К этому времени все наши Медные индейцы оказались разосланными в разные стороны с различными поручениями, поэтому никто не мог указать кратчайшего прохода к реке; заметив же к западу какие-то деревья, мы повернули к ним. Индейцы там разделали пять больших оленьих туш, и мы с наслаждением развели костры, не жалея хвороста, потому что впервые, если считать от озера Клоуи, вступили в лесную полосу.

Так как в здешних краях обстоятельства редко благоприятствуют ублажению желудка, мы не упустили никаких известных в индейской кухне тонкостей приготовления пищи. Обычно индейцы варят, жарят или пекут мясо, но у них еще есть необычайно вкусное блюдо под названием «биэти». Приготавливают его из крови и мелко нарезанного жира с добавлением самых нежных кусочков мяса, рубленых сердца и легких. Все перечисленное помещается в олений желудок и тушится в нем под огнем. Когда блюдо готово, из желудка вырывается пар, как бы говоря: «Готово, ешьте меня!»

Сходным способом приготавливается еще одно примечательное блюдо как северо-, так и южноиндейской кухни — кровь смешивается с полупереваренным содержимым оленьего желудка и варится до густоты гороховой каши. Туда добавляют немного жира и нежного мяса. Чтобы блюдо получилось вкуснее, индейцы смешивают кровь с содержимым желудка прямо в нем самом, а потом подвешивают все на несколько дней коптиться в дыму костра. В результате масса начинает бродить и приобретает такой приятный кисловатый привкус, что, если бы не предубеждение, это блюдо пришлось бы по вкусу самым разборчивым гурманам.

Однако, когда некоторые любители вкусно поесть наблюдали весь процесс приготовления блюда, они уже не поддавались на уговоры отведать его: ведь почти весь жир для него пережевывали мужчины и мальчики, чтобы раздробить мелкие жировые шарики, которые в результате этого не будут застывать, а смешаются со всей массой. Следует, правда, отдать должное индейцам — к этой процедуре не допускаются ни старики с больными зубами, ни маленькие дети.

Надо признаться, поначалу я не испытывал особого желания отведать этого варева, но затем не стал больше отказываться и всегда находил блюдо чрезвычайно вкусным.

Неродившиеся телята, оленята и бобрята считаются лакомством, и я не единственный европеец, искренне присоединяющийся к тем, кто относит их мясо к изысканнейшим блюдам на свете. То же можно сказать и о невылупившихся гусятах и утятах. В северных поселениях сложилось даже мнение, что если кто желает вкусно поесть, то ему стоит пожить среди индейцев.

Половые органы всех убитых животных, как самцов, так и самок, всегда съедаются мужчинами и мальчиками. Хотя эти части, особенно у самцов, обычно жесткие, их ни в коем случае нельзя резать никакими острыми инструментами, а можно только разрывать зубами. Если же они не поддаются зубам, их следует сжечь, бросив в огонь костра, потому что, если, по индейским поверьям, они достанутся собакам, те станут хуже охотиться.

Индейцы также необычайно любят поедать матки бизонов, лосей, оленей, употребляя их в пищу даже без промывания и без какой-либо другой подготовки, просто выдавливая оттуда содержимое. Не требуется специального описания этой части тела у некоторых крупных животных, особенно уже стельных, чтобы вызвать отвращение. И все же я знал несколько служащих компании — любителей названного блюда, хотя сам не принадлежал к их числу. Если у оленя и бобра матка еще более или менее съедобна, то у лося и бизона имеет сильный неприятный запах.

Бизоний рубец очень вкусен, и индейцы умеют готовить его гораздо лучше европейцев. По возможности они хорошо промывают рубец в холодной проточной воде, удаляют пленку и варят не дольше получаса или трех четвертей часа. К этому времени он уже вполне готов и хотя получается более жестким, чем приготовленный по-европейски, но гораздо вкуснее.

Другие части желудка бизона, лося и оленя обычно едят сырыми: они также вкусны, правда, лосиный надо лучше промывать, потому что обычно содержимое желудка лося горчит. Южные индейцы сырыми едят еще почки лосей и бизонов, сразу же вырывая их из еще теплой туши только что убитых животных. Иногда они пьют кровь, вытекающую из ран, объясняя это тем, что кровь животных хорошо утоляет жажду и очень питательна.

Насытившись обильным ужином и немного отдохнув, потому что спать оказалось совершенно невозможно из-за комаров, мы снова двинулись в путь и, пройдя около десяти миль, наконец добрались до долгожданной цели нашего путешествия — реки Коппермайн.

К моему удивлению, река оказалась совсем не похожа на описание, которое ей давали индейцы в фактории. Вместо того чтобы быть достаточно широкой и пригодной для судоходства, как можно было заключить по их словам, по ней, по крайней мере в этом месте, с трудом могло пройти разве что индейское каноэ. Тут она была не шире ста восьмидесяти ярдов, забита мелями, а вниз и вверх по течению можно было невооруженным глазом различить три водопада.

У самого уреза воды растет немного леса, но на вершинах холмов, окаймляющих по обе стороны реку, нет ни деревца. По-видимому, раньше леса было больше, но несколько лет назад тут прошел пожар, и теперь на каждое живое дерево приходится по десять сухих. Стволы их так искривлены и низкорослы, что даже в прежние времена мало на что годились, разве только на дрова.

Вскоре по прибытии на берега Коппермайн трое индейцев были отправлены на разведку, чтобы разузнать, нет ли вниз по реке эскимосских поселений. Мы двинулись медленно в ту же сторону и разбили лагерь примерно через три четверти мили, после чего большинство индейцев отправились на охоту и добыли несколько мускусных быков и оленей. Остаток дня и всю ночь они разрезали мясо на тонкие полоски и сушили у костра.

Продовольствия у нас было достаточно, оленей и другой дичи здесь водилось множество, и я терялся в догадках, не умея объяснить столь удивительную рачительность моих спутников. Но вскоре мне объяснили, что провизия запасалась из предосторожности, чтобы не стрелять и не разводить костер до самого устья реки и не спугнуть случайно местных жителей.

Мы снова выступили в путь 15 июля, и я принялся за исследование реки, причем мне удалось составить описание только десяти миль, после чего проливной дождь заставил нас сделать остановку. Ночевали на самой северной оконечности леса, а дальше до самого моря простирались голые холмы и обширные ровные пятна болот. За время пути я нашел, что река совершенно забита мелями, а местами так сужалась, что обнажились еще два больших порога.

На следующий день погода улучшилась, и я внимательно осмотрел десять миль берега вниз по течению, но река по-прежнему была мелкой и порожистой.

К полудню трое разведчиков возвратились и сообщили, что на западном берегу видели пять конусообразных палаток эскимосов. Они говорили также, что обстановка очень подходящая для внезапного нападения и что палатки стоят всего милях в двенадцати ниже по течению.

Индейцы совершенно перестали интересоваться топографической съемкой местности, которую я вел, и сразу занялись обсуждением, как лучше ночью подкрасться к несчастным эскимосам и перебить их всех во сне. Для выполнения своих кровавых замыслов индейцы решили как можно скорее переправиться через реку. Поэтому, как только они подготовили к бою ружья, копья и щиты, мы тут же переправились на противоположный берег.

Сразу, только ступив на берег, индейцы принялись раскрашивать свои щиты: одни рисовали солнце, другие — луну, третьи — всевозможных хищных зверей и птиц, четвертые — совершенно фантастических существ, которые, по их наивным поверьям, населяют основные элементы природы — Землю, Воду и Воздух.

Когда я спросил, для чего они это делали, мне сказали, что каждый воин изображал на щите то существо, на помощь которого больше всего рассчитывал в предстоящей битве. Некоторые довольствовались одним рисунком, другие, по-видимому сомневаясь в силе своих покровителей, покрывали весь щит до самого края группами похожих на иероглифы картинок, понятных только им самим.