На «ортодоксальных» позициях защитника инквизиции стоял известный испанский историк и литературовед Мар-селино Менендес-и-Пелайо (1856–1912), взгляды которого по этому вопросу изложены в его четырехтомном труде по истории испанских еретических учений,[27] опубликованном в конце 70-х годов прошлого столетия. Хотя это сочинение было написано Менендесом-и-Пелайо в 20-летнем возрасте, оно основано на огромном количестве первоисточников и считается в своем роде классической работой. Подробно рассматривая различного рода ереси, существовавшие в Испании с первых веков христианства вплоть до XIX столетия включительно, автор не только оправдывает их преследование, но даже превозносит и прославляет действия инквизиции.
Взгляды по этому вопросу Менендеса-и-Пелайо заслуживают внимания, так как его аргументацией все еще пользуются клерикальные и церковные авторы, защищающие «честь и славу» испанского «священного» трибунала.
В своих рассуждениях об инквизиции Менендес-и-Пелайо исходит из следующей посылки: «Испанский гений в высшей степени пропитан католическим духом, ересь среди нас — случайное и временное явление».[28] Но если ересь — «случайность и временное явление» для Испании, то, спрашивается, стоило ли «городить огород» и учреждать инквизицию для борьбы с призраками?
Истинно верующий не может не одобрять действий инквизиции, утверждает Менендес-и-Пелайо. «Кто признает, — пишет он, — что ересь есть серьезнейшее преступление и грех, взывающий к небу и угрожающий существованию гражданского общества, кто отвергает принцип догматической терпимости, то есть безразличное отношение и к истине и к ошибке, тот обязательно должен признать духовное и физическое наказание еретиков, тот должен согласиться с инквизицией».[29]
Согласно автору, изгнание иудеев из Испании в конце XV в. было неизбежным следствием антииудейских настроений, которые якобы преобладали в испанском обществе в XV в.[30]
«Решение католических королей, — утверждает испанский «эрудит», — не было ни плохим, ни хорошим, оно было единственно возможным и исторически неизбежным в тех условиях».[31] Но даже если принять точку зрения автора о том, что антииудейские настроения охватывали в XV в. все слои испанского общества, хотя это, как мы увидим, не соответствовало действительности, остается вопрос об ограблении марранов[32] и других многочисленных жертв инквизицией и короной, который Менендес-и-Пелайо обходит молчанием.
Автор считает «отвратительной эту расовую борьбу — главную причину упадка Испании», что не мешает ему повторять басни о ритуальных убийствах, которые якобы практиковали обращенные. Однако даже он вынужден признать, что изгнание иудеев и преследование инквизицией «новых христиан» не способствовало укреплению религиозного единства, а, наоборот, замедлило его осуществление.
Для Менендеса-и-Пелайо нетерпимость — «обязательный закон человеческого разумения в здоровом состоянии».[33]
Он, однако, признает, что нетерпимость в лице испанской инквизиции действовала в интересах феодально-абсолютистской монархии: «Разве существует такая религиозная система, которая своей организацией и деятельностью не связана с политическими и социальными областями? Никогда не нападают на религиозное здание без того, чтобы не дрожало и не рушилось социальное здание».[34]
В то же самое время Менендес-и-Пелайо полемизирует с теми, кто считает испанскую инквизицию инструментом королевского абсолютизма: «Она была церковной по своей сути, и ее судьи никогда не именовались королевскими, а всегда апостолическими инквизиторами. Кто станет сомневаться, что испанская инквизиция была тем же самым, что и римская инквизиция, как по делам, которые она рассматривала, так и по своим методам?».[35] Методы-то были одинаковы, но цели у них были разные. Если испанская инквизиция была инструментом на службе испанского абсолютизма, то папская инквизиция в первую очередь служила интересам католической контрреформации.
И совсем необоснованной и нелепой является попытка Менендеса-и-Пелайо доказать, что инквизиция была своеобразной формой проявления демократии в Испании XV–XVIII вв. Автор утверждает: «Те, кто осуждает инквизицию как орудие тирании, должны будут сегодня признать, что она была народной тиранией, тиранией расы и крови, гордым народным голосованием, демократической справедливостью, которая уравняла все головы — от короля до плебея и от епископа до магната».[36] Исторические факты опровергают это утверждение. Инквизиция силой, террором была навязана испанскому народу церковью и королевской властью. Народ избавился от этой формы «демократии» при первой же предоставленной ему историей возможности. И если все народные движения в Испании отличались резкими антицерковными выступлениями, то одна из причин тому — столетия господства инквизиции.
Для современных апологетов испанской инквизиции весьма характерны взгляды уже знакомого читателю профессора теологии Николаса Лопеса Мартинеса. Он с пеной у рта отстаивает право церкви и светской власти преследовать и наказывать еретиков, мотивируя это тем, что ересь «нарушает социальный порядок».[37] Это — откровенное признание в том, что инквизиция служила интересам господствующих эксплуататорских классов.
Возникает естественный вопрос: если инквизиция, как утверждают ее апологеты, была божественным институтом и поддерживала идеальный христианский социальный порядок, воплощенный в испанской монархии, то почему все-таки этот порядок рухнул, а вместе с ним и этот инструмент «божественного провидения»? Потому, отвечает Лопес Мартинес, что инквизиция действовала недостаточно решительно (!) и поэтому не смогла полностью расправиться с «еретическими, по сути революционными движениями», раздиравшими Испанию после 1492 г.[38]