(Постскриптум к приключениям Деми: уж сколько лет нас изводили представители турецких куполов (для тех, у кого слабо с географией: располагаются турецкие купола на Ганимеде) — вынь да положь им объяснение этого загадочного самоубийства. Когда Деми поведала мне в конце концов о своих развлечениях, вся загадочность мигом исчезла Несчастная девушка нарвалась на эти кошмары по вине — в некотором смысле — Роуга, так что и здесь он сыграл для нас — в некотором же смысле — обычную свою роль «Пойнтера».) На следующее утро Деми не только тошнило, появились некоторые дополнительные обстоятельства. Теперь не оставалось сомнений, что нужно показаться врачу. Она позвонила в «Медиа», сказала, что больна, а затем связалась со своей настоящей матерью, все еще жившей в Виргинии, и отправилась к ней на консультацию.

Теперь попробуйте представить себе, что вы — титанианский полиморф. И вы добровольно расстались с родиной, так как предпочитаете — подобно бесчисленным другим титанианцам во все века истории человечества — жить на Земле и вам нравится избранная вами роль всеми уважаемого терапевта. Ну и какую же внешность вы себе придумаете для постоянного, так сказать, употребления? Как, по-вашему, должна выглядеть женщина-врач? Мать Деми, доктор Алтея Ленокс, взяла за образец величайшую из королев, Елизавету Английскую.

Консультация, естественно, велась на титанианском. По причине полной невозможности изложить на бумаге химическую беседу, я оставляю тут пробел; заполните его, если хотите, знаками трех ваших чувств — вкуса, обоняния и осязания. Задача не из простых — у титанианцев крайне сложная грамматика. Например: тактильное ощущение туго натянутой тетивы лука можно использовать как глагол для запаха лука — но только в том случае, если подлежащее фразы обладает едким вкусом.

За все эти три дня было произнесено единственное земное слово:

— Крольчиха.

Деми вернулась в Нью-Йорк совершенно потрясенная.

Уинтер закончил эпическое повествование о приключениях на Ганимеде и осторожно снял со своей шеи пси-кошку, буквально зачарованную то ли им самим, то ли тембром его голоса, то ли надеждой на скорое появление у него пятен перед глазами. Пристроив загадочное животное себе на колени, он озабоченно оглядел Деми, несколько удивленный ее видом или, уж точнее, полным такового отсутствием.

После трех недель разлуки можно было надеяться на больший энтузиазм при первой встрече, можно было предположить даже, что младшая редакторша «Медиа» примет образ веселой, остроумной хозяйки дома, вроде знаменитой своей тезки мадам Жанны Франсуаз Жюли Аделаиды Рекамье (1770–1840), развлекавшей в знаменитом на весь Париж салоне сливки литературного и политического общества. Но Деми была как в воду опущенная. Она только задала несколько вопросов, да и то рассеянно, словно по обязанности.

— А доктор Йейл?

— Я оставил его у маори, своим регентом.

— Тебе нужно будет возвращаться?

— Не знаю. В будущем году — точно нужно, для очередной охоты.

— А ты… тебе и в правду пришлось съесть это сердце?

— Оба. Мои подданные совсем ошалели от восторга. Теперь я — дважды король маори и, ей-же-ей, искренне этим горжусь. Я честно заслужил такое звание.

(Он действительно заслужил, и действительно гордился и — самое, пожалуй, важное — даже перестал носить свои маскировочные очки.)

— А эта девочка? — поинтересовалась Деми. — Та, которую ты… ты ее видел потом?

— А-га! — понимающе воскликнул Роуг. — Вот оно, значит, что?

— Что — «значит что»?

— Почему ты такая хмурая. Нет, больше я ее не видел. Одесса Партридж не ошиблась — после коронации все эти заговорщики буквально испарились, словно их никогда и не было. — Роуг опустил из своего рассказа эпизод со сводными сестрами, ни к чему зря тревожить девушку. — Что касается этой сопливой террористки, то между нами, лапа, ничего не было, я только укусил ее за задницу, чтобы хорошенько запомнила. Так что не надо ревновать. Посмотри на меня, улыбнись, я же столько времени о тебе скучал. Виргинской девушке из хорошей семьи не идет такая кислая физиономия.

— Я не кислая, Роуг, просто я устала и не в настроении, а ты возбужден, торжествуешь. Прошу тебя, дорогой, иди домой, я хочу побыть одна.

— Ты никогда не говорила раньше «дорогой», только «милый». С чего бы это вдруг?

— Не придирайся, пожалуйста, мне это не нравится.

— В чем дело? Чего это ты такая дерганая?

— Никакая я не дерганая.

— И у тебя на лице в точности то же самое выражение, как тогда, в конторе, когда ты начала меня соблазнять, — перепуганное, но полное решимости.

— Нет у меня никакого выражения лица.

— Брось, расскажи лучше папочке, что с тобой такое. Давай угадаю с трех раз. Тебя уволили.

— Нет.

— Ты влюбилась в кого-то другого и не знаешь, каким образом дать мне conge.[34]

— Кончай трепаться.

— Ты залезла в долги и тебя одолевают кредиторы.

— Даже и близко не похоже.

— Тогда я пас. Ты должна рассказать папочке о своих трудностях.

— А ты можешь оставить меня в покое?

— Нет. Посмотри мне в глаза и выкладывай.

Деми глубоко вздохнула и на мгновение твердо сжала губы.

— Хорошо, папочка. Ты будешь папочкой.

— Что?!

— Я беременна. — По ее щекам покатились слезы.

— Но ведь ты говорила… — Роуг не верил своим ушам. — Ты говорила, у людей с титанианцами такого не бывает.

— Н-не б-бывало, но ведь все случается когда-то в первый раз.

— Ты говорила, наши яйцеклетки и сперматозоиды не нравятся друг другу.

— М-может быть, я т-так тебя люблю, что… ну вроде как свершилось чудо. Н-не знаю, — всхлипнула Деми, — может, это очередная космическая шутка. И совсем не смешная.

— А как ты узнала?

— Н-на той н-неделе я п-пропустила м-месячные и…

— А у тебя что — и это бывает? — удивленно перебил ее Роуг.

— Это у всех женщин бывает… и обычно я — как часы. Вот я и поехала к м-маме — к н-настоящей маме, к доктору — и она сделала анализы и… и вот ты теперь знаешь, а я перепугана до смерти.

Уинтер разрешился давно сдерживаемым воплем: пси-кошка прыснула из-под его руки и забилась куда-то в угол.

— Одна ночь. Подзалетела за одну сказочную ночь. Да мы же всем насекомым сто очков вперед можем дать. Иди сюда, супермамочка, иди. — Он обнял Деми. — Если мальчик — мы назовем его Те Джей, по обоим моим отцам. А девочку назовем в честь тебя, всей тебя с ног до головы, например — Деликатнейшая Девственная Дважды Дражайшая Дразнильщица Обманщица Деми, а сокращенно — Декаломания. Вот только возникает одна проблема, — добавил он. — Из-за излишеств в следовании традициям.

— Какая?

— Солнечные диски. Когда-нибудь он станет королем Те Джеем Юинтой. Как ты думаешь, честно это будет по отношению к мальчику — разрисовать его щеки монархическими украшениями?

Рука Уинтера машинально потянулась к очкам, которых он больше не носил.

— Это не проблема.

— Думаешь?

— Не знаю, но главная проблема — будетли он мальчиком? Буде т ли она девочкой? Что это будет за гибрид?

— А какая разница? Он, она, или там оно — все равно оно наше, а больше мне ничего и не надо. Знаешь, а мне ведь сразу показалось, что ты пополнела.

— Через неделю? Не говори глупостей.

— Ничего, все еще впереди, ты пополнеешь, а потом — УРА!

— Я думала, ты тоже испугаешься.

— Ты что, совсем? Я же всю свою жизнь синэргизировал структуры, созданные другими людьми, а теперь у нас будет собственная, домашнего производства, с иголочки новенькая структура, играй — не хочу. Вот так-то, миссис Уинтер.

— Роуг Уинтер, — Деми и плакала, и смеялась, — это — самое дикое предложение руки и сердца, какое я слышала, а уж наслушалась я их — будь здоров. На работе буквально все уверены, что ты побегаешь-побегаешь, да и подцепишь в конце концов какую-нибудь красотку-манекенщицу.