Мне не придется сочинять.

— Да, — ответил я. — Он предложил мне работу.

Шестьдесят тысяч в год.

— Похоже, ты не очень этому рад, — заметила она.

— Верно. Я отказался. Он мне не нравится.

На мгновение я засомневался в ее реакции.

— Я уверена, ты знаешь, что делаешь, Бред, — без колебаний отозвалась Мардж.

— Надеюсь, да. Это бы означало потерю отраслевого заказа.

— Это не последнее предложение в твоей жизни, — сказала она. — Я не огорчена.

— До конца вечера я получу новую информацию, — быстро вставил я. — Иду к нему на обед.

— Заранее одобряю любое твое решение.

Я испытал неловкость — она безгранично верила в меня. Я поспешил сменить тему.

— Как Джини?

— У нее все о'кей, — ответила Мардж. — Но она ведет себя загадочно. Намекает на сюрприз в связи с нашим юбилеем. Интересно, что именно она утаивает.

— Скорее всего, ничего, насколько я знаю, — засмеялся я; вероятность того, что она проболтается Мардж насчет шубы, составляла пятьдесят процентов. — Есть вести от Бреда?

— Утром пришло письмо. Его простуда не прошла, он проведет в постели несколько дней. Я беспокоюсь.

— Не волнуйся, детка. Он поправится.

— Но если Бред в постели, значит, он серьезно болен.

Ты его знаешь.

— Возможно, он просто отлынивает от занятий.

— Но...

— Пустяки, детка. Не тревожься. Завтра увидимся.

— О'кей, Бред. Приезжай поскорее. Я соскучилась.

— Я тоже, детка. Пока.

Положив трубку, я добавил виски и лед в мой бокал, потом закинул ноги на диван. Меня охватило странное чувство. Что-то со мной было не так, но я не стал копаться в себе. Меня могла бы мучить старуха Совесть, но, похоже, я ее сейчас вовсе не интересовал. Возможно, секретарша Мэтта Брэйди ошиблась, и я ничем не отличаюсь от других мужчин. А может, я был прирожденным лгуном, правда, способным одновременно иметь дело лишь с одной дамой Или пришел к этому слишком поздно. Не знаю.

Элейн. Ее имя всплыло в моем сознании, и я улыбнулся. Ни одна женщина не была в такой степени создана для любви, как она. Все в ней вызывало восхищение, приводило в восторг — глаза, фигура, походка. Я сделал еще один глоток, закрыл глаза и увидел Элейн. Я словно выключил свет, чтобы заснуть. И это случилось.

Во сне она предстала передо мной маленькой девочкой, которая жила в Саттон-Плейс. Я вспомнил, как ходил из нашей квартиры на Третьей авеню, под железнодорожным мостом, смотреть на нее. Она была потрясающе хорошенькой, с длинными золотистыми волосами, и постоянно находилась под присмотром гувернантки в тщательно отутюженном платье.

Девочка ни разу не посмотрела на меня до тех пор, пока ее красно-синий мяч не откатился ко мне. Я поднял его и застенчиво отнес моей пассии.

Она молча взяла мяч, словно принести его ей было моей обязанностью, потом отвернулась. Но воспитательница велела девочке поблагодарить меня. Я услышал голос, напоминавший перезвон колокольчиков.

— Merci, — сказала девочка.

Я уставился на нее, затем помчался домой, взлетел по лестнице и спросил мать, что означает это слово.

— Кажется, по-французски это значит «спасибо», — ответила мать.

Я почувствовал руку на моем плече и проснулся.

Элейн улыбалась, глядя на меня.

— Опять напился, — сказала она.

Усмехнувшись, я привлек ее к себе и поцеловал в губы. Нам было так хорошо вдвоем. Спустя мгновение она освободилась.

— Эй! — воскликнула Элейн. — За что ты пил?

— За любовь, — ответил я.

Она улыбнулась и поцеловала меня. Окружающий мир исчез; я вернулся на землю, согретый излучением, исходившим от Элейн.

— Merci, — сказал я.

Аэропорт встречал нас огнями. Самолет коснулся бетонной полосы — сначала легко, как бы проверяя ее прочность, затем более основательно. Мы оказались среди множества светящихся фонариков.

— По-прежнему считаю, что это глупо, — повернувшись к Элейн, сказал я.

Она оторвала взгляд от иллюминатора.

— Не глупее, чем твой сегодняшний отказ пойти вечером к дяде Мэтту, — произнесла Элейн. — Ты мог с ним как-то договориться.

Испытывая раздражение, я рассказал ей обо всем, кроме установленной за мной слежки. Не стоило волновать Элейн.

— Не хочу работать на него. Мне нравится иметь собственную фирму.

Самолет покатился к месту стоянки, и я отстегнул ремень. Потом помог Элейн сделать то же самое.

— Я уверена, что выход существовал, — упрямо заявила она. — Я могла пойти с тобой и помочь. Но ты из самолюбия не захотел воспользоваться нашим знакомством.

Я рассердился еще сильнее, не имея возможности объяснить Элейн истинную причину, по которой я не осмелился пойти с ней на обед к Мэтту. После того рапорта ему достаточно было бросить один взгляд на племянницу, чтобы все понять. А тогда мне конец. Я подождал, когда она встанет.

— Тебе следовало хотя бы позвонить и сказать ему, что не можешь прийти.

Еле сдерживая себя, я сказал:

— Мне плевать, что он подумает.

Мы прошли к трапу. Подхватив наши чемоданы, я зашагал с хмурым видом к стоянке такси.

Внезапно она рассмеялась. Повернувшись, я удивленно посмотрел на нее.

— Над чем ты смеешься? — спросил я.

— Над тобой, — улыбнулась Элейн. — Ты похож сейчас на маленького мальчика, у которого ничего не получается.

Мне пришлось улыбнуться. Она была права. У меня все шло наперекосяк с того момента, как я сообщил Элейн о том, что решил не идти на обед к ее дяде. Затем я предложил провести ночь в Питтсбурге, а она настояла на нашем возвращении в Нью-Йорк. Мы успели сесть на девятичасовой самолет и весь рейс проспорили о том, следовало мне отправляться к Брэйди или нет.

— Так-то лучше, — заметила она. — Это — первая улыбка, которую я увидела на твоем лице за сегодняшний вечер. Если ты намерен завтра утром пойти в свой офис, тебе надо быть свежим, а не утомленным перелетом. Мы гораздо лучше отдохнем у меня в «Тауэрс».

— О'кей, — проворчал я, махнув рукой таксисту.

Автомобиль остановился возле нас. Открыв дверь, я положил чемоданы в салон, затем вслед за Элейн устроился на сиденье.

— К «Тауэрс», шеф, — попросил я.

Откинувшись назад, я зажег сигарету и услышал голос таксиста:

— Ну и ну, Бернард. Не узнал машину своего отца!

— Папа!

В дрожащем свете спички я увидел усмешку на его лице. Он включил передачу и обогнул бордюр, выруливая на шоссе.

— Ради бога, папа! — вырвалось у меня. — Смотри на дорогу!

Он горестно покачал головой.

— Печальный вечер.

Я услышал нечто похожее на смех.

— Когда ты был мальчишкой, ты узнавал мою машину за шесть кварталов, а сейчас...

— Довольно, папа.

Я засмеялся.

— Я узнавал тебя не по машине, а по твоему сумасшедшему стилю езды. Когда-нибудь ты поплатишься за него.

Он остановился перед светофором и посмотрел в зеркало заднего вида.

— Днем я говорил с Мардж. Она сообщила мне, что ты в Питтсбурге, у тебя там важные дела, вернешься сегодня вечером или завтра.

Я увидел, как он скользнул взглядом по Элейн. Я мысленно улыбнулся; автомобиль тронулся. Папа — настоящий таксист. Он всегда готов предполагать о людях худшее. Я обнаружил, что для меня он не делает исключения.

— Речь шла о важном заказе, папа. Но, как в сказке о золотой рыбке, он от меня уплыл.

Папу не так легко провести.

— А кто твоя спутница? Разумеется, товарищ по работе? — сухо спросил он.

Я посмотрел на Элейн уголком глаза. Она быстро пришла в себя. На ее губах играла лукавая улыбка.

— В некотором смысле — да, папа, — небрежно заявил я, зная, что мой ответ вызовет у него раздражение.

Я повернулся к Элейн.

— Элейн, это мой отец, — произнес я. — Он вечно склонен всех в чем-то подозревать, но я тут не виноват — он был таким еще до моего рождения. Папа, это миссис Шайлер, — сказал я в окошечко.