И тут я услыхал шаги и голоса, они делались все ближе. Я несколько перепугался, ведь здесь я был гостем, скорее, непрошенным. Пытаясь спрятаться за занавесью, рядом с нарисованным шедевром, я выявил небольшую, приоткрытую дверь и тут же спрятался за нею. Успел. К сожалению, комнатушка оказалась ловушкой, из которой не было другого выхода, не пришлось долго раздумывать над те, какой цели она служила, так как в ней имелись небольшие отверстия, благодаря которым можно было слышать, что творится в окружающих помещениях и даже этажом выше или на первом этаже, в прихожей. Неужто это было рабочее место шпиона?

Голоса приблизились. Судя по доходящим до меня звукам, идущий спереди затянул шторы на всех окнах.

- Но, отче, как не могу сообщить я Синьорию об этой встрече? – спрашивал молодой голос.

- Я понимаю твои сомнения, Дамиано, а твоя праведность все время остается причиной моей гордости, - ответил ему другой голос, несколько скрежещущий, но наполненный особой силой, - ведь ты же сам лучше всех знаешь, как обстоят дела. Синьорию спутало бездействие, давно уже она не способна на что-либо толковое и эффективное. Там только лишь перемалывают красивые слова о Республике, которой уже практически и нет. Она тонет, словно галера с дырявым дном. А на палубе постоянно ведутся споры и ссоры, никто не собирается договариваться даже в момент угрозы. Следовательно, мы обязаны ее спасать. И не какую-то там абстрактную республику, но Розеттину, наш край. Только мы не можем осуществить этого без союзников. А с кем мы можем заключить союз? Папа нам не верит, он выслал шпионить заместителя Великого Инквизитора. Король Франции слишком слаб. Англия слишком далека, а султан по очевидным причинам в союзники никак не годится. Короче, остается лишь…

- Но можно ли доверять императору, отче? Это вероломный человек и грешник, сам занимающийся безбожной алхимией…

- Я никому не верю. Тем не менее, на кого-то необходимо опереться. Когда, с Божьей помощью, наш план увенчается успехом, мы откажемся от союзов и вытолкаем тевтонцев за Альпы. И не только ради добра Розеттины. Ради добра Италии. Как мечтал Макиавелли: будущей объединенной Италии.

- А если не увенчается?

- Оставь это мне. Теперь же иди, покажись гостям в столовой, я же переговорю с маркграфом.

Молодой Мальфикано удалился. Его отец минутку постоял перед картиной, которую в темноте осматривать не мог, и что-то тихонько урчал под носом. Потом вновь раздались шаги.

- Император передает вам свои поздравления, достойный граф, - произнес прибывший. В его голосе был слышен чужеземный акцент.

- Я склоняю чело перед Его Величеством, ваша милость. Прости, что разговариваем во тьме, но мои глаза… Вот уже много лет меня преследует тяжкая немочь, не допускающая дневного света. В последнее время глаза режет даже огонь масляной лампы. Так что я вынужден жить в полумраке и слушать, как мне доносят о том, что одни люди начинают меня вомпером прозывать, другие же считают меня жертвой особо злостной проказы…

- Его Величество знает о вашей болезни. И желает вам много здоровья.

- У вас имеется письмо для меня?

- У меня имеются полномочия для устных договоренностей. Если Розеттина покинет Антиимперскую Лигу, к которой, после поражения Строцци, ее подтолкнула безумная дерзость Синьории, она может быть уверена в милости императора и в серьезных территориальных приобретениях.

- Приятно это слышать, тем не менее, я должен быть уверен, что когда я начну свои действия, Его Императорское Величество меня не покинет. И что исполнит данные мне обещания…

- Мне позволили заверить особую милость к вашему семейству, достойный граф.

- А это означает?

- Поначалу вам следовало бы своими силами подчинить себе этот город.

- Это как раз сложным не будет. Народ ужасно возмущен бедностью и царящим беспорядком; он ожидает только лишь искры.

- И кто же ее высечет?

- Возможностей для этого немало, один идиот в подобной ситуации наделать больше вреда, чем пять манипул армии. Огонь в черни можно развести без труда, когда она высушена бедностью.

- Вы хотите вызвать бунт?

- Управляемый. Ведь перед лицом беспорядков и анархии аристократы и состоятельные люди обязательно обратятся ко мне за помощью, поскольку я один не впутан в предшествующие родовые междоусобицы, помимо того, у меня есть достаточно сил и средств, чтобы подавить движения. Моего сына, Дамиано, выберут на должность Великого Защитника. А потом…

- А если бунт не вспыхнет?

- В отношении этого можете быть спокойны, все уже готово, и наши враги сразу же очутятся в серьезных неприятностях, хотя так никогда и не догадаются, почему так…

Тут Орландо Мальфикано зашелся неприятным, старческим смешком.

- Когда это случится?

- В любой момент. Но я обязан иметь гарантии. Это низкая цена…

- У вас есть мое слово, Ваше Графское Сиятельство.

- Я желаю услышать его вслух!

- Митра. Наследуемая княжеская митра, на все время существование вашего рода…

Раздался вздох облегчения, голоса удалились, оставив меня в странном замешательстве мыслей. Я мало чего понимал из этой беседы, но из того, что понял, следовало, что отец моего приятеля только что продал свободу Розеттины.



Когда тебе шестнадцать-семнадцать лет, большую политику не замечаешь. Разве что та сама войдет в тою жизнь. Кризис Розеттины начался доброе столетие назад. Хотя сложно замечать перемены, когда те неспешны и со дня на день попросту не видимы. Хотя, если заглянуть в хроники да мемуары, люди вечно говорили о кризисе. Если верить запискам и жалобам стариков, молодежь становилась все хуже, нравы все более портились, ну а погода вообще не была такой, какой бывала…

Закат Розеттины был заметен уже с тех пор, когда открытие Нового Света перенесло взгляды и карманы всего человечества к Атлантике, а европейские витрины: Флоренция, Генуя, Венеция или же моя Розеттина неожиданно превратились в задние комнаты лавки. Великолепная победа под Лепанто вовсе не отвернула турецкой угрозы; в результате пиратства торговля замирала. А великие державы: Франция, Испания и Империя, вступившие теперь на полуостров, были словно те Божьи мельницы, в жерновах которых старые республики превращались в порошок. Республиканские правления чуть ли не на каждом шагу заменялись деспотиями, выплыли креатуры самого подлого масштаба, каждая из которых, начитавшись Макиавелли, видела себя новым Чезаре Борджиа. Ведь мало кто из таких имел отцом папу римского, а это было условием sine qua non, чтобы мечтать про объединение полуострова. Обеднела Флоренция; даже Серениссима не была уже такой, какой была, несмотря на то, что дворцы вдоль Большого Канала, казалось, отрицали очевидные факты своим избытком и роскошью. Розеттина, благодаря плодородной округе, удобному порту и развитым ремеслам, довольно долго справлялась весьма даже неплохо. Равновесие между дерущимися за власть фракциями приводило к тому, что у нас намного реже доходило до человекоубийств, и если кто и пользовался стилетом или ядом, то, скорее, чтобы избавиться от возненавиденной тещи или наказать бесчестного компаньона, чем для того, чтобы подняться на вершины власти. Сохранение же состояния разумного равновесия между императором, римским папой и французскими королями позволяло Республике находиться в состоянии хрупкой временности.

Тем не менее, начиная с памятной засухи, многие знаки доказывали, что фортуна повернулась к Республике задом; на следующий год пришло страшное наводнение, после него – нашествие саранчи. Я помню такие дни, когда тучи насекомых полностью заслоняли небо. Зато зимой наступили небывалые морозы, так что дети могли кататься по льду лагуны. В свою очередь, как раз перед сбором урожая случился такой страшный голодомор, что в провинции бывали случаи людоедства, а матери, по причине отсутствия пищи, должны были убивать собственных детей. Саму Розеттину еще защищали запасы в амбарах и золото, за которое закупали зерно на Севере и по морям сплавляли его к нам. Но старые люди говорили: что идут, мол, последние дни, предсказанные святым Иоанном Евангелистом на острове Патмос, они запирались в церквях и, бормоча беззубыми челюстями литании и антифоны, выглядывали скорого пришествия Господа. Впрочем, множились знаки и на земле, и на небе, которые даже рационалиста Маркуса переполняли беспокойством. Статуя Марии Девы в соборе заплакала кровавыми слезами, и ничто не могло этих слез остановить; молния разбила памятник Джулиано Гранде, основателя города; на южном небе появилась огромная комета, с каждым днем становящаяся все больше, так что ночи стали походить на день. Мне рассказывали, что у жителей Сицилии и Пелопоннеса от ее жара кожа начала темнеть гораздо сильнее, чем до того. Так что в страшной тревоге ожидали удара этой звезды в землю, что и по правде могло бы привести к уничтожению человечества, по мнению одних – по причине перемещения всяческих вод, другими словами, речь шла о новом всемирном потопе; по мнению же других – по причине сожжения всего воздуха в ее огне, так что все попросту задохнутся. Многие развратные богачи распродавали свое имущество и отправлялись в глушь, чтобы жить там отшельником. Хотя иные, наоборот, желая перед концом света испытать всяческие утехи, предавались неумеренному извращенному разврату. Говорят, что на западе пару монастырей его обитатели превратили в дома разврата, чему я особо не верил, потому что, хотя о том и много говорилось, никто как-то не мог привести названий этих монастырей. А последней зимой стадо громадных дельфинов, прозванных ионами, в огромном количестве выбросилось на пески Лидо ди Сан Джорджио, где – несмотря на все уговоры и усилия монахов, сталкивающих их назад в воду – животные предпочли остаться на суше, где все и подохли.