11 сентября и последовавшая за ним военная операция США в Афганистане стали вторым рождением для концепции «конфликта цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона[1] , особенно – в России. Разумеется, в российском общественном дискурсе от Хантингтона осталось немногое: Запад и мир ислама противостоят друг другу, а России как лидеру восточно-христианской цивилизации надлежит найти свое место в этом важнейшем сейчас глобальном конфликте. С другой стороны, такое понимание ситуации можно счесть и редукцией популярной концепции «многополярного мира».

Не вдаваясь здесь в рассуждения об амбивалентном отношении к Западу после 11 сентября, сразу отметим, что российское общество, сильно озадаченное к концу 2001 года вопросом об исламистской подоплеке чеченского сепаратизма, никак не готово было принять сторону ислама в глобальном противостоянии Ислам-Запад, реальном или предполагаемом. А раз есть конфликт, достигший стадии полномасштабной войны, стороны конфликта определены и одна из них точно признается недружественной, неизбежна какая-то форма мобилизации общества против нее.

Конечно, такая краткая схема – колоссальное упрощение. Но изложить эти банальные на вид рассуждения нас заставляет то, что именно так, очень упрощенно, воспринимает глобальные политические процессы большинство людей. Еще больше людей ощущает их так на эмоциональном уровне, но не позволяет себе говорить об этом публично: каждый, наверное, может подтвердить это на примере каких-нибудь своих знакомых.

Но ксенофобные схемы все-таки остаются моветоном. А в России есть и два дополнительных мотива избегать трактовки глобальной политики в терминах конфликта цивилизаций, культур или религий. Во-первых, в России живут миллионы собственных мусульман. Во-вторых, еще с первой чеченской войны в СМИ (в серьезных, конечно) установилась весьма разумная привычка не интерпретировать войну в религиозных терминах или в терминах конфликта разных культур (нашей – «цивилизованной» и их – «дикой»). Подобные трактовки справедливо считаются очень опасными вообще и вредными для урегулирования чеченской проблемы в частности. Даже очевидная принадлежность вторгшихся в Дагестан в 1999 году отрядов именно к исламистам (то есть к сторонникам насаждения исламского интегризма силовыми методами) не изменила в первое время сложившейся традиции.

Итак, до 11 сентября российское общество еще упорно избегало оценки политических событий в религиозных терминах, но 11 сентября произошел перелом. Для него, опять же, были три дополнительные причины.

Одна – вполне понятное желание сформировать общественное отношение к тому факту, что военный противник государства, каковым являются чеченские сепаратисты, руководствуется теперь в значительной степени именно исламистскими идеями.

Вторая причина не столь, может быть, важна, да и менее заметна. Поэтому о ней придется сказать подробнее: дело в том, что реакция ряда мусульманских лидеров России на 11 сентября и последующие события заметно разошлась с официальной.

Муфтий Талгат Таджуддин, глава Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ) России, один из основных мусульманских лидеров России, традиционно считающийся самым умеренным, уже 12 сентября счел нужным рассуждать о собственной вине США в произошедшей трагедии:

Оппоненты Таджуддина высказались гораздо резче. 18 сентября Евразийская партия (небольшая партия, возглавляемая депутатом Абдул-Вахедом Ниязовым) провела пресс-конференцию. На ней сопредседатель Совета муфтиев России, верховный муфтий Азиатской части России Нафигулла Аширов пригрозил США Божьим Судом за преступления против мусульман и добавил:

Ниязов также обвинил США и сказал, что, мол, первые комментарии

Начало военных действий в Афганистане было встречено радикальным крылом официального мусульманского руководства очень резко. Нафигулла Аширов, находясь в Бейруте, заявил, что эта акция дает право каждому мусульманину на ответные действия, правда, оговорившись, что его Духовное управление к актам насилия призывать не будет[4].

Понятно, что многие антиамерикански настроенные общественные и политические деятели были согласны (публично или нет) с муфтием Ашировым или хотя бы с муфтием Таджуддином, но от религиозных лидеров слышать такие речи в такой момент было все-таки… необычно. (Для сравнения напомним, что 12 сентября Синод РПЦ выпустил очень достойное заявление о случившемся[5] , а по поводу только обсуждавшейся тогда операции в Афганистане митр. Кирилл сказал, что «ответы США, конечно, будут, и они должны быть, поскольку с христианской точки зрения зло должно быть наказано», оговорившись, что при этом «ни в коей мере не должны пострадать неповинные люди»[6] .)

Конечно, не все отметили демарши муфтиев, которые к тому же быстро прекратились, но у многих осталось впечатление, что в умозрительном противостоянии с «миром ислама», к которому имеет отношение и Россия (к противостоянию, но и к исламу), даже «официальные» мусульманские лидеры могут оказаться не вполне лояльны.

И наконец, нельзя не сказать и о третьей причине актуализации «исламской темы», никак не связанной с 11 сентября, – о драматическом восприятии иммиграции многими нашими согражданами (вероятно, большинством). Иммигрируют в Россию далеко не только мусульмане (очень многие иммигранты – этнические русские), но именно «визуально нерусские» выходцы из мусульманских (или преимущественно мусульманских) стран и регионов (Средняя Азия, Азербайджан, Северный Кавказ) вызывают наибольшее раздражение. А после 11 сентября возник еще и повод для подозрений в их адрес во всеобщей причастности к терроризму (до того это относилось только к чеченцам).

Раздражение эффективно аккумулируется в расистском насилии скинхедов и одновременно – значительной части милиции. Причем такое поведение и тех, и других вызывает одобрение очень многих «коренных жителей» (термин берем в кавычки хотя бы ввиду его неоднозначности); достаточно вспомнить сочувственную реакцию на погром на Царицынском рынке. По данным ВЦИОМ, 21% россиян полагали, что скинхеды защищают интересы русских, 17% вполне поддерживали лозунг «Россия для русских», а 38% считали, что его неплохо было бы осуществить «в разумных пределах»[7] . Зато публично, в прессе (исключая откровенно «желтую») расистские мотивы представлены в очень смягченной форме[8] , хотя во многом – просто за счет избегания темы.

Но практика умолчания редко бывает устойчивой, тем более в ситуации, которую многие люди воспринимают как реально угрожающую. Умолчание нарушалось и нарушается постоянно, но все же пока это именно нарушения правила, а не отказ от него. Соответственно, не сложился пока и какой-то общий ход обсуждения «исламской темы». Так что в этой краткой статье мы ограничимся лишь одним, но очень показательным примером – полемикой в солидных праволиберальных «Известиях», начатой статьей Олега Осетинского «Если бы я был бен Ладеном»[9] , представляя которую, редакция сразу обозначила ее как «скандальную и провокационную».