Сигэко и Ясуко чрезвычайно обрадовались. Вместе с Нодзима мы быстро зашагали по дамбе к мосту Миюки. Однако никто нас там не ждал.

— Ничего не понимаю. Куда девалась лодка? — пробормотал Нодзима.— Сейчас отлив. Вряд ли она поднялась вверх по течению, скорее всего стоит где-нибудь ниже. Давайте поищем ее.

— Вон там какая-то лодка,— крикнул я, указывая пальцем на темное пятно посреди реки.

— Нет, это полузатопленный катер,— ответил Нодзима.— А у рыбака из Миядзу рыбачий бот — тонны на две с половиной. Называется «Кюсин-мару»... Вот незадача, нет лодки...

С высоты дамбы мы видели многочисленные дома. Все они покосились. Чем дальше на запад мы уходили, тем меньше становился этот перекос. Но разрушения и здесь были значительные. Куда ни кинь взгляд, всюду виднелись сильно поврежденные крыши — пострадали и большие новые дома.

Нодзима воспринимал постигшую нас неудачу как унизительную для своего достоинства. Он то хранил молчание, то вдруг, словно о чем-то вспомнив, начинал бормотать извинения.

По насыпи в том же направлении, что и мы, брели многочисленные беженцы. Нодзима шел быстро, и я едва поспевал за ним. В горле пересохло, ноги разболелись. Оглядываясь на Сигэко и Ясуко, я видел, что они изнемогают под тяжестью рюкзаков.

— Извините, Нодзима, но нам за вами не угнаться,— наконец решился я сказать.

Нодзима остановился.

— Простите меня. Зря я потащил вас с собою. Но кто мог подумать, что меня так подведут.

— Что вы! Что вы!— воскликнула Сигэко.— Вы тут ничуть не виноваты. Но нам лучше идти порознь. Будьте здоровы, Нодзима, берегите себя.

— Простите меня, я очень виноват перед вами,— повторил Нодзима.— Я пойду дальше, может быть, мне все-таки удастся разыскать лодочника.— Приложив ладонь к шапке, он стремительно зашагал вперед.

Чувствуя сильную жажду, я вытащил из рюкзака бутылку с водой и стал пить прямо из горлышка. Когда Нодзима скрылся из вида, я снова закинул рюкзак за плечи и, стараясь выяснить настроение Сигэко, сказал:

— Во всяком случае, мы должны быть благодарны Нодзима за то, что он уговорил нас уехать. Главное — решиться.

Пожар в Хиросиме быстро распространялся, и оставаться в городе было неразумно. Лучше где-нибудь переждать несколько дней.

Наконец мы добрались до транспортной конторы в Удзина. Стекол в окнах почти не осталось, в комнатах гулял ветер. Начальник конторы Сугимура расспрашивал меня о текстильной фабрике в Фуруити, но я ничего не смог ему сообщить — мне так и не удалось там побывать. О том, что случилось в Хиросиме, я рассказал ему очень сбивчиво, ведь и мне самому далеко не все было ясно. Когда я передал рассказ Миядзи о том, как главную башню Хиросимского замка подняло в воздух и отбросило на добрую сотню метров, Сугимура воскликнул: «Неужели? Башня же такая огромная!» — и тут же замолчал. Видно, он был потрясен этим больше всего. Я передал Сугимуре квитанцию от директора фабрики в Фуруити и получил от него расписку. Затем устно сообщил ему о некоторых интересовавших его вещах.

Сугимура любезно угостил нас горячими рисовыми колобками, маринованной редькой и овощами, сваренными в сое и сахаре. Угощение было превосходное. Покончив с едой, мы простились с Сугимурой и на следующий день по трамвайным путям отправились обратно.

Наконец мы добрались до моста Миюки. Весь наш квартал представлял собой груду еще дымящихся развалин. Сгорели все дома до единого. Стлавшийся по земле дым сносило к востоку. Казалось, будто он нежно гладит пепелище. Стало быть, не зря мы ушли отсюда. Тщательно обходя раскаленные угли, я пересек спортивную площадку, миновал какой-то небольшой мостик и вышел к задам нашего дома — вернее говоря, нашего бывшего дома. Сигэко и Ясуко неотступно следовали за мной.

От дома не осталось даже стен. Лишь роща камфарных деревьев вдали, за пеленой дыма, по-прежнему, словно напоказ, выставляла свои ярко зеленеющие ветви. Чуть поближе виднелась одинокая ива. Ветви ее свисали, как черные проволоки. Растения у нас в огороде сморщились от жара, их листья свернулись и пожухли. Огромной свечой пылал уже наполовину сгоревший телеграфный столб. Когда поднимался ветер, негромко потрескивали обугленные остатки нашего дома, ало вспыхивали посеребренные пеплом угли.

Покинув пепелище, я еще долго оглядывался на то место, где стоял наш дом.

— Где мы сегодня будем ночевать, тетя? — спросила Ясуко.

Сигэко ничего не ответила.

— Надо идти на фабрику,— предложил я,— Не то придется ночевать на берегу реки. Другого выхода нет.

Мы пересекли поле и пошли вдоль берега, пока не поравнялись с начальной школой Сэнда. Рядом со школьным двором, на улице, лежала лошадь. Ее обгоревший дочерна большой живот через короткие промежутки времени то вздувался, то опадал. Лошадь была еще жива.

Зайдя в школьный двор, мы отыскали противопожарную бочку и смочили в ней полотенца, чтобы прикрыть рот и нос от дыма.

Обдумав кратчайший путь до фабрики в Фуруити, я повел обеих женщин за собой. Миновав мосты Хидзйяма и Сагино, мы выбрались на главную улицу. Временами ветер разгонял дым и можно было видеть здания универмага Фукуя, газетного издательства, отделения японского банка, электрокомпании Тюгоку, муниципалитета. Из окон валил дым. Когда менялось направление ветра, дым, словно обессилев, медленно выползал из окоп с противоположной стороны, и тогда становились видны трамвайные пути и редкие прохожие. Потом снова все вокруг окутывалось клубами дыма. Мы шли, прикрывая лицо мокрыми полотенцами, но вскоре они высохли и почернели от сажи.

Идти сквозь густые клубы дыма опасно. Наступишь невзначай на раскаленные угли — и не миновать тяжелого ожога. Я громко предупреждал обеих женщин, чтобы они ждали, пока дым не рассеется. Так мы и продвигались вперед: чаще стояли, чем шли. Я уже начинал раскаиваться, что потащил за собой жену и племянницу. Выберемся ли мы когда-нибудь из этого ада? Но ведь навстречу — пусть изредка — попадаются люди: стало быть, и мы должны пройти. Больше всего я беспокоился за Ясуко. Ведь это по моей вине она оказалась в Хиросиме.

Нас снова захлестнула волна дыма. Жара нестерпимо усилилась. Дышать было нечем. Ясуко не выдержала и заплакала.