Поэтому люди и боятся оставаться одни. Они делают все, чтобы не оставаться одни. Они пойдут на любое вздорное кино, лишь бы не оставаться одним. Они будут играть в любую глупую игру, они будут смотреть любую идиотскую вещь: футбольный матч... можете вы представить себе что-либо более идиотское? Несколько идиотов бьют мяч на одну сторону, а несколько других идиотов бьют его обратно... и миллионы идиотов смотрят, как будто происходит что-то потрясающе важное. Нет, психологическая причина в том, что они хотят как-то забыться, забыть, что они одни. В толпе они чувствуют себя хорошо, более здоровыми, более здравыми, поскольку вокруг них люди, такие же, как они. Миллионы людей наблюдают за игрой — это не может быть идиотизмом. Смотрит даже президент страны — это не может быть идиотизмом.

Каждый поддерживает всех остальных в здравом уме. Но двадцать один день абсолютной изоляции: без газет, без телевидения, без радио, полностью отрезанным от своего мира — без жены, без мужа, без детей, без любовных приключений... И вы будете изумлены, наблюдая себя в этом предельном одиночестве: все ваши дела на протяжении всей жизни были не что иное, как прикрытие дыр в вашем бытии, прикрытие ран, но, конечно, прекрасными цветами. Но эти раны не лечатся. Возможно, их можно было бы вылечить, если бы они были не прикрыты. Покрытые, они собирают больше гноя; покрытые, они становятся более канцерогенными.

Вера — это слепота. Все верования — слепота. Доверие — это совершенно другое.

В словарях доверие имеет тот же смысл, что и вера, но люди, писавшие эти словари, не ощутили вкуса доверия, они не знают, что это такое.

С одной стороны, нет мессии, нет аватары, никто не восклицает: «Я единственный порожденный сын Божий», — или: «Я единственный посланник, истинный посланник».

Когда я говорю, что я обыкновенный человек, я подрубаю самые корни веры.

Я не хочу, чтобы вы верили в меня, поскольку за многие века вера разрушила миллионы людей. Пора уничтожить верование.

Я просто говорю, что я обыкновенный человек. Я ничем не поддерживаю в вас веру в меня. На самом деле я делаю все возможное, чтобы вы не верили в меня.

Посмотрите: Махавира удовлетворяет условиям, которых джайны ждут от тиртханкары — болезненные условия, трудные условия. Но чтобы быть таким особенным, как тиртханкара... слово «тиртханкара» означает того, кто прокладывает свой путь в иной мир или к другому берегу. Он последний из тиртханкар. Теперь миллионы лет люди будут ступать по пути, который прокладывает он. Теперь на миллионы лет он собирается доминировать над миллионами душ — поэтому он готов исполнить любое условие. Если они говорят, что тиртханкара должен жить обнаженным, он живет обнаженным. Если они говорят, что он должен есть раз в день, он ест раз в день. Если они говорят, что он не должен принимать ванну, он не принимает ванну. Если они говорят, что он не должен чистить зубы, он не чистит зубы. Он должен издавать зловоние.

Я знал джайнских монахов... с ними трудно разговаривать. И вы знаете, я человек прямой, я сказал просто: «Вы дурно пахнете. Отсядьте от меня на десять метров. Я не могу разговаривать, сидя к вам так близко». Их дыхание источает запахи, не может не источать; ни разу в жизни они не чистили своих ртов. Их тела воняют. Но они готовы исполнять любое глупое требование, поскольку то, что они получают в награду за это, исполнено огромного психологического смысла. Это все только психология, только удовлетворение эго.

Я говорю вам: я обыкновенный человек, такой, как вы, без какой бы то ни было разницы.

Я подрубаю самые корни вашей веры в меня. И поэтому я настаиваю на обыкновенности.

Я не хочу, чтобы вы хоть как-то цеплялись за меня. Я не враг вам.

Я не хочу, чтобы из-за меня вы оставались искалеченными, ослепшими, по-рабски зависимыми. Я не хочу принимать на себя такую ответственность.

Поэтому со своей стороны я предельно ясен. Я не даю вам никакой поддержки. А с вашей стороны я постоянно стучу по вам, иногда даже причиняю вам боль, потому что все, кажущееся вам значимым, может не быть таким, и я должен разрушать это. Прежде чем я смогу сделать вас совершенно чистыми, я вынужден буду убрать множество камней, лежащих на моем пути к вам и не дающих мне достичь вас.

Доверие — совершенно другая материя. Оно включает два шага. Первый — гипотетическое доверие. «Гипотеза» — это научный термин. Когда вы начинаете эксперимент, вы гипотетически предполагаете, что он будет успешным, — только гипотетически, без гарантии. Это не вера, в нем вы ничем не рискуете. Просто чтобы провести эксперимент, вы гипотетически принимаете, что соответствующее явление имеет место — ну что же, посмотрим на него, углубимся в него, поэкспериментируем с ним. Предположение может оказаться правильным, может оказаться неправильным. Гипотеза не закрывает двери. Гипотеза не является ответом, она — лишь начало поиска. Она — знак вопроса.

Вера начинается с устранения сомнения; гипотеза исполнена сомнения. Человек, лишенный сомнения, не может экспериментировать. Ради чего человек собирается экспериментировать? У него есть сомнение — он хочет найти истину.

Сомнение может быть скрыто верой, или оно может быть устранено поиском истины. Вот два единственных пути.

Если вы верите, нет нужды в эксперименте. Поэтому всякий, кто не хочет рисковать ничем, у кого нет разума для поиска — любая посредственность, — обязан верить. Верят только посредственности. Чем больше их глупость, тем больше их вера. Чем больше их посредственность, тем сильнее их фанатизм.

Другой путь заключается в том, чтобы начать с сомнения, не скрывать его. Но чтобы начать, нужна гипотеза. Если я скажу, что вода состоит из водорода и кислорода, то вы или можете поверить мне, или можете принять это в качестве гипотезы. Если вы принимаете это в качестве гипотезы, то это означает, что веры в меня нет. Мое высказывание вы восприняли только как повод для эксперимента, проверки, так это или нет.

Итак, первая часть доверия — желание экспериментировать.

Функция Учителя не в том, чтобы заставлять вас верить.

Его функция — создать вокруг себя атмосферу, вибрацию, привлекающую человека к эксперименту, притягивающую его к нему, заставляющую не верить, но идти с ним; не следовать, но идти с ним; поскольку он говорит: «Я видел нечто. Я видел дверь, и сквозь дверь я видел огромное небо».

Учитель должен обладать определенной магнетической силой, огромным воздействием.

И это приходит легко. Если я увидел открытое небо, то что-то от этого открытого неба будет в моих глазах. Если я увидел звезды, то что-то от этих звезд обязательно отразится во мне.

Мне не нужно провозглашать это.

На самом деле тот, кто провозглашает, не имеет — именно из-за самого этого провозглашения. Иисус называет себя сыном Бога — зачем это нужно? Если вы сын Божий, разве не будет достаточно одного лишь этого, чтобы люди почувствовали вибрацию? Когда солнце восходит, об этом не нужно объявлять. Даже птицы начинают петь — солнце постучалось в их двери: «Просыпайтесь! Уже утро, и я вернулось». Нет, не нужно. Даже цветы знают, что солнце взошло; они открываются. Ночью они были закрыты; теперь они снова хотели бы исповедовать солнце. Это жизнь! Все сущее понимает, что солнце пришло, и начинает вибрировать его энергией.

Что за необходимость Иисусу постоянно провозглашать: «Я — сын Божий?» Он должен подозревать себя, он должен сомневаться в себе и это абсолютно разумно. Он никогда не видел Бога... никто никогда не видел Бога, На каком основании у него может не быть сомнения, что он — сын Божий? Сомнение есть. Он кричит и провозглашает, как раз, чтобы развеять сомнение. Чтобы убедить себя, он должен убедить других, что он — сын Божий.

Настоящий Учитель не провозглашает ничего. Самого его существования, самого его присутствия достаточно, чтобы создать в вас желание исследовать — запомните, не следовать, но исследовать, — чтобы идти с этим человеком, может быть, пройти с ним несколько шагов, чтобы самим посмотреть, есть ли небо или его нет.