Меня усадили во главе стола – там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.

– Друзья. – Глеб поднял рюмку, – Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Но ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком – он был… у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай – где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!

Все чокнулись и выпили. Некоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов – хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.

– Второй тост обычно пьют за родителей… – Витька замолчал, подбирая слово, – ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!

Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.

– Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу – пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!

После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.

В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех – там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.

В коридоре меня поймал Шуршик.

– О, з-здорово, Аркад.

– Привет, Шуршик.

– С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…

– Что?

– Это… – Шуршик потупился, – С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?

– Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.

– Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?

– Откуда ты знаешь?

– У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… – Шуршик совсем смутился и замолк.

– Отдать тебе мою курсовую?

– Вот было бы з-здорово!

– Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?

– Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…

– Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.

– Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…

– Ну хорошо, завтра. – я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.

Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами «Ой, мороз, мороз», и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: «Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!» Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.

– А, Аркад! – обрадовался Баранов, увидев меня. – У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?

– В смысле? – спросил я ледяным тоном.

– Ну ты это… Курсовую по сопромату как?

– Я ее уже Шуршику обещал.

– Блин, какая сволочь Шуршик! – возмутился Баранов совершенно искренне. – Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!

– А о чем ты раньше думал?

– Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?

– Могу тебе свою зачетку отдать.

– Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?

– Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.

– Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!

– Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.

– Завтра я не могу! – огорчился Баранов, – Завтра у меня это… Личная жизнь намечается.

– Значит через Шуршика передам.

– Ага! – возмутился Баранов, – Он себе захапает!

– Ну это вы там с ним сами разбирайтесь.

– Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! – Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся, – Так, я забыл, где здесь сортир?

Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.

– А, блин, Аркадий! – произнес он заплетающимся языком. – Стой, послуш… Ик! Послуш… Вот скажи, вот я тебе друг?

– Друг.

– Прально! Пойдем выпьем.

– Я не пью.

– Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?

– Не в гроб, а в мир иной. Я не пью.

– Ты меня обижаешь! – насупился Сергей. – Я тебе друг?

– Друг.

Сергей обнял меня за плечи, навалившись.

– А вот Лебедев – с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?

– Серега, прекрати.

– Ты-ы-ы… – Сергей помахал пальцем перед мои лицом, – Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг – ик! – каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!

– Я не пью.

– А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!

– Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат – иди туда и пей.

– Ты дурак! – обозлился Сергей, – Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!

– Ага, в гробу я видал таких друзей. – пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.

– Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! – казалось Сергей обрадовался. – Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!