Его жилище, тоже удивило Лену. Следуя за хозяином по длинному коридору трехкомнатной квартиры, она разглядывала стопки книг составленных вдоль стен, аккуратно переступая через некоторые из них. Книги были везде: на креслах, столах, стульях, подоконниках, диване -- этакий книжный рай. Сам Лев Кириллович уже давно перестал извинятся за этот беспорядок, вовсе не считая его таковым.

Как поняла из разговора Лена, он жил один: жена умерла, сыновья разъехались по-заграницам, а у него раз в неделю убирала квартиру, да и то чисто символически, домработница живущая в соседнем подъезде. Льва Кирилловича она вполне устраивала, потому что не передвигала и не перекладывала книг и ничего не трогала на его письменном столе.

Лена сидела на огромной кухне с высоким потолком, с сохранившейся по углам лепниной и пила чай из старинной чашки тонкого фарфора с тортом, порезанным на ровные доли. Лев Кириллович примостившись рядом с толстым семейным фотоальбомом в бордовом бархатном переплете, постукивал пальцем по потрескавшейся фотографической карточке, вдохновенно рассказывал:

-- Дед мой профессорствовал, а бабушка слушала его лекции будучи молоденькой курсисткой. Там и познакомились. Теперь взгляните, Леночка, на эту карточку. Это мой старший сын. Неправда ли, он похож на своего прадеда?

-- Поразительное сходство, - с неподдельным интиересом, разглядывала Лена современный полароидный снимок представительного мужчины с зачесанными назад волосами, с умным взглядом из-за очков в модной оправе. Точно такое же лицо смотрело на нее со старой карточки конца прошлого века, отличаясь, лишь небольшой аккуратной бородкой, модным веянием того времени и какой-то одухотворенностью.

-- Сыновья присылают мне видеозаписи своих дней рождений, Рождества, семейных праздников, но я люблю фотографии, а старые особенно. На них ты видишь, остановленный момент жизни в который можно вглядываться и вглядываться. Поверите ли, но иногда мне кажется, что я знаю о чем думал мой дед, сидя перед объективом фотоаппарата.

Лена с грустью посмотрела на Льва Кирилловича. Он был так далек от всех этих жалюзи, заменивших обычные, в его время, занавески; от кофеварки "Бош", примостившийся рядом с медным самоваром на буфете; от пылившейся микроволновки и сиротливо приткнувшейся среди фарфорового старинного сервиза, тостером, этими подарками собственных детей, решивших почему-то, что этими современными вещами они облегчают одинокую жизнь старика.Но насколько ближе и реальнее для него был его дед, которого Лев Кириллович и не помнил вовсе, но понимал так, что глядя на его карточку не чувствовал одиночества.

-- Утомил я вас, Леночка, своими воспоминаниями, но эта извинительная слабость всех одиноких стариков. Вы же приехали сюда не за этим. Вроде как, весь регламент вежливости уже исчерпан и теперь мы можем переходить прямо к вашему делу. Верно?

Покраснев, Лена низко склонилась над нечеткой фотографией круглолицей девушки с переброшенной на грудь толстой косой. Она, ведь и правда, спросила Льва Кирилловича о его семье из вежливости.

-- Ну, нет, Лев Кириллович, регламент исчерпан еще не весь: я ведь не спросила вас о вашем самочувствии, - попыталась отшутиться она, закрывая старый семейный альбом.

-- О, только увольте меня от светских разговоров и о погоде, - рассмеялся Лев Кириллович, с удовольствием поддерживая шутку. - Что касается самочувствия, то какое оно может быть у стариков? Ну вот видите, я опять жалуюсь. Сережа, осматривая меня на днях, пригрозил: мол, не вздумай, Левушка, помереть. Кому, говорит, я буду нужен в качестве семейного врача. Мне что, с тобой тогда помирать придеться? Зато, отвечаю, у тебя будет больше времени по девушкам бегать, ведь совсем еще молодой, всего-то шестьдесят пять.

Лена засмеялась.

-- А если честно, - улыбнулся старик, - то меня в форме держит Надежда, моя домработница. Упрямая женщина, доложу я. В самом начале, когда она только появилась у меня, началось у нас с ней тихое противостояние. Она, нет-нет да незаметно в коридоре, мне стопку книг и приберет. Думала, что я, старый маразматик, ничего не замечу и не вспомню о ней. А, я ее, эту стопу книг, обратно на место складываю. И вот если замечаю пропажу и возвращаю на место, то значит еще поскрипываю, соображаю. Кажется, Надежда, дай бог ей здоровья, еще не угомонилась. Ну, а теперь, Леночка, выкладывайте, наконец, что там у вас, а то терпение мое мое кончается.

Лена достала из сумки исписанные карточки и протянула их Льву Кирилловичу. Скинув очки, он надел другие, с более сильными стеклами, которыми пользовался для чтения и внимательно изучил каждую карточку. Лицо старика стало строгим, неприступным.

-- Вы сможете прочесть, что здесь написано? - решившись прервать его сосредоточенность, робко спросила Лена.

-- Откуда списан текст? - строго спросил Лев Кириллович.

-- Из книги. Из очень старой книги.

-- Откуда она?

-- Ну... это неизвестно. У нее нет ни начала, ни конца. Один текст, написанный непонятно каким языком.

-- Как она к вам попала?

-- Обычно мне присылают книги из закрывающихся библиотек. Приносят старые, редкие книги, остальные расходятся по другим фондам. Мне даже неизвестно из какого города ее прислали. Конечно, я могу навести справки, но это вряд ли что даст. Да и на упаковке посылки не было обратного адреса. Я это хорошо помню.

-- Пойдемте, - Лев Кириллович поднялся и зашагал из кухни по темному коридору, привычно идя между стопками книг, расставленных вдоль стен. В небольшом кабинете, чье пространство занимали опять же книги и журналы, он, прежде чемзанять вращающееся кресло перед компьютерным столом, пригласил сесть гостью:

-- Скиньте журналы с кресла и устраивайтесь, - велел он, включая компьютер.

Споткнувшись о стопку книг и чуть не рассыпав ее, Лена пробралась к креслу, сняла с него глянцевые компьютерные журналы, и примостилась на его краешке. Сначала она внимтельно наблюдала за работой Льва Кирилловича, смотря в мерцающий голубоватым светом монитор. Потом, усевшись в кресло поудобнее, задумалась, под частый перестук клавиш под проворными пальцами Льва Кирилловича.

Мысли вернулись к зловещему черному типу, которому была так необходима эта древняя книга с таинственным письмом, что он подверг Лену мучению. И она была уверена, что он пойдет на большее не только в своих угрозах. Однако почему, при его способности беспрепятственно проникать повсюду и узнавать о местонахождении книги, он не может взять ее сам? Почему для этого нужно кого-то пытать и запугивать, раскрывать перед кем-то свое желание заполучить эту книгу, во чтобы то ни стало, принуждать отдать ее ему прямо в руки?

Потому что... и Лена чуть ли не подпрыгнула от озарившей ее догадки: этот страшный тип по каким-то, неизвестным ей причинам, не может взять сам то, чего так жаждет. Возможно, он не то что взять, но не в состоянии даже приблизиться к книге. Лена приободрилась, почувствовав покинувшую ее было уверенность, найдя слабое место у того кто, облядая невероятными сверхчеловеческими способностями, возымел над нею такую власть. Она усмехнулась. То о чем она сейчас так серьезно размышляла, с точки зрения реальности, выглядело сущим бредом и было бы смешным донельзя, если бы не создавало серьезной проблемы.

Она вспомнила с какой злобой говорил ее мучитель об отсветах магии на ее руках, оставленных книгой. Неужели было настолько ясно, что они оставлены книгой? Хотя, после того, что с ней случилось в подвале, когда она в первый раз открыла ее, стоило ли удивляться этому. Теперь Лене важно было понять: как ей поступить дальше? Очень не хотелось отдавать книгу Чернобородому и раз появилась возможность оставить ее у себя, то было бы большой глупостью не узнать, что же в ней такого, от чего ее мучитель жаждет заполучить ее всеми средствами. Пожалуй, она оставит ее у себя. Почему бы ей, в конце концов, не рискнуть?

-- Можно уже, что нибудь сказать о письме? - спросила Лена.