После освобождения бывший зэк, как и большинство местного населения, осел в поселке, где и отбывал срок. Вообще же поселок Рахтур, если посмотреть внимательно, делился в основном на бывших заключенных местной колонии и также бывших и нынешних служащих зоны. За некоторым, естественно, исключением — медперсонала, учителей, военнослужащих небольшой воинской части, стоящей на удалении в несколько десятков километров от поселка. Которое, впрочем, только усиливало впечатление разделения поселка на два лагеря. Зону и охрану!

И, если за запреткой протекала своя, строго регламентированная жизнь и отношения там между людьми складывались по своим, укоренившимся понятиям, то на воле, в метре от забора эти отношения сглаживались, резко не разделяя население. Даже наоборот. Иногда бывшие зэки и их же бывшие надзиратели становились друзьями. И жили рядом, и умирали рядом, провожая друг друга в последний путь со слезами на глазах, искренне переживая утрату. Такова жизнь!

Дверь в поселковый Совет была закрыта, лишь тусклая лампочка-сороковка еле освещала пространство, немного задевая небольшой участок обширного крыльца да выхватывая часть выцветшего полотна трепыхающегося под порывами ветра государственного флага страны.

Яков Петрович прошел по крыльцу к единственному светящемуся изнутри окну здания. Туда, где находилось дежурное помещение с телефоном.

Бывший капитан — это было видно в разрез занавесок — вприкуску пил чай, одновременно читая газету.

Яков Петрович тихо постучал в стекло. В окне показалось лицо Коновалова. Он узнал стучавшего, пошел к двери, открыл.

— Ты чего, Петрович?

— Прогуливался вот. Думаю, дай зайду к старому знакомцу.

— Не бреши! Попрешься ты в этакую темень по грязи прогуливаться. Мне-то не бреши! Я ж тебя как облупленного знаю.

— А ты все тот же мент, Егорыч! Никому, никогда и ни в чем не веришь!

— Жизнь научила!

— Ну ладно, расколол ты меня, хотя тут и колоть-то нечего было, так что особо не гордись. Прав ты, конечно же, не просто так я пришел сюда.

— Вот так-то лучше!

— Внутрь пропустишь или на ветру держать будешь? А может, не положено, гражданин начальник? Объект-то стратегический! Целый Совет депутатов!

— Не изгаляйся! Заходи, коль пришел!

Яков Петрович прошел вперед, Коновалов закрыл дверь на щеколду, пошел следом:

— Ты иди, иди, что встал? Аль дежурку не видишь?

Расположились они за небольшим канцелярским столом на двух жестких стульях. Голонин спросил:

— Егорыч, а тебя ночью кто проверяет? Службу твою?

— А тебе что? — подозрительно взглянул Коновалов на Якова Петровича. На что тот резко ответил:

— Да что ты, в натуре, ментом-то на меня косишься? Сколько лет рядом живем, а ты все косишься? Пузырь у меня с собой перваку да кусок сала-свежанинки. Вот и спрашиваю, может, дернем спокойно, старое вспомнив, или кто посторонний помешать может?

— Да?

— Да! А ты чего подумал? Что я тебя грохнуть здесь собрался? Да стол твой канцелярский с тараканами вместе вытащить?

— Ничего я не подумал! Привычка! А выпить? Что ж? Выпить можно! Сало, говоришь, свежее?

— Гляди сам!

Голонин достал сверток, развернул. На стол аппетитно лег приличный кусок сала, с двойной толстой прослойкой мяса, плотно нашпигованный чесноком.

— Да-а, — оценил бывший капитан товар, — закуска знатная, что и говорить! Под нее не только полбанки раздавить можно. Устраивайся. Да занавески зашторь! Чтобы с улицы видно не было. А проверяют меня, — неожиданно вернулся к заданному ранее вопросу Коновалов, — только по телефону, из Верхотурска, с часу до трех. Это, значит, чтобы службу бдил, не спал, короче!

— Режь, Егорыч, сало, а я звонок один сделаю. Ты не против?

— Куда звонить собрался?

— На прииск! Начальнику, Жилину.

— А! Дружку своему? Не поздновато?

— Нет, в самый раз.

— Как последняя рыбалка?

— Да никак! Нажрались только. У водилы Жилина, Филиппа, как раз день рождения выпал, вот и вдарился молодняк по пойлу. С утра, правда, взяли пару десятков кило, но это, сам понимаешь, баловство одно!

— Сейчас по новой, что ли, собираетесь?

— Не знаю, намекал Сергеич, как приезжал, хочу вот уточнить. Он же знаешь какой? Не смотри, что ему едва за тридцать перевалило, привык, чтобы все по его было. Нагрянет, а у меня не готово ничего! Будет мозги парить!

— Ну, звони! Только линию долго не держи!

— Я быстро!

Яков Петрович набрал номер. Скрип и шум мешали, но сказать главное удалось, правда немного повысив голос:

— Алло? Жилин? Дмитрий Сергеевич?

— Да! Кто на проводе?

— Не узнали? Петрович, я! Голонин Яков Петрович!

— Все! Понял, говори!

— Когда на реку пойдем?

— Ты не один у телефона?

— Нет!

— Тогда слушай и отвечай, чтобы посторонний ничего не понял.

— Добро!

— Клиентов подобрал?

— Да!

— Сколько нужно времени на подготовку этой пары? Чтобы все официально провести?

— Думаю, недели через две с небольшим сможем организовать рыбалку. Если, конечно, здоровье не подведет! Тогда уж ничего не сделаешь, все под богом ходим!

— Ты мне брось это! Значит, через две недели пойдешь по Алле вверх. Днем, чтобы люди видели. Потом протоками вернешься, уйдешь за поселок по открытой воде. До причала дома охотника. В четверг к полуночи пойдешь к железнодорожному мосту, подберешь там первого клиента. Как пройдет пассажирский поезд на Бородино. В следующую ночь повторишь поездку, заберешь второго с товарняка! После всего возвращайся домой. Запомни, для тех, кто прибудет, ты глухонемой, понял?

— Все понял! И все приготовлю, Дмитрий Сергеевич! А чего это вы решили вверх подняться? Там же пороги?.. А? Понял! Все, все… сказал же: понял, мне какая разница? Вы только с собой больше шалман не тащите.

— Клиентов этих из Рахтура Ефим пусть завтра же отправляет! И по-тихому, ясно?

— Ясно, ясно!

— Работай, Яков Петрович! До встречи!

— До встречи!

Начальник прииска положил трубку. То же самое сделал и Голонин. Кивнул на телефон, обращаясь к Коновалову: — Горяч! Не любит, когда против слово скажешь!

— Это насчет шалмана?

— И насчет него тоже. И потом, с чего вдруг решил наверх податься, какая там рыбалка?