— А как же ваш спектакль? Вы больше не играете?

Он быстро взглянул на меня.

— Ну, одной кошкой меньше. — Он пожал плечами. — Мне так вообще не нравится эта музыка. Как новая одежда, которая еще к тебе не прилегла, а потому и носить ее не хочется.

— А как насчет вашего дружка?

— Моего дружка? Ох, он нашел себе другого. Дело обычное.

— И чем же вы теперь занимаетесь? Он пожал плечами.

— То да се. Репетиции, классы и все в таком роде.

— Но вы теперь не в «Херувиме»? Он горестно усмехнулся.

— Прямо сейчас — с вами. Не в «Херувиме».

— Простите, — тихо сказала я.

— Нет, не извиняйтесь. Никто в этом не виноват. Просто это такое ужасное место, такое грязное… А все эти маленькие мальчики и девочки ходят и ходят на пальчиках, радуя тем своих мамочек и папочек.

Официантка плюхнула на стол, доставив два стакана вина. Вино плеснулось через край. Реснитчатый сидел, тупо уставясь в пятно на скатерти, затем покачал головой и прервал молчание:

— Черт! Мне нужно поговорить с вами, поймите, но только если вы не работаете на старуху. Родители! Господи Христе, они думают, что владеют нами, что мы их собственность. Только называют это не обладанием, а любовью. И все идет прекрасно, пока вы не сделаете нечто такое, чего они никак не ждали или чего ни в коем случае не желают вам,

тем более что и Господь запрещает. Так чья же это жизнь— их или ваша? Вот и у нее так было. Ну не стала она второй Мэри Ремберт. Ну так и что? А вот теперь я думаю, что она заслужила право на отдых и покой. Если только и в самом деле это было ее решением. А может, это все из-за беременности, а? Показать длинный нос бывшему любовнику…

— Кто был отцом ребенка?

— Я ведь уже сказал, она не говорила мне о ребенке.

Вопрос ему явно не понравился.

— Хорошо. В таком случае я попытаюсь выяснить еще кое-что. Что вы знаете об ее долгах?

— Я уже говорил вам, что она нуждалась в деньгах.

— Но в каких именно деньгах, Скотт? Ей нужно было много денег? Сколько? На что она их тратила, не считая одежды? — Он пожал плечами. — Я выяснила, что ее долг составлял восемь тысяч фунтов, а это уже не смешно. На что она потратила столько денег?

Он рассмеялся, но смех его больше походил на грубый гогот.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что у вас приемы социального работника?

— Да я все время слышу это. Итак, вы желаете разговаривать со мной или будете сидеть и тупо продолжать пить? Если второе, то у меня время ограниченно. Но учтите, при таком образе жизни ваша красота омрачится преждевременными морщинами.

Он вздохнул.

— Ох, да деньги, сказать по правде, всегда есть куда потратить. Медицинские счета, физиотерапия и все в таком духе… Если верить слухам, она, когда работала в «Лефт фит фёрст», похоже, баловалась наркотиками. Кокаин, может, немного амфетамина. Но когда пришла в «Херувим», за ней ничего в этом роде не замечалось. Вопреки тому, что пишут во всех этих ваших газетенках, есть множество наркотиков, которые легко бросить. Особенно если у вас нет денег на их покупку.

Видно, я кажусь этому малому старухой. Или он просто мелочно мстителен.

— А у нее денег не было?

— Стоит ли нам об этом говорить?

— Так о чем же вы намерены говорить, Скотт? Или вы пригласили меня сюда лишь потому, что не могли найти в столь поздний час собутыльника?

Я нахмурилась, сердито взглянула на него, тогда он откинулся на спинку стула и сказал:

— Точно не знаю, не уверен, но думаю, она могла уехать в Париж.

— В Париж?

Должна признаться, я нашла его замечание весьма полезным, потому что мне такое и в голову не пришло бы.

— Столько времени прошло, ведь верно? Я мало что и помню. Кажется, это было примерно через месяц после ее прихода к нам, где-то в феврале — она увидела в одной из газет объявление… Но прежде, чем вы зададите вопрос, я отвечу, что не помню ни названия газеты, ни от какого она была числа. Говорю лишь то, что она сама сказала. Какая-то работа во Франции. Даже не знаю, что это была за работа, правда. Разве, пожалуй, одно — речь шла о временной работе за очень хорошие деньги. Ну, она была раздражена «Херувимом», раздражена плохой оплатой, раздражена вообще всем. Мне кажется, она решила, что если уедет, займется чем-то другим, расплатится с долгами, то со временем отделается от мисс Патрик и от проклятых обязанностей перед ней. Как бы там ни было, но она сама говорила, что решается на отъезд из-за этого всего. А потом, недели через две она отправилась на собеседование. Я знаю об этом, потому что ей пришлось смотаться в Париж, а я прикрывал ее, ну, я имею в виду, взял на себя ее классы. Вернувшись, она почти ничего не рассказывала. Только сказала, что там требуется кто-то вроде личного ассистента по бизнесу и что она места не получила. Я задал ей несколько вопросов, но она проигнорировала их. Ну, я тогда подумал, что она просто расстроена, и не стал приставать. А через пару недель она исчезла опять, не предупредив меня, просто позвонила утром и сказалась больной. Ну, я об этом не особенно думал, но через какое-то время повторилось то же самое. На этот раз она опять моталась в Париж, о чем я догадался, заметив билет в ее сумочке. Тогда, помнится, я решил, что у нее там завелся дружок. И даже шутил по этому поводу, что, мол, дороговато, наверное, обошлось ей вступление в клуб птичек высокого полета и что, может, было бы дешевле перевезти его сюда, в свое гнездышко. Но она не находила мои шутки смешными и, когда ей показалось, что я зашел в этом слишком далеко, резко оборвала меня. Это меня даже слегка удивило. Я хочу сказать, что обычно мы с ней относились друг к другу вполне терпимо. У нас и вообще, как мне кажется, было много общего, поскольку от нас обоих ожидали чего-то гораздо большего, ну а мы не оправдали этих надежд, а это, согласитесь, не может не угнетать. Так или иначе, было ясно, что она не желает говорить о своей личной жизни, ну, я и заткнулся. Вскоре, в конце апреля, я заболел гриппом и провалялся дома неделю. За это время она мне ни разу не позвонила, а когда я вернулся, ее уже не было. Оставила, правда, записочку, что, мол, желает мне любви и удачи, но без обратного адреса на конверте.

— Так все и было?

— Так все и было.

— И вы думаете, что она уехала в Париж:?

— Не знаю. Мне известно только, что она несколько раз просила подменить ее. Это было примерно в то время, когда ездила в Париж. Тогда, наверное, она и забеременела. Может, узнав об этом, дружок предложил позаботиться о ней, и она согласилась.

— Но вам она о беременности не говорила? Он поморщился.

— Видно, не верила, что я способен оценить материнский инстинкт. А может, просто думала, что это повредит ее имиджу. Кэрри считала себя существом более независимым, чем была на самом деле.

Я задумалась. Париж? Почему бы и нет? Только вот как быть с теми открытками, которые регулярно получала мисс Патрик? Ведь на всех на них стоял штемпель «Лондон». Но все в свое время. Я посмотрела на Скотта. Он вилкой вдавливал в скатерть путаные линии, бессознательно подражая Хичкоку, что очень хорошо передавало его состояние.

— И больше вы не имели от нее известий? Он покачал головой, все еще не глядя на меня.

— А много ли из того, что я услышала от вас, вы поведали полиции?

Он продолжал тянуть следы лыж по снегу скатерти.

— Они спрашивали только о фактах, мнениями не интересуясь. Я и сообщал им только факты. Я, мол, не знаю, куда она делась, и все. Все равно они все уже для себя решили. Самоубийство, старая история, которая вечно случается с беременными девушками. Иными словами, для них Кэрри одна из многих дурочек, не первая и не последняя. Им было достаточно ее тела в качестве вещественного доказательства, больше они ни в чем не нуждались.

— А если бы они задали вам прямые вопросы? Если бы вы могли сообщить им что-нибудь еще?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, если бы вас спросили, так ли уж вы уверены, что она не входила с вами в контакт еще раз.