненависть сочетается с самоанализом и контролем над ситуацией, со знаниями и пониманием происходящего — это прекрасно, это значит, что вы живы, что вы в хорошей форме. Сопротивленец — это не машина, не робот, не холодильник с мертвыми цыплятами, не компьютер, не терминатор. Сопротивленец — это живой человек со всеми своими воспоминаниями, неврозами, капризами, страхами, любовью. И со своей ненавистью, конечно же.

Но запомните раз и навсегда: не наполняйте ненавистью все свое существо! Для ненависти есть одна мера — мизинец. Прежде всего следует воспитывать в себе не ненависть, а недоверие. К чему нужно испытывать недоверие? Недоверие нужно испытывать к:

а) дискурсам;

б) президентам и премьер-министрам;

в) бюрократии разного рода;

г) искусству;

д) правосудию;

е) декларируемой свободе;

ё) сексу;

ж) теории;

з) средствам массовой информации;

и) редакторам журналов;

к) военщине;

л) интриганству;

м) поучительным, авторитетным интонациям;

н) собственным успехам;

о) пропаганде сопротивления;

п) проявлениям любого насилия;

р) поп-культуре;

с) элитарной культуре;

т) коллективу

у) доктринерству…

Остальные пункты вы можете прибавить сами. Никакого алфавита не хватит.

Чудовищная скука царит в наших городах. Паршивые иерархии. Мерзопакостная патриархальность. Паскудная тюремность. Патологическая барахольность. Трусливая корректность. Свинорылое хамство. Вот, кажется, и все развлечения. Самые большие радости: сходить в кино, на выставку, в бордель или в кафе. Премного благодарны, спасибочки. Дискотека, блядь!

«Общество дисциплины» и «общество контроля», впрочем, как и разные там тоталитарные и фундаменталистские общества, порождают и воспитывают скуку как свое самое дорогое и любимое детище. Эта дерьмовая скука носит ныне полуполицейский, полуклинический характер. С одной стороны', общество муштрует, с другой, не менее поганой, стороны, оно лечит. То вы маршируете в защитной униформе, то валяетесь на кушетке в байковой пижаме. То вы отдаете честь, то ноете и ссыте в горшок. В специально предназначенные солнечные сезоны вы щеголяете в бикини на пляже. Играете в волейбол. Исповедуетесь врачу или приятелю. Улыбаетесь начальству. Пьете пиво и водку. Едите арбуз. Надеваете модную меховую буденовку и сиреневые кальсоны. Смотрите телевизор. Старитесь, ссыхаетесь, маразмеете.

Скука забралась к нам в пупок и скребет его своим злым коготком все время, час за часом. Скука кастрировала науку и искусство, эротику и политику. А что может предложить нам власть в качестве противоядия от скуки? Известно что: порнографию и демонстрацию насилия. Никогда еще прозрачность секса (в его знаках, в его образах, в его нарративах) не была столь тотальной и столь самодостаточной, никогда еще массовые и единичные бойни не были столь неприкрытыми и находящими всеобщее одобрение, пошлый всеобщий интерес. И растет, крепнет связь между порно и политикой: чем больше технология войн разворачивает их в сторону механистического и систематического уничтожения, тем больше решения, которые их развязывают или их прекращают, подчиняются голым интересам выживания и самолюбования, цинизма и силы. Скука требует хлеба и зрелищ, прозрачности и гиперреальности, что значит порнографизма. Скука требует потребления и репродукции подловатых развлечений. Как же нам с этим бороться? А? Сопротивляться как?

Скука дико боится автономизации субъекта. Автономизация означает, что субъект нашел увлекательное занятие, которым он поглощен. В этом своем занятии субъект делается отдельным, иным, отличным от скучающего и развлекающегося большинства. И если развлечения поставляются прежде всего массовыми технологиями производства, то занятия субъект находит через процедуры знания и формы субъективации, через то, что Фуко называет «технологиями себя». Именно с помощью этих технологий субъект конституирует себя в качестве такового. Речь идет об образовании себя через разного рода техники жизни. Исторически эти техники крайне разнообразны: это и древние формы вечернего сосредоточения и постоянной бдительности по отношению к себе, выработанные внутри философских школ античности; это и практики исповеди и саморефлексии, используемые в христианстве; это и методы социального и политического (само)анализа и активизма, практикуемые отдельными субъектами (и группами) в Новое время; это и некоторые психоаналитические, авангардистские подходы, перенесенные в сферу «культуры себя». (Как мы уже писали, политика может разворачиваться на уровне микрополитики «социальные практики — на уровне индивидуальных ежедневных практик.)

Таким образом, неплохое средство от скуки — воспитание и образование себя через изучение и критику способов отношения к себе. С помощью этого метода можно спровоцировать роман с реальностью, который принесет много удовольствия. А сейчас мы кратко перечислим лишь некоторые ежедневные техники, направленные против скуки:

1) упражняться в дружбе;

2) тренировать способность к полноценному восприятию мира во всем его многообразии;

3) тренировать способность к неформальной коммуникации;

4) упражняться в эротическом отношении к миру;

5) дисциплинировать свои эмоции и делать их артикулированными:

6) никогда не поддаваться тоске, унынию и депрессии;

7) постоянно устанавливать с собой новые отношения;

8) контролировать и знать все свои желания;

9) править собой, а не другими;

10) постоянно перестраивать свои отношения с другими, вытравливая из них интонации власти.

Ну, и так далее.

Ненавистью к скуке (которая была частью более широкой ненависти к «обществу спектакля») были одержимы ситуационисты. Они разработали довольно эффективные методы борьбы с унынием и пассивностью. Одной из их наиболее интересных находок была идея derive. Это идея экспериментального «присвоения города» группой сопротивленцев. Жизнь участников эксперимента в процессе такого присвоения делается гораздо более интенсивной и яркой, чем это может представить себе какой-нибудь обыватель. Итак, в чем заключается эта идея? С помощью собственных чувств и их документации объективные карты города превращаются в субъективные. Однако это не субъективность бреда или романтической грезы, а субъективность нового культурно-политического проекта, рождающегося в процессе эксперимента. Город разделяется на зоны, каждая из которых получает свою функцию. Зоны имеют свои символические значения, даваемые им ситуационистами. Эти значения пересекаются с реальными историческими значениями тех или иных городских районов. Деконструируются старые смыслы и возникают новые. Конспирация переплетается с фантазиями. Предшественниками ситуационистов в этой игре были сюрреалисты, которые приходили в восторг от случайных городских встреч и происшествий, от иррациональных необъяснимых инцидентов на улице. В отличие от них ситуационисты подчеркивали урбанистический и социальный характер «derive», указывали на сопротивленческий подтекст своей игры. В 1957 году (то есть в год основания ситуационистского интернационала) ими была учреждена фиктивная Лондонская психогеографическая ассоциация, которая и занималась проблемами "психогеографической картографии" — derive. Впрочем, игра вовсе не была бумажной и домашней: ситуационисты действительно бродили по Парижу (и другим европейским городам), изучали его, обсуждали план города, а также катались по улицам на велосипедах. Психогеография приносила, по всей видимости, массу сопутствующих удовольствий: споры, сидение в кафе и т. п.