— Да.

— И вы настаиваете на том, чтобы отвез вас туда именно папаша Олифус, без шуток?

— Да.

— Ну что же! Мы вас туда отвезем и дорого не запросим…

— А почему?

— Потому что у меня есть глаза и я все вижу, а этого достаточно. Вы собираетесь заночевать в Монникендаме?

— Да.

— Так вот — я советую вам остановиться в гостинице «Морской царь».

— Я именно туда и собирался.

— Ее содержит моя дочь Маргарита.

— Мне это известно.

— Ах, так вы это знаете! — сказал папаша Олифус. — Так, значит…

И он погрузился в размышления.

— Папаша Олифус, что, если нам отправиться в путь?

— Да, да, сейчас, — сказал он. Затем, повернувшись ко мне, продолжил: — Я знаю, зачем вы туда едете.

— Знаете?

— Знаю. Вы ученый и хотите заставить меня рассказывать.

— Неужели для вас это так трудно, папаша Олифус, если начало рассказа смочено тафией, середина — ромом, а конец — араком?

— Смотрите-ка! Вы знаете последовательность?

— Ей-Богу, нет! Я случайно угадал.

— Хорошо, мы поговорим, только не при детях, понятно?

— А где дети?

— Вы сейчас их увидите.

И он засвистел, поворачиваясь в разные стороны.

Звук, который издавал папаша Олифус, очень напоминал паровозный свисток.

Я увидел, как с разных сторон после этого сигнала появились пять здоровенных парней и устремились к одной точке.

Этой точкой были Биар, папаша Олифус и я сам.

— Эй, Иоаким! Эй, Фома! Эй, Филипп! Симон и Иуда! Поторопитесь! — крикнул он по-голландски. — Есть заработок для вас и для вашей сестры Маргариты.

Услышав имя Маргариты и тон, каким папаша Олифус обратился к направлявшимся в нашу сторону парням, я приблизительно догадался, о чем речь.

— Так это и есть ваше потомство, папаша Олифус? Мне о нем говорили.

— В Гааге, да? Смотритель музея? Пожалуй, я должен делать скидку этому старому плуту. Да, это мои сыновья, все пятеро.

— Значит, у вас пять сыновей и одна дочь?

— Одна дочь и пять сыновей, из которых двое близнецы: Симон и Иуда; самому старшему двадцать пять лет.

— И все от одной матери? — после некоторого колебания спросил я.

Олифус взглянул на меня.

— Да, от одной матери, в этом я уверен. Не могу сказать этого об… Тише! Идут дети, при них ни слова.

Дети прошли передо мной, поздоровались и недоверчиво взглянули на отца: несомненно, им показалось, что старик уже проболтался.

— Ну-ну, ребята, в лодку! — сказал папаша Олифус. — Покажем этому господину, что мы и не таким судном смогли бы управлять.

Трое молодых людей спустились в лодку, а двое других, оставшихся на берегу, подтягивали ее поближе к причалу.

Мы спрыгнули на корму; туда же довольно легко сошел папаша Олифус. Наконец за нами последовали остальные двое его сыновей, Симон и Иуда, и теперь команда и пассажиры были в полном сборе. Мне показалось, что близнецы никогда не расставались: сейчас они вместе поднимали маленькую мачту, лежавшую на дне лодки; тем временем отец усаживался к рулю, Иоаким отвязывал цепь, а Филипп и Фома, взяв в руки по веслу, выгребали на открытое место среди множества лодок и кораблей, заполнивших порт.

Преодолев все препятствия, мы смогли поднять парус. Ветер был благоприятный, и лодка быстро продвигалась вперед. Через десять минут, обогнув маленький мыс, закрывавший от нас залив, мы оказались в Зёйдер-Зе.

Через полчаса мы прошли между мысом Тидам и островом Маркен.

Олифус коснулся моей руки.

— Поглядите-ка на этот высокий тростник, — сказал он.

— У берега острова? — переспросил я.

— Да.

— Смотрю; что дальше?

— Там я ее и нашел.

— Кого?

— Тише!

В самом деле, Иоаким, заметивший его жест, повернулся в нашу сторону и, непочтительно пожав плечами, бросил на отца укоризненный взгляд.

— Ну, дети, в чем дело? — сказал тот. — Ничего не произошло.

Все молчали.

Через пять минут мы вошли в маленький залив и увидели слева деревню.

Молодые люди все время поглядывали в южную сторону с видом не то чтобы беспокойным, но озабоченным.

— Что с вашими детьми? — спросил я. — Они словно чего-то ждут.

— Да, они ждут чего-то, но предпочли бы этого не дождаться.

— А чего они ждут?

— Ветра…

— Ветра?

— Да, ветра, южного ветра. Скорее всего сегодня вечером им придется следить за плотиной. Но для нас это будет кстати…

— Почему?

— Нам никто не помешает, мы сможем поговорить.

— Значит, вам не будет неприятно говорить о…

— Напротив, мне это облегчает душу. Но они, похоже, все держат сторону этой потаскушки, Бюшольд. Ну вот, у меня вырвалось слово, и они его услышали. Посмотрите, какие взгляды кидают на меня Симон и Иуда. А ведь это младшие, им еще и двадцати нет. И что же! Они поступают как и их братья.

— Кто эта Бюшольд?

Парни, нахмурившись, обернулись к нам.

— Ну вот, вы еще и повторяете за мной! Посмотрите, как вас примут после этого!

В самом деле, настроение наших пятерых матросов, казалось, испортилось.

Я замолчал.

Мы приблизились к деревушке, которая словно вставала из воды нам навстречу.

— Не показывайте вида, — шепнул мне папаша Олифус, — но посмотрите налево.

Я увидел кладбище.

Он торжествующе подмигнул мне:

— Она там.

Я понял, и на этот раз вместо ответа только слегка кивнул головой.

Наш диалог, наполовину безмолвный, все же не ускользнул от внимания Фомы, который, не разделяя радости отца, вздохнул и перекрестился.

— Похоже, ваши дети католики? — поинтересовался я.

— Ох, Господи, да! И не говорите, они просто не знают, эти ребята, что бы еще такое выдумать, чтобы позлить меня. Собственно, я зря на них сержусь, это не их вина, а их матери.

— Так их мать была…

— В день, когда я ее нашел, она некоторое время провалялась без присмотра. За это время кюре быстренько окрестил ее.

— Отец! — Филипп, стоявший ближе всех, повернулся к нам.

— Ну что? Мы говорили о святом Иоанне, который крестил Господа нашего в реке Иордан, больше ни о чем.

Говоря это, он вскочил и в знак приветствия помахал своим колпаком.

— Эй, Маргарита!.. Эй!.. — окликнул он красивую девушку лет девятнадцати или двадцати, стоявшую на пороге дома. — Готовь лучшую комнату и подавай ужин повкуснее: я привез тебе постояльцев. — А затем, обратившись ко мне, сказал: — Идите вперед и подождите меня в вашей комнате. Пока они будут на плотине, я поднимусь к вам; мы выкурим по трубочке, выпьем по стаканчику тафии, и я все вам расскажу.

Я утвердительно кивнул, он в ответ лукаво подмигнул мне; сойдя на берег с помощью Симона и Иуды, мы направились к гостинице «Морской царь», на пороге которой, улыбаясь, ждала нас прекрасная трактирщица.

Мадемуазель Маргарита Олифус приняла нас как нельзя лучше.

Проводив нас в комнату с двумя постелями, она спросила, будем мы ужинать в общем зале или хотим, чтобы ужин подали в комнату.

Мы надеялись услышать рассказ о приключениях папаши Олифуса и попросили подать ужин в комнату.

Выбор блюд мы предоставили целиком на усмотрение хозяйки.

Весь этот разговор, разумеется, велся с помощью знаков; но, если такой способ неудобен в общении между торопящимися мужчинами, он становится приятным в разговоре с хорошенькой улыбающейся женщиной.

За десять минут мы обо всем договорились, хотя и не произнесли ни единого слова.

Папаша Олифус не ошибся: ветер продолжал дуть и даже усилился. Опасаться было нечего, но все же приходилось из осторожности наблюдать за плотиной.

Из своего окна мы видели, как трое сыновей папаши Олифуса направились к берегу; двое других, Симон и Иуда, вошли в какой-то дом; позже мы узнали, что они ухаживали за двумя живущими там сестрами.

Пока мы сквозь сгущающиеся сумерки следили за уличной и портовой жизнью, на столе появилось сначала блюдо жареной лососины, за ним — дымящиеся крутые яйца (размером с голубиные, зеленые в рыжую крапинку; они оказались яйцами чибиса; их собирают в мае; на вкус они гораздо нежнее куриных).