У Бира сидхи, спустившиеся на Землю из Космоса, породили не только индоевропейскую общность, но и создали все необходимые элементы культуры, включая богов. Те древние сидхи были как будто даже гуманистами, так как искренне пытались поднять человечество до своего уровня, но встретили сопротивление в собственной среде со стороны темных сил. В настоящее время у нас нет недостатка в разнообразных спекуляциях на тему прародителей человечества. Пралюдей отыскивают где угодно на Земле. Кто-то видел трехметровых гигантов-атлантов, спящих в ледяных пещерах Гималаев. Другие не сомневаются в существовании особой расы, живущей ныне в недрах. Мир невидимых, нематериальных личностей вроде бы уже воспринят повсеместно и доказан даже на уровне точных наук. Тема благодарная для фантастики и фэнтези. «Сон разума рождает чудовищ». Нерешенность проблем древнейшей истории рождает Большую Мечту, и как следствие, причудливые сюжеты нескончаемого потока современной литературы к вящему удовольствию читателей.

Эклектика — неизбежная спутница большинства произведений в жанре фэнтези. Раз земной человек, homo sapiens, в принципе не может выдумать нечто абсолютно неземное, то он с неизбежностью нагромождает множество разнороднейших деталей, которые в добротных вещах слагаются в целостную, запоминающуюся картину. В таком случае может родиться по-настоящему высокая литература. Но это случается крайне редко. Удалось ли Биру выйти на столь серьезный уровень — судить читателю. Роман, во всяком случае затягивает в немалой степени благодаря тому, что автор сам как будто наслаждается собственной интеллектуальной игрой.

Искренняя увлеченность Бира позволила ему возвыситься до небывалых поэтических высот. Мы не найдем в «Хорале» тяжеловесных конструкций, коими изобилует, например, «Наследие» (что, впрочем, обусловлено внутренней логикой этого романа). В музыкально-поэтической саге язык Бира легок и изящен. Действие романа разворачивается стремительно. Уточнения и объяснения — всегдашний бич фантастической литературы — сведены к минимуму, так что многие сюжетные ходы остаются загадочными, но тем самым и более притягательными.

Музыка и поэзия — вот, в сущности, главные «герои» романа. Оказывается, не только люди, прослушавшие «дьявольский» концерт, попадают в Царство сидхов. Столь же волшебными качествами обладает и музыка С. Прокофьева: именно она вызвала «музыкальный сердечный удар» у молодой американской пианистки, оказавшейся в новом мире. Другой персонаж, некто Николай Николаевич Куприн из Ленинграда, одновременно и балетный танцовщик, и музыкант, переместился в пространстве во время исполнения «Весны священной» И. Стравинского. Майкл Перрин, правда, не музыкант, но зато поэт, что по сути одно и то же. Здесь, по другую сторону бытия, кое-что напоминает Землю. Оба мира покоятся на «фундаменте хаоса», который в Царстве мощнее, поэтому жизненный уклад менее определен и «больше зависит от воображения». Здесь действительно «все течет», все нестабильно, краски природы меняют цвет в зависимости от настроения, англоязычные герои слышат именно английскую, «внутреннюю», речь, хотя обращаются к ним вовсе не по-английски. «Здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле». Зыбкий мир, населенный сказочными существами, оказывается, панически боится нарушения равновесия, подобно тому как музыкальная гармония — а местный язык напоминает более всего именно музыку , — моментально разрушается из-за единственной неверной ноты. «Мир — это просто одна длинная сложная песня».

Мистика поэтического слова в романе перекликается с одним из наиболее таинственных произведений английской литературы — поэмой «Кубла Хан» Сэмюэля Тейлора Кольриджа (1772-1834), поэта-романтика, представителя так называемой «озерной школы», куда входили также Уильям Вордсворт (1770-1850) и Роберт Саути (1774-1843). В предисловии к поэме Кольридж рассказывает следующую историю. Однажды летом 1797 г. он, будучи нездоровым, оказался в «одиноком деревенском доме», где принял болеутоляющее средство, от которого заснул в кресле как раз в тот момент, когда прочитал в путевом дневнике Сэмюэля Пэрчаса, мореплавателя XVII в., фразу о дворце Кубла Хана, иначе Хубилая (1215-1294), прославленного потомка Чингиз-хана, основателя монгольской династии в Китае. «Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон» и «за это время сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий». Проснувшись, Кольридж принялся записывать стихи, но его неожиданно отвлекли, после чего выяснилось, что многое стерлось из памяти. В романе Бира эта утраченная часть поэмы представляется наиболее действенной силой, способной разрушить могущество сидхов, поскольку в ней заключен «в зашифрованном виде» некий «эстетический принцип, первоначально созданный сидхами». Память — величайший и могущественнейший дар. Сидхи недаром ничего не записывают и не ведут летописей. Они помнят , и благодаря этому их мир жив.

Постепенно, к концу романа, выстраивается главная идея. Песнь Силы — долгосрочный проект загадочного Дэвида Кларкхэма, задуманный для изгнания сидхов и воссоединения Земли с Царством. «Нет ничего, кроме Песни, и все вещи суть Песнь». Поэт Кольридж не успел реализовать Песнь: его прервал специально подосланный слуга Черного Ордена. Французская танцовщица не успела закончить свой магический танец в 1863 г.: ее одежда вспыхнула от газового фонаря. Но теперь, будучи вместе, люди всесильны. Поэзия и музыка способны создавать новое и прекрасное, а также разрушать старое и отжившее. Тем более, что «когда-то поэты были магами. Они были сильны, сильнее воинов и царей, даже несчастных древних богов».

Юный поэт Майкл Перрин, наделенный в новом мире исключительной духовной силой, оказывается избранником, призванным навести порядок в хаотическом безумии сидхов. Он должен обрести свою Песнь, вспомнить то, что не дали завершить Кольриджу в его «чертоге наслаждений» (the dome of pleasure), скрытом в ледяных пещерах (caves of ice). Попытка восстановления утраченных строк«Кубла Хана» — апофеоз романа Бира. Говоря откровенно, складывается впечатление, что автор создал свою историю, будучи вдохновлен эстетикой Кольриджа. Английский поэт, по-видимому, был искренне убежден в существовании мира духов. Недаром в качестве развернутого эпиграфа к«Сказанию о Старом Мореходе» он заимствовал большой фрагмент философа-мистика Т. Барнета о наличии во вселенной великого множества невидимых существ, которых даже больше, чем видимых. «Без сомнения приятно между прочим, в душе, как на картине, нарисовать образ большего и лучшего мира, чтобы приученный разум не сжался в мелочах повседневной жизни и не растворился в ничтожных мыслях». Но для реализации Песни Силы нужно облечь ее в определенную форму, на что способен только большой поэт, сознающий в том числе и важность финальной цели. Нужно ли объединить мир сидхов и мир людей и тем самым лишить последних важнейшего дара — свободы воли? Конечно, в этом случае воплотится давняя мечта о райском саде, который у Кольриджа помещался на святой горе Аборе, а у Джона Мильтона (1608-1674) в «Потерянном рае» на Амаре. Но не слишком ли высока цена? Райские кущи при диктате «гибрида» Кларкхэма? Грег Бир и его герой завершили поэтическую картину Кольриджа. «Никакого внешнего источника не было; все шло изнутри, из самого существа Майкла или, вернее, из той сущности, которая соединяла его с Кольриджем, с Йитсом, со всеми прекрасными поэтами. Больше не существовало ничего, кроме Слова, и оно накатывало совершенными волнами». Песня Силы обрела форму. Мир людей был оставлен Богу.

Роман Грега Бира, безусловно, один из лучших в его творчестве. Увлекшись новым для него жанром, автор не поддался искушению чистым действием, чем изобилуют многие произведения фэнтези, напоминающие компьютерные «стрелялки». Впрочем, в «Хорале» достаточно приключений и острых динамических ходов. Однако весь этот антураж, прописанный, кстати, вполне убедительно, не является самоцелью, но подводит к обоснованию глобальной идеи. Правда, логическое движение в ряде случаев нарушается, что неизбежно: построенный воображением писателя мир оказывается настолько интересным и красочным, что многие эпизоды становятся достаточно самостоятельными, отдельные сюжетные ходы возникают неожиданно, не будучи связаны с общей фабулой. Но ведь фэнтези — это еще и игра, которая немыслима без всплесков нежданного. А Грег Бир — признанный мастер такой игры. Наконец, произведение изящной словесности ни в коем случае не должно выглядеть историческим или футуристическим исследованием.