Лейтенант Буш следил, как Браун пристегивает последним ремешком его новую деревянную ногу, а Хорнблауэр из другого угла комнаты наблюдал за обоими.

– Стой тянуть, – сказал Буш. – Закрепляй.

Буш сел на край кровати и на пробу повел ногой.

– Хорошо, – сказал он. – Подставь-ка плечо. Ну, тяни, чтоб небу стало жарко.

Буш встал, цепляясь за мощное плечо Брауна; Хорнблауэр, следивший за своим лейтенантом, увидел, как на его лице проступило болезненное изумление.

– Господи! – слабо выговорил Буш. – Палубу-то качает!

У него закружилась голова – неудивительно, столько времени пролежать или просидеть! Очевидно, ему казалось, что пол под ногами вздымается и падает, а, судя по движениям, стены еще и вращались. Браун спокойно стоял, пока Буш осознавал это неожиданное явление. Наконец Буш сжал зубы, перебарывая слабость. Лицо его ожесточилось.

– Прямо руль, – скомандовал он Брауну. – Курс на капитана.

Браун медленно пошел к Хорнблауэру, Буш цеплялся за его плечо, кожаный кружок на конце деревяшки со стуком опускался на пол при каждой попытке сделать шаг – Буш слишком высоко заносил ногу, а другое, здоровое колено подгибалось от слабости.

– Господи! – повторил Буш. – Помалу! Помалу!

Хорнблауэр успел вскочить, подхватить Буша и опустить его в кресло. Тот тяжело отдувался. Крупное лицо, побледневшее от долгого затворничества, стало совсем белым. Хорнблауэр с тоской вспомнил прежнего Буша, могучего, уверенного в себе, с лицом, словно вырубленным из цельного куска дерева, тот Буш ничего не страшился и был готов ко всему. Теперешний Буш испугался своей слабости. Ему и в голову не приходило, что придется заново учиться ходить, и что ходить на деревяшке – вообще отдельная история.

– Отдохните, прежде чем начинать снова, – сказал Хорнблауэр.

При том, как Буш устал от своей беспомощности, как рвался он быть деятельным, в следующие несколько недель Хорнблауэру порой приходилось ободрять его в желании двигаться. Препона вставала за препоной, всякий раз неожиданная, и всякий раз огорчала Буша непропорционально своему масштабу. Лишь через несколько дней он превозмог слабость и головокружение, и, как только смог опираться на деревяшку, обнаружил – с ней все решительно не так. Трудно было подобрать подходящую длину, к тому же выяснилась удивительная вещь – важно расположить кожаный кружок под строго определенным углом к черенку. Браун и Хорнблауэр на верстаке в конюшне раз пять переделывали протез. Колено, на которое Буш опирался при ходьбе, распухло и воспалилось, пришлось изготовить прокладку для коленной чашечки, не раз и не два переделывать выемку на верхнем конце деревяшки, а Бушу – упражняться помаленьку, чтобы кожа на колене загрубела. А когда он падал – это случалось часто – то всякий раз ударялся культей, которой ушибы причиняли невообразимую боль.

С другой стороны, эти уроки ходьбы помогали скоротать долгие зимние дни, когда по приказу Бонапарта всех новобранцев со всей округи вновь подняли на поиски канувших как в воду англичан. Они пришли в проливной дождь, десяток дрожащих от холода мальчишек и сержант, мокрые до нитки, и едва сделали вид, будто обыскивают дом и пристройки – Хорнблауэр, Буш и Браун в это время благополучно лежали под сеном на неприметном чердачке. Рекрутов покормили на кухне по-царски, и они, наевшись досыта впервые за долгое время, отправились искать беглецов в другом месте – осмотрены были все дома и деревни на мили вокруг.

Следующим событием в однообразной жизни замка де Грасай стало опубликованное бонапартистской печатью сообщение, что английские капитан и лейтенант, Хорнблауэр и Буш, утонули в Луаре при попытке бежать от охраны, которой поручено было отвезти их в суд. Поделом им (замечал бюллетень), смерть спасла негодяев от расстрела, несомненно ожидавшего их за наглые пиратские действия в Средиземном море.

Хорнблауэр со смешанным чувством прочел сообщение, которое граф ему показал – не всякому выпадает честь увидеть собственный некролог. Сперва он даже порадовался: теперь, когда полиция их больше не ищет, бежать будет значительно легче. Но радость была недолгой – ее вытеснили другие чувства. Мария в Англии сочтет себя вдовой в то самое время, когда должен родиться ребенок. Как она это перенесет? Хорнблауэр знал, знал вопреки желанию, что Мария любит его всем сердцем, любит до безумия. Бог весть, как она себя поведет, узнав о его смерти. Это станет для нее крушением. И все же у нее будет пенсия, средства к существованию, дитя, которым утешаться. Быть может, неосознанно, она начнет строить для себя новую жизнь. Хорнблауэр мысленным взором видел Марию в глубоком трауре, ее обреченное лицо, мокрые от слез красные щеки, обветренные руки сжимаются и разжимаются. Такой она была в тот летний день, когда маленького Горацио и маленькую Марию похоронили в общей могилке.

Хорнблауэр поспешил отделаться от тягостных воспоминаний. По крайней мере, нуждаться Мария не будет – британская пресса позаботится, чтоб правительство выполнило свой долг. Он догадывался, какие статьи появятся в ответ на сообщение Бонапарта: яростное негодование, что британского офицера обвинили в пиратстве, нескрываемые подозрения, что он хладнокровно умерщвлен, а не погиб при попытке к бегству, призывы к ответным мерам. До сего дня британская пресса редко писала о Бонапарте, не вспомнив другого британского капитана, Райта, который якобы покончил с собой в парижской тюрьме. В Англии были уверены, что Райта убили по приказу Бонапарта – то же подумают и о нем. Занятно, что самые действенные нападки на тирана основаны на действиях с его стороны пустячных либо приписанных ему. Британский пропагандистский гений давно обнаружил, что легче раздуть пустяк, чем обсуждать общие политические принципы: газеты отведут больше места обвинениям Бонапарта в гибели одного-единственного флотского офицера, чем преступной природе, скажем, вторжения в Испанию, в ходе которого перебиты сотни тысяч невинных людей.

Леди Барбара тоже прочтет о его смерти. Она опечалится – в это Хорнблауэр готов был поверить, но глубока ли будет ее печаль? Эта мысль пробудила к жизни целый поток догадок и сомнений, которые он в последнее время пытался позабыть – вспоминает ли она о нем, пережил ее муж ранение или нет, и на что он, Хорнблауэр, может надеяться при любом исходе.