И авторами таких гипотез выступают не только «местные тюркологи». Первым высказал предположение о родстве индейских наречий с тюркскими уругвайский лингвист Б.Феррарио, выступивший на XIX Международном конгрессе востоковедов в Риме в 1935 году.

Его дело продолжил шведский языковед С.Викандер работами, посвященными сравнению «алтайских языков» с языком майа (1967, 1970, 1972 г.г.).

О связях шумерского с алтайскими заговорили ещё раньше.

Немецкий исследователь Ф.Хоммель сначала был противником такого сближения, потом стал активно поддерживать гипотезу о генетическом родстве этих языков (1884, 1886 и далее).

В нынешнем столетии наиболее серьезную оценку работам, посвященным возможным родственным связям шумерского языка дал Б.Ландсбергер (1942 г.). При этом он не соглашался с критиками Хоммеля, которые отнесли к случайным совпадениям такие параллели как шум. dingir – «бог» и тюр. tengri – «небо», «бог».

Он склонен был считать, что шумерский язык значительную часть своей лексики почерпнул из языка–субстрата, на котором говорили древнейшие обитатели Двуречья (Тигра–Евфрата), создавшие местную культуру, важные элементы которой восприняли пришельцы – шумеры. Лансбергер полагал, что слово dingir шумеры заимствовали из языка покоренного этноса, в который могли входить и прототюрки.

Это решение (культурное, а не генетическое родство) представляется наиболее продуктивным. В таком родстве (более тесном или отдалённом) состоят все языки мира.

Они генетически родственны изначально, как ветви могучего древа, возросшего из малого семени – праязыка человечества. История языков состоит из нескольких уровней. Самый нижний – общечеловеческий праязык («племя Быка» – малое человечество, несколько сот или тысяч особей). Далее – Диалекты праязыка (м–Диалект и б–Диалект). Потом – диалекты Диалектов (деление в геометрической прогрессии). Разрастался род человеческий, дробился на отдельные рои, которые мигрировали, осваивая планету. В тысячелетиях самоизоляции и ограниченного общения формировались языки этносов. Новые этапы миграции приводили к столкновениям, скрещиваниям и в итоге – к языковым союзам, где нарабатывались общие лексические и грамматические богатства. Языковая семья (типа – «славянская», «германская», «тюркская» и др.) стадиально более раннее явление, нежели языковой союз – «индоевропейский», «алтайский», «семито–хамитский» и др.

Идеалистические попытки реконструкции «праалтайского» (откуда – тюркские, монгольский, корейский, японский) или «индоевропейского праязыка» (из которого, якобы, выросли более мелкие семьи – славянская, германская, романская, индо–иранская и т.д.), на мой взгляд, сродни трудам одного знакомого геолога, потратившего жизнь на поиски месторождения самородной бронзы.

Обобщение современных объемов накопленного материала позволяет рассматривать историю языков планеты объёмно, во всех ракурсах. Мы увидим, что грамматическое чередование префиксов o–i («единственное число – множественное число») в африканских языках семейства банту (например, o–tondo – «корзина», i–tondo – «корзины») вполне соответствует чередованию постфиксов o–i («единственное число – множественное число») в итальянском (uom–o – «мужчина», uom–i – «мужчины») и чередованию внутренних флексий u–i («ед.ч. – мн.ч.») в английском (foot – «нога», feet – «ноги»). Я.Гримм в «Немецкой грамматике» (1822 г.) посчитал, что внутренняя флексия в германских образовалась под влиянием внешней (

fot–i > fit). Таким образом, грамматическое (сознательное) чередование было объяснено как фонетическое (бессознательное) изменение звуков слова. Это толкование со временем возведено в ранг аксиомы: других версий в германистике просто не появилось.

Языки банту допускают и внутреннюю флексию: muuto – «река», miuto – «реки» (мабиха). Если в слове уже есть i, то, тем не менее, во мн. числе происходит та же реакция: muti – «дерево», miti – «деревья» (ньямвези).

Я.Гримм всего этого мог не знать: языки банту в его время ещё не изучались. Но лингвистам ХХ века африканские материалы уже были доступны и явные грамматические соответствия должны были стимулировать сопоставительное изучение афро–евро–азийских языков. Результатом может стать реконструкция некоторых фонетических и морфологических состояний общечеловеческого праязыка:

ů – 1) муж.род, 2) ед.ч.; i – 1) жен.род, 2) мн.ч. Заднеязычная фонема механически развивалась в u, o, a. Переднеязычная в e, ia(ä).

В древнеиндийском постфиксы -a (м.р.), — i (ж.р.). Например, pudr–a – «сын», pudr–i – «дочь».

Опираясь на примеры отражения восстанавливаемой системы в европейских и африканских языках, мы можем предположить, что предформа санскритского показателя муж. рода была –

ů.

Совпадение позднего производного – а (м.р.) с более древним – а (ж.р.) приводит в семитских языках к иному грамматическому результату оппозиции: bahra – «корова», bahri – «бык» (араб.). Неизвестный суффикс, противостоящий «известному», получает противоположное значение. (Но и это очевидное будет восприниматься не сходу. Людям науки свойственно отстаивать привычные стереотипы и это упорство часто усилено личными амбициями учёных, приверженных устоям.)

…Столь же интересным и продуктивным может быть сопоставление фонетических моментов. Например, в банту представлена сложная фонема mb (в языке чева – mbuzi – «коза, козёл», mbogo – «большой бык, буйвол»; в лунда mpembi – «козёл, коза», хотя pembe – «рог» и т.д.).

В большинстве языков банту искусственное происхождение начального сложного очевидно. Примеры из суахили: mchina – «китаец», mdochi – «немец», mkomunisti – «коммунист». В том же ряду – mbulgaria – «болгарин», mburma – «бирманец» и т.п.

На этом фоне mbuzi – «коза» (суах.) может восходить к

buzi, а mbogo – «буйвол» к bogo.

В восточно–африканских языках банту сильно проявляет себя произносительная традиция м–Диалекта. Даже в кратком суахили–русском словаре (10 тыс. слов)1 лексемы, начинающиеся с «м-», размещены на сорока страницах, а для стартующих с «б-» хватило и пяти.

…Африканские языки представляют из себя богатый архив евразийских предформ.

Прототюркское

bůl–n – 1) «телёнок» > «детёныш» > «юнец», 2) «олень», «лось». От bůl — «бык».

Представлено в тюркских: bulan – «лось» (каз.), bolan – «олень» (тат., ног., гагауз.). Но первично–переносная семантика закрепилась в закрытосложном ūlan – «юноша», «подросток» (каз., тат.), ohlan – т.ж. (тур., азер., узб., уйг. и др.). Когда редуцировался начальный смычной? Помочь с ответом может и словарь банту.

Соответствует: mvulana – «юноша» (суах.).

Предформа этого слова могла быть

ulan: «приставка» m-, употребляясь перед гласным, вызывает губную прослойку: mwitalia – «итальянец», mwasia – «азиат» и т.п.