— Сколько ж ты просишь за всё?

— Сколько прошу, барин? Как сложу тебе хлеб в скирды, позволь мне столько пшеницы забрать, вместе с соломой, сколько унесём на спине я с мальчуганом моим.

— Ты что, всерьёз говоришь или шутишь?

— Упаси боже, я всерьёз говорю, барин.

Подумал барин, что не в своём уме Ипат и, чтоб отвязаться, говорит:

— Если так, человек добрый, завтра же с утра принимайся за дело. Посмотрю, каков ты работник, тогда в цене и сойдёмся.

— Цена, барин, как было сказано.

— Ладно, ступай, ступай; там будет видно!

Вернулся Ипат домой, а Кирикэ спрашивает!

— Ну, хозяин, как с барином столковался?

— Да как? Взялся я хлеб ему сжать и в скирды вложить, как ты сказал, но страх меня взял, когда прошёл я вдоль поля и увидел, до чего оно велико. Трудное дело мы затеяли, вряд ли его до конца доведём. Барин меня и вовсе за сумасшедшего посчитал. Да и не без причины, как видно. Чёрт его знает, как нам тут быть!

— Будь покоен, хозяин, положись на меня… — отвечает Кирикэ. — Прихватим-ка лучше всё, что нужно, и отправимся нынче же вечером, чтобы рассвет нас в поле застал.

Вот пускаются оба в путь. К вечеру, как пришли, говорит Ипат:

— Видишь, Кирикэ? Не шутка ведь. Сдаётся мне, тут нам несдобровать!

— Знаешь что, хозяин? Ложись лучше спать, утром поговорим.

Ипат, с заботой на сердце, прилёг на траву и, усталый, крепко заснул. А Кирикэ, кто его знает как, вмиг всю нечистую силу собрал и на работу поставил. Одни жнут, другие снопы вяжут, третьи копнят и копны дыханием сушат, четвёртые убирают и скирдуют. Чёртова страда, иначе не скажешь!

Проснулся Ипат на рассвете, оглянулся и обомлел: вся работа сделана. Где прежде нива была, скирда большая стоит и две поменьше торчат на гребне холма, а Кирикэ словно сквозь землю провалился. Со страху дыбом встали у Ипата волосы, кинулся он во все стороны, ищет Кирикэ. Только когда увидел его спящим на верхушке скирды, опомнился немного. А тут и барские слуги ни свет ни варя встали, в поле пришли посмотреть, как дело идёт. Когда увидели, перепугались очень и — бегом к хозяину. Барин проворно с постели встал, вскочил на коня, духом одним примчался в поле — и такое чудо увидел, какого испокон веков никто не видел и не слыхал!

— Ну, барин, работа готова, — сказал Ипат. — Хорошо, что сам пожаловал, при тебе расчёт получать будем.

Не долго думая, снимает Кирикэ верёвку, которой был подпоясан, накрепко перевязывает большую скирду, на спину взваливает — и ходу. Остолбенел барин, глядя ему вслед. Как бы не взвалил на себя Ипат остальные скирды, и по миру его не пустил. Заскрипел он зубами со злости, но делать было нечего. Не зная, как быть, ласково сказал он Ипату:

— Человек добрый, вот тебе деньги взамен остального хлеба, и оставь меня в покое! Не думал я, что сам чёрт тут замешан.

— Избави боже, барин! Христос с нами! Сгинь, сгинь! Да нет же, барин, наработались мы, так что сердце зашлось

— Да не морочь ты меня, мил-человек, тебе ли меня полевой работе учить? Не со вчера я пшеницу сею, имел с жнецами дело. Может, и не сам ты чёрт, всё равно тут дело нечистое. А впрочем, что мне до вашей души! Вам ответ держать. Получай деньги, как я сказал, и ступай-ка лучше к другим, потому что я и так уж здорово влип.

Обрадовался Ипат, взял деньги, как сторговались, и пошёл за Кирикэ вслед. Приходит домой, а там уже всё обмолочено, свеяно, смолото; снова всё успел провернуть Кирикэ. Тут уж и вовсе не знал Ипат, что подумать. Чуть было сам не поверил, что с чёртом спутался.

— Слышь, Кирикэ, барин хоть и знатная птица, а дурака свалял. Ещё он мне и деньжат дал в придачу.

— Что ж, пригодятся и деньги, хозяин. Сунь в кошелёк и молчок. Знал я, что и на расходы нам будет.

На другой день говорит Кирикэ:

— Ну, хозяин, верно, больше не станешь спорить? Не сегодня-завтра мой срок выйдет, без меня останешься. Прежде ещё куда ни шло: привык ты один обходиться, но теперь туго тебе придётся, да и хозяйство у тебя стало большое. Что же ты, женишься или нет?

— Право, Кирикэ, не знаю, что тебе и сказать. Вроде и женился бы, подвернись жена подходящая. Но боязно, как бы не взять себе чёрта на голову: с музыкой в дом приведу, а после тыща попов не избавят; выйдет мне тогда это боком!

— Вот, значит, чего ты боишься, хозяин! Ну, раз так, положись на меня; такую я тебе жёнушку отыщу, каких больше в целом свете нет. Потому что женское сердце у меня как на ладони. Скажу, не хвалясь, что знаю я всё их нутро. Ночью во тьме могу невесту тебе выбрать. Для другого не стал бы возиться, хоть бы золотом меня осыпали. Но ради тебя — дело другое. Уж очень хочу тебя человеком сделать, в ряду со всеми. Сам видишь: другие, не лучше тебя, только по этой причине нос задирают. Будто ты жену прокормить не способен.

— Чудной ты какой-то, Кирикэ! С ума человека сводишь своими речами. Вот так свата нашёл я себе! Не знаю, кто тебя в мой дом подослал, но, ей-богу, смышлён ты, ничего не скажешь. Временами стою и думаю, откуда у тебя сила такая? Нет-нет, да и скажу вместе с тем барином: человек ты, чёрт ли, призрак ли, только дело тут не совсем чисто. Однако будь ты хоть кто, а пригодился мне крепко! Но скажи, как мне жену выбирать будешь?

— А вот как, В воскресенье пойдём с тобой в деревню на хоровод. Я с мальчиками в стороне постою, а ты в пляску вступай с девушкой, что приглянется. Я её тоже хорошенечко разгляжу и тебе потом растолкую, какова она есть.

— Это ты, Кирикэ, неплохо придумал. Всё-таки чёртов ты хлопец, ей-богу.

— Что ж, хозяин, по нынешним временам не будь ты с чёртом в ладу — святые одолеют, тоже ведь нехорошо.

Долго ли, коротко ли, а в воскресенье отправились Ипат с Кирикэ в деревню на хоровод. Кирикэ, как мальчишкам положено, на забор взгромоздился, с другими озорниками зубы скалит. А Ипат девушку себе заприметил, рядом с ней в пляску вступает; глазами ест её сверху донизу, снизу доверху; пока хоровод кружится, то руку ей покрепче пожмёт, то на ножку наступит, то… словом, как парню положено. Топ сюда, топ туда! Влюбился Ипат по уши. Кирикэ, конечно, тут как тут. Только вышел Ипат из пляски, говорит ему чёртов хлопчик:

— Вроде раскраснелся ты как-то лицом, хозяин! Уж не по вкусу ли тебе девчонка пришлась?

— Не знаю, Кирикэ, что и сказать. Видно, не в добрый час пришёл ты ко мне. Что ж, давай к делу приступай; хороша девка, вовсе меня приворожила.

— Нет, хозяин, уж если хочешь меня послушать, то с этой не связывайся. И огонь хорош, да крепко подчас обжигает. Ишь ведь девчонка какая, и не улыбнётся. Совсем святая на вид! А от такой вот святоши за одну ночь поседел мой дядя в колодце.

— Как так, Кирикэ?

— Да разве сам не знаешь как?

— Ишь ты, скрытный какой! Щуку скорее из речки выудишь, чем из тебя слово. Я так думаю, Кирикэ, выйдет она за меня и добрее станет…

— Как же! Нет, как друг тебе говорю: три ребра чёртовых у этой девчонки. Конечно, даже у самой лучшей женщины тоже одно такое ребро есть. Вот, значит, найдём хотя бы такую, тогда научу тебя, что делать.

— Ты что же, Кирикэ, всё приставал ко мне, женись да женись, а как только к женитьбе меня разохотил, так и на попятный?

— Хозяин, ты же знаешь, я тебе зла не хочу; слушай меня, не прогадаешь.

Послушался Ипат, и вернулись они домой ни с чем. А дома словно его подменили: работает не работает — думы одолевают; ждёт не дождётся воскресенья.

В воскресенье отправляются оба на хоровод в другое село. Кирикэ, как и в тот раз, с ребятишками держится, а Ипат снова девушку себе заприметил, рядом с нею в пляску вступает; пляшет, заговаривает, а та, плутовка, голову ему кружмя кружит. Видит Ипат, что девушка хоть куда. Хорошо, что Кирикэ неподалёку был и, как вышел Ипат из пляски, говорит ему:

— Хозяин, сдаётся мне, ты и эту взять не прочь. Верно ведь, что она тебе приглянулась?

— Да вроде так, Кирикэ!

— Знай же, что и эта не про нас. Вот ведь какая тихоня на вид, а на деле у неё два ребра чёртовых имеются. Ещё потерпи, хозяин, маленько.