— Один глоток, — настаивал Джек. — Это подготовит тебя к путешествию. Миссис Мосс не слишком нравится эта поездка, и должен сказать, я с ней согласен. Как бы то ни было, я купил для тебя бутылку «Быстрого Укрепителя доктора Мида», в нем содержится железо. Всего лишь капля, размешанная в поссете.

— Миссис Мосс… миссис Мосс… доктор Мид… железо… воистину, — буркнул Стивен. — Какое пагубное стремление распространилось в наш век, делать…

— Пальто, сэр, — заявил Киллик. — Горячее, как тост. Ныряйте скорее, пока не остыло.

Они всунули его в пальто, застегнули, и повлекли вниз по лестнице, поддерживая под локти, так что ноги доктора едва касались ступенек. В экипаже ждал Бонден. Они запихнули Стивена в прогретую до духоты карету, обмениваясь через его голову понимающими улыбками — пока тот вопил, что они, видимо, решили задушить его своими пледами и овчинами: «Вы решили меня похоронить заживо? Этой проклятой соломы под ногами столько, что хватит для кавалерийского полка». Киллик и Бонден добавляют еще несколько клоков, Джек шел к другой дверце, намереваясь влезть внутрь, когда кто-то дотронулся до его плеча.

Обернувшись, он увидел человека с помятым лицом и увенчанным короной жезлом. Беглый взгляд обнаружил еще двоих и лошадей и подкрепление из плотных подручных шерифа с дубинками в руках.

— Капитан Обри? — спросил человек. — Именем закона вынужден просить вас проследовать со мной. Маленькое дельце Паркина и Клаппа: судебная повестка. Возражений нет, сэр? Пойдем по-мирному, без скандала? Я, с вашего позволения, пойду сзади, а Джо покажет дорогу.

— Отлично, — ответил Джек. Наклонившись к окну, он сказал:

— Стивен, я арестован: Паркин и Клапп. Судебное предписание. Прошу, поговори с Феншоу. Напишу тебе в Грейпс, может там и встретимся. Киллик, вытащи мой саквояж. Бонден, ты с доктором: приглядывай за ним, понял?

— Что за тюрьма? — спросил Стивен.

— Болтера, на Валчер-лейн, — отозвался пристав. — Все удобства, обслуживание, и вообще конфорт.

— Поезжай, — произнес Джек.

— Мэтьюрин, Мэтьюрин, мой дорогой Мэтьюрин! — восклицал сэр Джозеф. — Как я потрясен, как огорчен, как глубоко тронут.

— Ну конечно, — буркнул Стивен. — Зрелище впечатляет, не спорю, но это скорее чисто внешние повреждения. Важные органы не пострадали. Со мной все будет в порядке. Но пока вынужден принимать вас здесь: ступенек мне не одолеть. Как мило с вашей стороны, что вы пришли: мне хотелось бы выказать вам большее гостеприимство.

— Нет-нет-нет, — вскричал сэр Джозеф. — Мне так нравится ваша квартира: другой век… очень живописно… Рембрандт. Какой очаг! Надеюсь, вас здесь хорошо устроили?

— Да, благодарю вас. Они здесь привыкают к моим порядкам. Все превосходно, вот только хозяйке дома вздумалось поиграть в доктора, и только потому, что я несколько часов в день провожу в постели. «Нет, мадам, — говорю я ей, — я не стану пить «Сердечные» Годфри или пробовать капли Уорда. Я же не указываю вам, как готовить салмагунди, поскольку вы — повар; так будьте добры не прописывать мне лечение, ведь я, как вам известно, врач». «Но сэр, — говорит она, — нашей Саре, когда та переутомилась на травле медведя шесть месяцев тому, так полегчало от «Годфри», так что умоляю, сэр, примите хотя бы ложечку». И Джек Обри норовил туда же. «Я же не учу вас как рулить этим вашим шлюпом или кормой или как там зовут эту чертову махину — так что не стоит…» Но куда там. Панацея от жуликов с ярмарки, снадобья от бабушек… эх! Если бы гнев способен был бы укрепить мои мышцы, я бы давно уже был крепок, как литосфера.

Сэр Джозеф намеревался было предложить попробовать воды Бата, но теперь он сказал:

— Надеюсь, с вашим другом все хорошо? Я бесконечно ему обязан: это был невероятно смелый удар. Чем больше я об этом думаю, тем больше восхищаюсь им.

— Да, так и есть. Мне кажется, что такие вещи достигаются ценой величайших усилий, расчета, подготовки, или всех их в одном флаконе. Для этого нужно некое особое качество, достоинство, которому я затрудняюсь дать имя. «Барака», зовут его мавры. Он обладает им в высочайшей степени: то, что для другого было бы преступным безрассудством, для него — просчитанное действие. И все же я оставил его в долговой тюрьме в Портсмуте.

Удивление, сожаление.

— Да. Похоже, его способности действуют только на море, или же это часть его морского характера. Он арестован за долги сворой судейских. Феншоу, его агент, говорит, что это из-за суммы в семьсот фунтов. Капитан Обри знал, что испанские сокровища не будут рассматриваться как приз, но не имел понятия, что новости распространятся по Англии. Как, впрочем, надо признаться, и я — официального уведомления ведь не было. Впрочем, я не должен докучать вам личными неурядицами.

— Дорогой сэр, дорогой Мэтьюрин! Прошу, говорите со мной всегда как с личным другом, другом, который высоко ценит вас помимо всех деловых отношений.

— Это очень любезно, сэр Джозеф, очень любезно. В таком случае признаюсь: меня страшит, что прочие кредиторы, прознав о вновь возникших трудностях, втянут его в безнадежный процесс. Моих средств недостаточно, чтобы выручить его, и хотя выплаты ex gratia, о которых вы столь любезно дали мне понять, покроют почти весь долг, останется еще довольно значительная сумма. А человек с одинаковым успехом может гнить в тюрьме как за десять тысяч, так и за несколько сотен фунтов.

— Они еще не выплачены?

— Нет, сэр. И я наблюдаю со стороны Феншоу явное нежелание делать это. По его заявлению, вещи эти столь необычны, обстоятельства сомнительны, сколько придется ждать — неизвестно, а капиталы его все в обороте.

— Это, конечно, не моя епархия: такими бумагами ведают волокитный департамент транспорта и еще более волокитный департамент государственных обязательств. Но я обещаю вам кое-что кое-куда направить. Тем временем мистер Карлинг замолвит словечко Феншоу, и не сомневаюсь, что вам можно будет обратиться к нему за той суммой, которую вы имели в виду.

— Может, открыть окно, сэр Джозеф?

— Если это не повредит вам. Вы не находите, что несколько жарковато?

— Нет. Тропическое солнце — вот что мне нужно, и бушель-другой угля — единственный доступный эквивалент. Но это вряд ли подходит для человека с нормальной конституцией, не стану спорить. Прошу, снимите сюртук, развяжите шейный платок. Я не придерживаюсь церемоний — можете судить по ночному колпаку и кашне из кошачьей шкуры.

Он начал возиться со шнурами и задвижками окна, но откинулся назад, бормоча:

— Иисус, Мария и Иосиф. Нет сил, совсем нет. Бонден!

— Сэр? — произнес Бонден, возникший в ту же секунду в дверях.

— Сначала выбрать этот линь, потом тянуть и одерживать, ясно? — сказал Стивен, глядя на сэра Джозефа со скрытой усмешкой.

Бонден вытаращил глаза, потом понял, что имеет в виду доктор, и двинулся к окну. Но, уже взяв шнур в руку, заколебался и сказал:

— Не совсем уверен, сэр, что следует так поступать. Мы с утра не слишком хорошо себя чувствовали.

— Ну вот, вы видите, сэр Джозеф? Никакой дисциплины: ни один приказ не исполняется без бесконечных пререканий. Черт бы вас побрал, сэр Бонден!

Насупившись, Бонден приоткрыл окно на пару дюймов, помешал угли в очаге и вышел из комнаты, качая головой.

— Пожалуй, сниму сюртук, — заявил сэр Джозеф. — Значит, говорите, вас устроит жаркий климат?

— Чем жарче, тем лучше. Как только смогу, отправлюсь в Бат, поплескаться в теплой сернистой…

— Вот об этом я намеревался сказать! — вскричал сэр Джозеф. — Рад слышать ваши слова. Это именно та вещь, которую я собирался предложить, если бы… — «если бы ты не был таким диким, взрывным, упрямым и придирчивым», — подумал он, но вслух произнес: — если бы счел себя вправе советовать вам. Самое то, чтобы восстановить силы, моей сестре Кларж известен случай, ну, может, не совсем такой же…

Он почувствовал, что вступил на зыбкий грунт, закашлялся, и без всякой связи продолжил: