Он хорошо изучил реку, как, надо сказать, и весь остров, за время своего пребывания там в период британского владычества. Она называлась Кала Блау, и они со Стивеном частенько наведывались сюда из Порт-Маона, чтобы понаблюдать за парой красноногих соколов, свивших гнездо на скале. Он сразу узнал местность, когда Бонден, его старшина, посмотрев на светящуюся картушку компаса, отдал негромкий приказ, слегка подправляя курс. Вот скала с причудливой вершиной, развалины часовни, темнеющие на линии заката, и еще более темное пятно, являющееся на деле пещерой, где монахи хранили припасы.

— Суши весла, — тихо сказал он, и посигналил фонарем в направлении берега, вглядываясь в темноту. Ответа не было. Но это не беспокоило его.

— Весла на воду, — произнес Джек, и пока весла опускались, продолжал ждать, не блеснет ли свет. Они точно рассчитали время: десять минут, и назад. Но Стивен не обладал, даже не мог обладать, благодаря своей натуре, свойственным морякам ощущением времени; да и в любом случае, это был лишь первый из четырех дней, отведенных на рандеву.

Посмотрев на восток, он заметил, как первые звезды Плеяд замерцали на прозрачном небосклоне: как-то раз ему уже приходилось именно при таком положении звезд забирать Стивену с пустынного пляжа. Баркас плавно покачивался, удерживаемый кормой к берегу шевелением весел. Плеяды показались уже целиком, все созвездие. Джек посигналил снова. «Он, скорее всего, просто не может развести огонь, — подумал Обри, все еще не волнуясь. — В любом случае, будет приятно еще раз прогуляться здесь, и можно оставить для него знак».

— Подходим к берегу, Бонден, — произнес он. — Полегче, полегче, не шуметь.

Шлюпка скользила по темной, мерцающей в свете звезд воде. Пару раз они останавливались, прислушиваясь. Однажды до них донеслось фырканье тюленя, вынырнувшего из воды, потом снова тишина, пока песок не заскрипел под килем.

Он расхаживал взад-вперед по линии прибоя на освещенном половинкой луны пляже, заложив руки за спину, и обдумывая знаки, которые заставят Стивена улыбнуться, если тот пропустит первое рандеву. Некоторое беспокойство, если быть честным, но ничего сравнимого с той жгучей тревогой, которую он испытал давным-давно, в ту первую ночь к югу от Паламоса, когда еще понятия не имел о способностях своего друга.

Из-за Плеяд вставал Сатурн, все выше и выше, градусов десять над линией моря. Обри услышал стук камня на шедшей с утеса тропе. С замиранием сердца он вглядывался в темноту, пытаясь различить неясную фигуру, и тихо насвистывал "Deh vieni, non tardar».[6]

Сначала никакого ответа, потом сверху донесся голос:

— Капитан Мелбери?

Джек, укрывшись за валуном, вытащил из-за пояса пистолет и взвел курок.

— Спускайтесь, — дружелюбно сказал он. Потом повернулся к пещере. — Бонден, вылезай.

— Где вы? — прошептал голос от подножья утеса.

Джек убедился, что наверху, на тропе, никто не движется, вышел из-за камня, пересек полоску песка и осветил фонарем человека в коричневом плаще, человека со смуглым лицом с застывшим на нем выражением усталости, и испуга при виде неожиданного луча света, прорезавшего тьму. Человек подошел ближе, вытянув вперед раскрытые ладони, и снова сказал:

— Капитан Мелбери?

— Кто вы, сэр? — спросил Джек.

— Жуан Марагалл, сэр, — прошептал тот на ломаном английском, свойственном жителям Минорки, так же как и Гибралтара. — Я пришел от Эстебана Доманова. Он сказал: София, Мэйпс, Гварнери.

Мелбери-Лодж — усадьба, где они вместе жили; полное имя Стивена — Мэтьюрин-и-Доманова; и никто на свете не мог знать, что Джек совсем недавно приобрел «Гварнери». Обри опустил курок и сунул пистолет на место.

— Где он?

— Схвачен.

— Схвачен?

— Схвачен. Просил передать это вам.

При свете фонаря на бумаге можно было различить несколько неровных строк: «Дорогой Дж…» — несколько слов, столбик цифр, подпись «С» — неровная закорючка, теряющаяся в углу.

— Это не его почерк, — шепот уже в темноте: опасения возросли еще больше, когда стал очевидным полный провал. — Это не его рука.

— Его пытали.

В каюте, при неверном свете лампы, он пристально вглядывался в лицо Марагалла. Лицо было морщинистое, резкое, но моложавое, с оспинками, зубы плохие, один глаз зловеще косил, зато другой был большим и добрым. Что же он собой представляет? Беглый миноркский английский, вполне сносный, хоть и с акцентом, не позволял сделать вывод. Разложенный под лампой лист бумаги оказался исписан куском угля: почти весь текст был в угольных пятнах и крошке. «Не надо — может быть, «ждать»? — потом несколько подчеркнутых слов — сохранилась только линия подчеркивания — «передать это» — дальше имя: «Сент-Джозеф»? — «нельзя доверять». Потом цифры, пять корявых рядов цифр; и замыкающая «С».

Все это могло оказаться ловко подстроенной западней, или замыслом, призванным уличить Стивена. Он проговорил слова вслух, исследовал бумагу, взвесил варианты, стремительно прокрутив их в уме. По временам в Джеке просыпалось нечто детское, слегка забавное, именно это проявление его натуры без меры обожала Софи, но ни единый человек, глядя на него сейчас, не поверил бы в существование такого Джека.

Он заставил Марагалла еще раз повторить свой рассказ. Первые проблемы, последовавшие за доносом испанским властям, были быстро урегулированы предъявлением американского паспорта и заступничеством главного викария: сеньор Доманова — американец испанского происхождения. Потом вмешательство французов: те забирают подозреваемого в свой штаб вопреки резким протестам. Соперничество между испанскими и французскими союзниками на всех уровнях: власти, армия, флот, общественное мнение: типичное для французов поведение, словно они на оккупированной территории — это даже каталонцев с кастильцами объединяет. Вызывающая особую ненависть так называемая Комиссия по снабжению — на самом деле орган контрразведки: небольшой, но весьма деятельный, усиленный совсем недавно присланными прямо из Парижа полковником Ожером (идиот) и капитаном Дютуром (гений), активно вербовавший информаторов, и столь же суровый, как инквизиция. Растущее недовольство французами, почти всеобщее за исключением оппортунистов и вожаков Фратерниата — организации, полагавшей, что в борьбе с испанцами от французов больше пользы, чем от англичан, и предпочитавшими получить свободу Каталонии из рук Наполеона, а не Георга III.

— А вы, сэр, значит, принадлежите к другой организации? — поинтересовался Джек.

— Да, сэр. Я глава островного отделения Конфедерасио, вот почему так хорошо знаю Эстебана. Вот почему я могу передавать ему почту в темницу и получать послания от него. Мы — единственная организация, пользующаяся широкой поддержкой, единственная, способная что-то делать, а не произносить речи и выкрикивать угрозы. В их расположении у нас в течение дня находятся два человека, а мой брат, священник, бывает там иногда. Мне самому удалось передать ему опий, по его просьбе, и поговорить с ним пару минут через решетку, тогда-то он и сообщил мне слова, которые я должен был произнести.

— Как он?

— Слаб. Они совсем не ведают жалости.

— Где он? Где находится их штаб?

— Вы знакомы с Порт-Маоном?

— Да, весьма неплохо.

— Вам известно, где размещался английский комендант?

— На площади Мартинес?

— Верно. Они заняли это здание. Маленький домик на заднем дворе они используют для допросов: подальше от улицы. Но крики можно услышать у самой Санта-Анны. Время от времени, между тремя и четырьмя часами утра, они выносят тела и бросают их в гавань за сыромятней.

— Сколько их там?

— Теперь пятеро офицеров и охрана, расквартированная в бараках Альфонсо. Одновременно в карауле находится дюжина. Смена в семь. Снаружи никаких часовых, все тихо-спокойно, никто не подает виду. Еще есть несколько штатских: переводчики, слуги, уборщики — двое из них, как я говорю… говорил, — наши люди.