1904, Франция

Лючи встряхивал перышками, наслаждаясь августовским солнцем, потягиваясь сначала одним крылом, а потом другим и нахохливая грудку. Он смотрел на Поппи своими топазовыми глазками, пока она надевала свои жемчуга и рассматривала себя в зеркале.

Было жарко до отупения. Все, кто мог, сбежали на виллы на побережье или в загородные дома, и в городе было пустынно. Поппи дала своим девочкам месяц отпуска, собираясь съездить в Марсель, но у Нетты завязался один из ее быстротечных романов с последним любовником, купцом из Тулузы, продававшим ткани, и она исчезла, устроив себе «каникулы». Поэтому Поппи осталась одна в опустевшем Париже. Но сегодня она проснулась с определенной мыслью в голове.

Поппи рассматривала свое отражение в зеркале. Она была в голубом платье, в первый раз изменив своему обычному серому цвету, и это было словно окончание траура. В один безумный момент, загипнотизированная солнечным светом и ярко-голубым небом, она купила сразу дюжину платьев – радужный калейдоскоп бледных летних тонов, и наслаждалась юношеским ощущением легкости в простых ситцевых платьях – после стольких вечеров в бархате и атласе.

– Сегодня я чувствую себя просто девушкой, а не двадцатичетырехлетней женщиной, – сказала она Лючи, засмеявшись, и поцеловала его мягкую блестящую головку.

У двери на улице ее ждала машина, длинная, сверкающая, как у Симоны Лалаж – только Поппи не захотела нанимать шофера, и вид ее за рулем огромной машины стал еще одной сенсацией в Париже.

Она выехала с притихших летом улиц на окраину Парижа. Через полчаса она ехала по пустынной дороге, пока не добралась до небольшой деревушки в юго-восточном пригороде с беспорядочно разбросанными там и сям домами, выслушивая рулады торговца, расхваливавшего ее красоты.

– Не будьте смешным, – сказала она ему резко. – Ни деревня, ни сама местность вовсе не живописны, а цена, которую вы назначили, слишком высока. Никто, кроме такой дурочки, как я, не заедет в ваши края, чтобы купить землю, так что вам лучше согласиться на то, что предлагаю я, и покончим с этим. – Поппи пожала плечами. – А иначе мне придется поехать в другое место.

– Пятнадцать гектаров, мадам? По такой цене? – спросил он уныло.

– Пятнадцать гектаров, – повторила она твердо.

– Это грабеж! – вздохнул он, ведя ее назад в свой маленький офис. Поппи размашисто подписала бумаги, дав ему чек ровно на ту сумму, которую намеревалась потратить.

Позже она отправилась в одиночестве взглянуть получше на землю, которую купила, и на отдаленный вид Парижа на горизонте.

– Постарайтесь узнать, в каких направлениях будет расти город, – говорил ей Франко. – Изучите железнодорожные маршруты, сосредоточение промышленных предприятий, уже существующих или только строящихся, а затем купите участок земли в наиболее выгодном месте. Потом можете забыть о нем на время – до тех пор, пока Париж не соберется поглотить ваше приобретение. Так не только в Париже – в любом городе, в любой стране… Вы не получите свои деньги быстро, но город развивается, и однажды ваша земля понадобится и будет стоить целое состояние.

Поппи с удовольствием вздохнула, когда бросила последний взгляд на свои пятнадцать неприглядных гектаров земли. Они были ее первой крупной ставкой и обещали жизнь, в которой ей уже не будет нужды быть мадам.

Был ранний вечер, когда Поппи вернулась на рю-де-Абрэ, припарковав машину у входа. Знойный ночной воздух вливался в дом через открытые окна, но в нем было душно – ни единого ветерка. Чтобы скрасить чувство одиночества и отметить свою покупку, Поппи заказала легкий ужин с бутылкой шампанского.

– Только ты и можешь разделить со мной этот первый успех, Лючи, – проговорила она скорбно, открывая дверь, которая вела в маленький дворик. Он был заставлен ящиками и горшками, в которых росли розы и камелии. Каменный фонтан в виде головы Бахуса, украшавший стену, разбрызгивал мириады сверкающих брызг радужной воды – так, что, закрыв глаза, она могла представить себя во дворе дома Константов, словно она опять была ребенком, вместе с Грэгом и Энджел, и сейчас Розалия позовет их к обеду звоном серебряного колокольчика… Знакомый приступ одиночества пронзил ее опять, и она содрогнулась.

Она откинулась на стуле напротив открытой двери, голова ее немного откинулась, и глаза были по-прежнему закрыты. Поппи не видела, как вошел Франко. Когда она открыла глаза, вид у нее был такой, словно она находится за миллионы миль отсюда.

– Ничего хорошего – пить в одиночестве, – сказал он с веселым упреком.

Поппи взглянула на пего, чуть не задохнувшись от переполнившей ее радости… Она видит его! Поппи чуть не вскрикнула.

– Мне было так одиноко, – прошептала она. – А теперь вы здесь.

Он взял ее руку в обе свои руки, когда подносил ее к губам.

– Могу я заключить, что шампанское в честь моего приезда? – спросил он Поппи со своей обычной сардонической улыбкой.

Она покачала головой.

– Я собиралась отметить воплощение вашего совета. Я купила свой первый участок земли сегодня. Моя первая ставка.

– Тогда мы поднимем тост за ваш успех, – сказал он, наполняя бокал.

Она улыбнулась, глядя ему в глаза, чувствуя головокружение, и взволнованно дышала – у Поппи было такое ощущение, словно она уже выпила вино. Они пили шампанское, глядя друг другу в глаза. Лючи беспокойно забегал по жердочке, глядя па Франко глазками-бусинками.

– Бедный Лючи, мы не забыли о тебе, – засмеялась Поппи. Одиночество больше не мучило ее, и Поппи почувствовала бесконечное облегчение; но попугай все еще сердито бегал по жердочке, поглядывая на Франко.

– Я знаю одну сельскую гостиницу, окруженную лесом – в Рамбулье, – сказал ей Франко, – где готовят самую восхитительную еду, которую вы когда-либо пробовали. Как вы отнесетесь к тому, чтобы сбежать из этого скучного, душного города и поехать туда, где можно подышать свежим воздухом, взглянуть на свежую зелень и съесть чудесный обед?

Поппи посмотрела на свое простое голубое платье.

– Но уже поздно, и я даже еще не сменила платье…

– Это скромное место, вам кет нужды переодеваться. Да и потом вы выглядите прелестно. Пожалуйста, скажите, что вы согласны.

Лючи рассерженно приседал на жердочке, когда Поппи дала свою руку Франко, и они вышли из комнаты.

– Поппи cara, Поппи chérie, – кричал попугай, – Поппи, Поппи, Поппи…

Сельская гостиница была полна непритязательного очарования. Стены окрашены белой краской, много окон, длинных и узких, распахнутых навстречу теплому летнему вечеру. Пахло свежим сеном и розами. Дочка хозяина гостиницы подала им вкуснейшую розовую форель – недавно из реки, и салат, только что сорванный с грядки, со свежими креветками. Хозяин сам вышел, чтобы налить им вина – холодного, цвета спелой пшеницы и пахнущего фруктами.

Поппи взглянула на Франко через стол, на котором горели свечи.

– Я просто пьяна от свежего воздуха, – она улыбнулась. – Я забыла его аромат… это так чудесно, я даже чувствую его вкус!

– Вы слишком много работали, – нахмурился Франко. – Numéro Seize заменил вам весь мир.

– Но у меня нет другой жизни, – ответила она удивленно. – Что мне еще делать?

Он не ответил, просто заказал еще вина. Но позже, когда они шли по саду, он сказал:

– Почему бы вам не купить домик за городом – убежище для себя? Только посмотрите, как здесь красиво вечером, как вам здесь хорошо – эти летние краски, эта простота… Вам нужен контраст, Поппи, если вы хотите остаться прежней.

Она оглянулась, чтобы посмотреть на низенькую, с белыми стенами гостиницу, затерянную в свежей зелени сада, дышавшего ароматами цветов и фруктов. Поппи заслушалась пением птиц и отдаленным кудахтаньем кур, и ей захотелось, чтобы это стало и ее тоже. Сердце ее замерло. Но потом она вдруг стала грустной.

– Мне не с кем поделиться этой красотой, – сказала она просто.

Положив руки ей на плечи, Франко приблизил к ней свое лицо.