Андрей Лазарчук

ТЕПЛО И СВЕТ

Странная история в шести письмах, полученных Ольгой

Владимировной Б. в апреле 1984 – январе 1985 г.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Здравствуй, милая моя!

Вы удивлены? Получить письмо от совершенно незнакомого человека, которое начинается такими словами! Впрочем, насколько я Вас знаю, такое обращение Вас не обидит, а скорее наоборот. Сейчас в Вас проснется любопытство: а насколько это я Вас знаю, а откуда, а почему осмеливаюсь так обращаться, а почему-почему-почему, и вообще – кто же я такой? Правильно? Именно это Вы и подумали? Вот видите!

Господи, какие глупости я пишу. Простите за развязный тон, я просто очень волнуюсь. Представьте, целый месяц пытаюсь придумать начало письма, и ничего толкового не выходит. Кажется, самое простое: взять и обычными словами написать, что же именно произошло со мной, где пересекались наши судьбы и почему, наконец, я решился на это письмо. Но забавно: те обычные слова никак не ложатся на бумагу. И ничего я с этим не могу поделать.

Сразу скажу: Вы меня не знаете и даже никогда не видели. Я, наоборот, знаю Вас хорошо; так, наверное, Вас никто больше не знает. Если получится, я потом объясню Вам, как сложилась такая парадоксальная ситуация. И еще: я не сумасшедший, не маньяк и не интриган. Может быть, мне вообще не следовало писать – нет, не могу. Поверьте, я сдерживался, сколько мог.

Перечитал сейчас то, что написал, и стало смешно: сплошные «не могу», «не могу», «не могу»… Просто я все еще борюсь с собой, причем с переменным успехом. Давайте, я, пока эта борьба не утихнет, буду рассказывать Вам сказку. Ей-богу, это замечательная идея, причем экспромт!

Итак, сказка.

Жила-была планета. Это была прекрасная планета, как две капли воды похожая на Вашу. В какой-то мере она и была Вашей, точнее – ее копией, аналогом. К фантастике Вы относитесь прохладно, но термин «параллельные миры» Вам понятен, я не ошибаюсь? Так вот, жила-была планета – жила до тех пор, пока к власти на ней не пришли люди, не умеющие в себе сомневаться. Вот они-то и довели дело до того, что наступила Последняя Зима.

Она наступила, когда пыль и гарь тысяч взрывов, когда дым и пепел горящих городов, когда пар вскипевших океанов поднялись высоко в небо и закрыли плотной пеленой солнце. Наступила тьма, и стоградусный мороз сковал землю и покрыл океан многометровым ледяным панцирем. Потом пылинки, плавающие в воздухе, стали падать вниз, обрастая по дороге инеем, и когда они выпали все, земля оказалась закрыта толстым слоем снега, который, подобно зеркалу, отражал все солнечные лучи. Планета, нарядная, как елочная игрушка, каталась по своей орбите, и две тысячи лет должно было пройти прежде чем ее собственное тепло, накопившись в океанах, взломала бы лед, и первые дожди, пролившись на снег, сделали бы его серым и ноздреватым…

А пока планета была нарядна, как елочная игрушка, и так же безжизненна. Снег похоронил под собой все, и если бы даже кто-то мог посмотреть на нее со стороны, он вряд ли бы обнаружил следы человека. Может быть, и можно было угадать города, или плотины на реках, или развалины каких-то особенно грандиозных сооружений… Только некому было угадывать. Потому что жизнь теплилась в одном лишь месте, и то глубоко-глубоко под землей.

Здесь многие сотни лет люди добывали соль, и в результате получился громадный круглый зал с неимоверно высоким сводчатым потолком и множество помещений поменьше, соединенных коридорами и тоннелями. Спрятанный в одной такой пещерке атомный реактор давал тепло и электричество, лампы заливали помещения ослепительным белым светом, и местами даже росли жиденькие кустики. Устроители убежища позаботились о плодородной почве, но ее никто не возделывал: не было нужды. В специальных, насквозь просвечиваемых ваннах, насыщенных углекислотой и органикой (о происхождении которой лучше умолчать), вырастали водоросли; автоматы, примитивные, а потому безотказные, отцеживали их, перерабатывали и выдавали «на-гора» питательные кубики, желе, кисель и пористую массу, имитирующую хлеб. Таким образом, еды было вдоволь, а словосочетание «вкус пищи» постепенно вышло из употребления за отсутствием объекта приложения…

Я не утомил Вас этими подробностями? В сказке вроде бы не должно быть реакторов и съедобных водорослей? Видите ли, часто то, что сказка у нас, в других местах – горькая правда.

Я еще продолжу эту историю. До свидания.

9.04.84.

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Здравствуйте, Ольга!

Простите, но никак не могу заставить себя обращаться к Вам по имени-отчеству. Не обижайтесь, ладно? И еще простите, что так внезапно прервал предыдущее письмо – это от меня не зависело.

Итак, на чем я остановился? На пище? Так вот: был там и склад обычного продовольствия, громадный и очень секретный, и знали о нем только четыре человека: Принцесса, Полковник, Пастор и Физик. Причем первые трое знали это по чину и имели ключи, а четвертый (вернее четвертая) – по долгу службы и ключей не имела.

Что ж, четырех участников грядущих событий я назвал. Расскажу о них чуть подробнее.

Принцесса – настоящая принцесса, ее папа был король, а мама королева. Это они в свое время (и очень своевременно) позаботились об устройстве Ковчега – так называлась эта пещера. А еще так назывался когда-то громадный деревянный ящик, на котором человек по имени Ной спасся сам, спас свою семью и многих зверей, не умевших плавать, от потопа. Потоп наслал на землю Бог. Он же, по слухам, предупредил загодя Ноя. Такие противоречивые действия Бога свидетельствуют о глубоком творческом кризисе, поразившем его в то время. Картина Мира, написанная им самим, стала вызывать у него непреодолимое отвращение, и он замазал холст, чтобы начать новую. И первым мазком как раз и были Ной, его семья и звери; и кто может знать, почему Бог начал писать новую картину старой краской – из суеверия ли, или просто потому, что не осеняло его то высшее вдохновение то, на волне которого он сотворил Человека? И вообще, если помнить что Бог – художник, да еще не слишком умелый и удачливый, причем в глубине души понимающий это и потому страдающий комплексом неполноценности, пытающийся умом и техникой сотворить то, что должно творить сердце, многое в мире становится понятным. Вот и сейчас – он плеснул на холст белой краской, и новый Ковчег поплыл – теперь не по водам Океана, а по водам Времени…

Это не мои слова, это слова Пастора. Он – единственное духовное лицо в Ковчеге, ему под семьдесят, но держится он бодро. Отношения его с Богом сложные…

Но я отвлекся от Принцессы. Ей только-только исполнилось шестнадцать лет, из них три года она сирота: ее папа и мама не успели воспользоваться Ковчегом. Воспитанием ее сообща занимались Пастор, Полковник и Кукольный Мастер.

Полковник – тоже вполне настоящий полковник. Полковник дворцовой охраны. Страшно хочет выглядеть боевым офицером – но не может, не получается. И еще страшно хочет стать генералом. Но в генералы его может произвести только Принцесса – а она не торопится и намеков, кажется, не понимает… А вообще Полковник, по первому впечатлению – исправный служака, у которого, по анекдоту, «да» – это «да», а «нет» – это «нет», а слов «может быть» он не знает. И сомневаться он тоже не умеет. И еще у него есть пистолет.

Кукольный Мастер… Это невысокий, худощавый, застенчивый человек тридцати восьми лет, и двадцать пять из них он делает игрушки. Он достиг в этом немыслимого мастерства. Принцесса всю свою жизнь провела среди его игрушек, а теперь она становится взрослой…

Физик – симпатичная тридцатилетняя женщина. Чуть-чуть слишком резка – впрочем, не всегда. В ее обязанности входит следить за реактором, что она и делает. Однако у нее остается масса свободного времени.

Художник – нервный пожилой человек. Почему-то даже здесь не расстается с зеленой тирольской шляпой. Где-то имеет не то запас спиртного, не то самогонный аппарат, потому что часто бывает пьян.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: