Сделав все необходимые приготовления, чтобы выступить 6 ноября, я простился с комендантом и друзьями в Форте Принца Уэльского и выступил в путь под звуки пушечного салюта из семи орудий.

Девятого числа после перехода реки Сил (Тюленьей) я спросил вождя северных индейцев, «капитана» Чочинахо, как скоро мы сможем достичь лесной полосы — до сих пор мы двигались на северо-запад по неприветливой голой местности. Он уверил, что не позже чем через четыре-пять дней, и эта весть приободрила меня и моих спутников. Но его слова так сильно разошлись с истиной, что и через десять дней никаких признаков леса не показалось в той стороне, куда мы направлялись, хотя на юго-западе порой темнели лесные массивы.

Холод уже заметно усилился, захваченные с собой припасы быстро истощились, а на голых холмах, по которым мы брели, невозможно было поймать никакой, даже самой мелкой, дичи, поэтому в конце концов индейцы были вынуждены круче повернуть на запад, и наконец девятнадцатого мы дошли до редколесья из невысоких деревьев, где смогли подстрелить несколько куропаток.

Двадцать первого мужчины отправились на охоту, а женщины пробили лунки во льду озерка неподалеку от нашей стоянки и поймали несколько рыбин. Вечером мужчины вернулись с добычей — тремя оленями-карибу, причем довольно упитанными, но так как нас было много, а желудки индейцев поистине бездонны, после двух или трех хороших трапез от трех туш мяса остались жалкие крохи.

Починив сани и снегоступы, мы снова направились на северо-запад, часто видели следы оленей и большого числа мускусных быков, но добыть нам никого не удалось. Перебивались только куропатками, да и тех было так мало, что каждому на день доставалось не больше половины птицы.

Теперь стало ясно, что «капитан» Чочинахо не желал успешного завершения нашей экспедиции. Он неустанно расписывал мне предстоящие трудности, всячески пытаясь погасить мой энтузиазм, к тому же не раз намекал, что желал бы вернуться на факторию. Когда же он понял, что я по-прежнему полон решимости продолжить путь, то перешел к более решительным мерам, одной из которых был отказ снабжать нас добытой дичью.

Убедившись в том, что даже голодом не склонить нас к повиновению, он уговорил нескольких соплеменников тайно сбежать, прихватив несколько мешков пороха с пулями и другие необходимые предметы. Затем он объяснил мне, что двигаться дальше будет неблагоразумно с нашей стороны, так как он со всеми остальными собирается пойти по другой тропе навстречу своим семьям. Он объяснил, как нам добраться обратно, и направился на юго-запад, оглашая лес громким смехом, а нас оставив наедине с совсем невеселыми мыслями. От Форта Принца Уэльского нас отделяли почти две сотни миль, а физические и душевные силы были очень подорваны голодом и усталостью.

В нашем положении долго раздумывать не приходилось. Бросив пару мешков пороха и пуль, мы повернули назад. Примерно через день пути нам посчастливилось подстрелить куропаток, и первый раз за несколько дней мы смогли поесть. 11 декабря мы вернулись в Форт Принца Уэльского — к моему великому стыду и к удивлению коменданта. Так окончилась моя первая попытка найти великую реку медных копей.

Во время моего отсутствия на факторию пришли несколько сильно бедствовавших от голода северных индейцев. Один из них, по имени Конниквизи, сказал, что бывал когда-то неподалеку от реки, которую я искал, и поэтому мистер Нортон нанял его и еще двух его соплеменников сопровождать меня во втором походе.

Чтобы возможно больше облегчить наше продвижение, мистер Нортон не советовал нам брать женщин, хотя хорошо знал, что нам не обойтись без их помощи при переноске грузов, выделке шкур для одежды, установке вигвамов на стоянках, сборе хвороста и во многом другом.

Я же со своей стороны не желал обременять себя европейцами. В прошлый раз индейцы так мало заботились о двух моих английских спутниках — Исбестере и Мерримане, что я решил не брать их с собой. Исбестер очень хотел снова сопровождать меня, но Мерриман был по уши сыт подобными экскурсиями и, похоже, радовался, что снова очутился в безопасности среди друзей.

Меня опять снабдили большим запасом зарядов и множеством других нужных и полезных вещей — сколько мы могли унести, а также толикой легких по весу товаров, предназначенных для подарков индейцам, которые могли встретиться у нас на пути.

Двадцать третьего февраля 1770 года я выступил в путь, отправившись в свой второй поход в сопровождении трех северных индейцев и двух южан-охранников. Снег на крепостном валу форта лежал толстой каймой, и пушек почти не было видно, а то комендант, как и в прошлый раз, обязательно напутствовал бы меня салютом. Но, так как подобные почести вряд ли принесли бы мне какую-либо практическую пользу, я с готовностью отказался от них.

Вначале наш маршрут в основном совпадал с прежним, но, достигнув Тюленьей реки, мы направились вверх по ее течению на запад, вместо того чтобы углубляться в Бесплодные земли.

Зимой погода тут была столь бурной и переменчивой, что нам часто приходилось по два-три дня оставаться на месте. Однако, как бы во искупление этого неудобства, оленей было так много, что в первые восемь или десять дней индейцы добывали их в избытке, но мы были слишком тяжело нагружены и много мяса с собой унести не могли. Вскоре я понял, что в этом таилась серьезная опасность — не добыв ничего на протяжении трех или четырех дней кряду, мы истощили все запасы продовольствия. И все же мы редко укладывались спать на голодный желудок вплоть до 8 марта, когда нам не удалось совсем ничего добыть, даже ни единой куропатки. Тогда мы достали из заплечных мешков несколько крючков и лесок и приготовились ловить рыбу подо льдом озера Шитани, рядом с которым мы стали лагерем.

Утром девятого мы передвинули вигвам примерно на пять миль к западу, на более удобную для лова часть озера. Добравшись туда, несколько человек тут же принялись долбить лунки во льду, пока остальные ставили вигвам и собирали хворост. Потом, так как было еще раннее утро, одни отправились на охоту, а другие занялись подледным ловом. Охотникам удалось поймать дикобраза, и вместе с несколькими выловленными в озере форелями он составил нам обильный ужин, а кое-что осталось и на завтрак.

Для подледного лова надо выдолбить во льду лунку диаметром один или два фута, в которую потом опускается крючок. Но леску постоянно надо поводить, чтобы не дать воде замерзнуть, а замерзает она, если ее не перемешивать, очень быстро. Вдобавок местная рыба хорошо приманивается на движение — движущуюся наживку она хватает быстрее неподвижной.

У северных индейцев существует несколько совершенно нелепых предрассудков, связанных со способом рыбной ловли. Когда они наживляют крючок, под наживкой положено прятать четыре — шесть предметов-талисманов, сама же она пришивается к крючку. Собственно, индейцы используют только один вид наживки: набор талисманов, обтянутый рыбьей кожей таким образом, что он напоминает маленькую рыбку. В качестве талисманов используют кусочки бобрового хвоста или жира, зубы или прямую кишку выдры, хвосты и внутренности мускусной крысы, задний проход гагары, семенники белок, свернувшееся молоко из желудка козленка-сосунка, человеческие волосы и бесчисленное количество других вещей.

Каждый глава семьи, да и почти все индейцы носят с собой мешочек подобной чепухи и зимой и летом. Без некоторых вышеописанных составных частей мало кто из них даже осмелится опустить крючок в воду, будучи убежден, что лучше совсем не выходить из дома, чем пытаться удить без драгоценной поддержки духов[7].

В последующие десять дней мы ловили достаточно рыбы, чтобы не умереть с голоду, но 19 марта, не поймав ничего, перебрались на восемь миль западнее по льду озера и вечером того же дня выловили несколько прекрасных щук. Наутро мы снова переменили место, на сей раз перебравшись к устью реки, соединяющей озера Шитани и Негасса. Там мы поставили четыре сети и за день наловили много прекрасной рыбы — по большей части щук, форели и сигов.