Мастерс достал из внутреннего нагрудного кармана записную книжку.

— Мне описали чашу как большой золотой кубок с ободком из крупных бриллиантов сверху и из рубинов и изумрудов посредине.

Вирджиния содрогнулась. Даже Бенсон слегка нахмурился.

— Тем не менее, — продолжал Мастерс, — эта чаша находится в семье и, очевидно, должна оставаться там. Не являясь ценностью как реликвия, она обладает огромной материальной ценностью. Расторопному мошеннику достаточно извлечь камни, продать их по отдельности, чтобы их было невозможно отследить, и растопить золото. Чаша Кавалера — мечта вора!

Обычно, сэр, чаша хранится в банке господ Кокс в Лондоне. Но в ночь со среды на четверг она находилась в сейфе Дубовой комнаты в Телфорде. Молодой лорд Брейс просидел в этой комнате всю ночь — вернее, пытался просидеть, — дабы быть уверенным, что никто туда не проникнет и не украдет чашу.

Мастерс спрятал записную книжку с видом человека, изложившего все факты.

— Я пришел просить вас о помощи, сэр Генри. Во-первых, потому, что это совсем новая проблема, которая, мне кажется, может вас заинтересовать. Во-вторых, обязан заявить вам на правах друга, и уверен, что леди Брейс, Бенсон и даже синьор Спагетти со мной согласятся, что я окажу услугу обществу, если сумею помешать вам доводить людей до безумия жутким кошачьим концертом, который вы именуете пением. Это все, сэр.

Последовала пауза. Наконец сэр Генри Мерривейл обрел дар речи.

— Все? — хрипло осведомился он.

— Полегче, сэр! Держите себя в руках!

— Значит, вы думаете, что эта совсем новая проблема меня заинтересует.

— Я только сказал…

— И вы пришли просить меня о помощи?

— Может быть, я неточно выразился…

— И самое главное, вы считаете, что окажете услугу обществу?

— Сэр Генри!

Вся комната содрогнулась, когда Г. М., несмотря на свои габариты, исполнил короткий танец между окнами. Мастерс явно не приобрел популярность. Синьор Луиджи Равиоли с мохнатыми черными бровями и точеным носом, покрасневшим от доброго кьянти, сердито уставился на него. Г. М. перешел от рискованного возбуждения к почти сверхъестественному спокойствию.

— Знаете, Мастерс, — заметил он, — вы меня просто очаровали. Подобной наглости я не видывал с тех пор, как один молодой сукин сын прошлялся где-то с моей дочерью всю ночь, а потом целых два часа прощался с ней, упершись локтем в хренов дверной звонок.

— Сэр Генри! Здесь присутствует леди!

Но помутневшие от злости глаза Г. М. видели только крайне нежелательное присутствие старшего инспектора Мастерса.

— По-вашему, это совсем новая проблема? Что же в ней нового? Я могу сообщить вам то, что вы хотите знать, не услышав от вас больше ни слова! Полагаю, вы хотите знать, как и почему кто-то украл Чашу Кавалера?

— Нет-нет! — отважно вмешалась Вирджиния. — Дело совсем не в том, сэр Генри!

Г. М. смутно осознал, что к нему обратился кто-то другой.

— Что-что? — осведомился он.

— Ругайте меня, если вам нужно кого-то ругать, потому что это моя вина. Но проблема состоит совсем не в этом.

— А в чем?

— Я хочу знать, сэр Генри, — сказала Вирджиния, — почему кто-то не украл Чашу Кавалера.

Спустя полчаса, когда представления наряду с колоритными демонстрациями темперамента были завершены, четыре человека также завершили запоздалое чаепитие у фонтана с бронзовой нимфой в елизаветинском саду.

Этими четверыми, перечисляя их слева направо в том порядке, в каком они сидели на брезентовых стульях или в легких креслах вокруг стола у широкого бассейна фонтана, были старший инспектор Мастерс, Вирджиния Брейс, сэр Генри Мерривейл и синьор Равиоли.

Г. М. успокоил себя шестью чашками крепкого черного чая без сахара и молока. Вытащив из-за воротничка салфетку, он одобрительно разглядывал Вирджинию.

— Теперь, куколка моя, — сказал Г. М., — я могу послушать вас ровно тридцать минут по моим часам, так как хочу вам помочь.

— Конечно! — с энтузиазмом согласился синьор Равиоли, чей нос краснел над белой чашкой с чаем. — Я тоже хотеть помочь!

— Не более тридцати минут! — снова предупредил Г. М. — Мое время мне не принадлежит. Я занят работой настолько важной для меня и, может быть, для всего мира, что должен репетировать практически каждую свободную минуту.

Мастерс фыркнул, но Г. М. игнорировал его, как будто тот не существовал вовсе.

— Но я выслушаю вас, куколка, несмотря на всю занятость. Знаете почему? Потому что я никогда не встречал девушку, которая преподносила бы мне тайну таким привлекательным способом. Было бы смертельно скучно выяснять, как вор вошел и вышел из запертой комнаты, украв чашу из золота и драгоценных камней. Но старику куда интереснее разобраться, почему вор не украл эту чашу. Вы это понимаете?

— Конечно. И бедный Том, мой муж…

— Поэтому я прошу вас, куколка, быть очень внимательной. Когда вы описываете Дубовую комнату, которая якобы была заперта, я хочу получить подробный отчет, такой, как обычно выглядит план архитектора, где не пропущена ни одна деталь. Говоря словами Джозефа Конрада,[18] я хочу, чтобы вы заставили меня увидеть это.

— Правильно! — одобрил синьор Равиоли, подавившись чаем.

Хотя Мастерс решил найти убежище в молчании, он не выдержал:

— Слушайте, сэр, почему леди должна все это проделывать? Машина у двери, а Телфорд не так далеко отсюда. Если вы хотите увидеть эту комнату, почему бы вам не поехать и не взглянуть на нее?

Последовала пауза, после которой Г. М. склонился к Вирджинии.

— Видите эту змею? — прошипел он.

Вздрогнув, Вирджиния быстро посмотрела на землю, искренне ожидая увидеть как минимум среднего размера кобру, ползущую по дорожке вокруг фонтана. Потом она поняла, что хозяин дома имел в виду Мастерса.

— Право, сэр Генри, — запротестовала она, потому что ей нравился старший инспектор, — мистер Мастерс совсем не таков. Конечно, я не знаю его близко — мы встретились впервые только этим утром, но… с ним просто что-то не так.

— Господи, и вам понадобился целый день, чтобы понять это?

— Нет-нет, я имею в виду, что по какой-то причине он сам не свой.

— У него нет души! — заявил Г. М. — Он не может понять, что ничего так не расстраивает артиста, как бесконечные перерывы в течение целого дня! Взять, к примеру, меня! Сегодня утром я никак не мог сосредоточиться на репетиции…

— Из-за моего Томми? Я ужасно сожалею!

Г. М. удивленно приподнял почти невидимые брови и уставился на нее поверх очков.

— Из-за мальчугана? Что вы, куколка моя, я не имел в виду его. Он славный паренек, и вы должны им гордиться. Нет, я говорил о чертовой женщине, которая учинила здесь скандал и пригрозила подать на меня в суд.

— О женщине? — Вирджиния задумалась. — Случайно, не о мисс И.М. Чизмен, лейбористском члене парламента от Восточного Уистлфилда?

— Да. Но как вы об этом узнали, куколка?

— Мне рассказал Бенсон. — Вирджиния поколебалась. — А вы ничего не сделали, сэр Генри, что могло бы побудить ее привлечь вас к суду?

— Все это ложь! — возмутился Г. М. — Я невинен, как нерожденный младенец. Не так ли? — апеллировал он к учителю музыки.

— Безусловно! — подтвердил синьор Равиоли, ставя чашку и блюдце, чтобы щелкнуть пальцами. Было заметно, что он говорит по-английски не только с итальянским, но и с легким американским акцентом. — Как бы то ни было, к чему вся эта суета? Неделю назад злобная баба получить по заслугам.

— Ш-ш! — зашипел Г. М. — Просто скажите «да» и обойдитесь без подробностей!

— Но что произошло? — не унималась Вирджиния.

Г. М. огляделся вокруг, словно проверяя, не прячется ли мисс Чизмен в елизаветинском саду.

— Это случилось в театре «Мажестик» в Черритоне — большом старом здании, которое обычно используют для пантомим. Не знаю, бывали ли вы там, куколка.