— Ага. Но владения прекрасные. Сильный, говорю я, но не без своих слабостей. Он как-то осуждал своего лучшего друга — друга, собирающегося жениться на дочери той самой женщины, которую мы видели только что — за романтический идеализм, и если бы не его ужасное состояние, я не удержался бы от насмешки. Он сам — настоящий дон Кихот. Восторженный сторонник Революции до девяносто третьего, поддерживал объединенных ирландцев — до их восстания, советник лорда Эдварда, его кузен, кстати…

— Он из Фицджеральдов?

— Незаконнорожденный. А теперь независимость Каталонии. Хотя, правильнее сказать, независимость Каталонии с самого начала, параллельно с остальным. И всегда вкладывает все: душу и сердце, кровь и золото — в дело, которое не сулит ему личных выгод.

— Романтик в общепринятом смысле?

— Нет. Правда, он настолько невинен, что это нас даже беспокоило: старина Сабтлети особенно нервничал. Впрочем, выявилась одна связь, и это нас в итоге успокоило. Молодая женщина из хорошей семьи… Закончилось все, разумеется, несчастливо.

На Палтни-стрит их задержали две группы знакомых и один джентльмен такого высокого ранга, что оборвать его не представлялось никакой возможности. В итоге на то, чтобы добраться до Лэндсдаун-креснт потребовалось время, и когда они спросили доктора Мэтьюрина, им сообщили, что у него гость. Помедлив, они все-таки попросили провести их к нему, и поднявшись, обнаружили Стивена, лежащего в кровати, и сидящую рядом юную леди. Та вскочила и поклонилась — незамужняя юная леди. Губы их сжались, подбородки спрятались под накрахмаленные шейные платки: эта юная персона была слишком, слишком красива, чтобы охарактеризовать ее как гостью, подходящую для спальни одинокого джентльмена.

— Дорогая, позволь тебе представить сэра Джозефа Блейна и мистера Уоринга, — сказал Стивен. — Мисс Уильямс.

Они снова поклонились, проникаясь к доктору Мэтьюрину еще большим уважением: девушка повернулась и свет упал на прекрасное, свежее, невинное лицо. Софи не присела, она заявила, что должна оставить их — увы, действительно должна: оставила матушку в Насосной комнате, а часы уже пробили. Но если они простят ее, ей нужно сначала… Она порылась в своей корзинке, извлекла бутылку, серебряную столовую ложку, завернутую в бумажную салфетку, и коробочку с позолоченными пилюлями. Софи наполнила ложку, поднесла ее с осторожностью ко рту Стивена, влила внутрь матовую жидкость, приправила ее двумя пилюлями, и с глубоким удовлетворением убедилась, что они проглочены.

— Так, сэр, — произнес сэр Джозеф, когда дверь закрылась. — Поздравляю: у вас прекрасный врач. Столь прелестной девушки мне не приходилось встречать, а я настолько стар, что имел возможность созерцать герцогиню Гамильтон и леди Ковентри до их замужества. Готов принести в жертву свои изношенные органы, лишь бы такая ручка давала мне лекарство, и я, признаюсь, глотал бы его покорно, как ягненок. — Он ухмыльнулся. Мистер Уоринг ухмыльнулся тоже.

— Будьте любезны придержать свои остроты, джентльмены, — резко заявил Стивен.

— Но правда, честью клянусь, — продолжил сэр Джозеф, — при всем уважении к мисс: никогда не встречал столь приятной молодой леди — какая грация, какая свежесть, какой цвет лица!

— Ха, — воскликнул Стивен, — видели бы вы ее в лучшие минуты — когда Джек Обри рядом.

— Ах, так это та самая юная леди, с которой обручен наш бравый капитан? Ну да. Как глупо с моей стороны. Я должен был догадаться по имени, оно все объясняет.

Последовала пауза.

— Скажите, любезный доктор, вы и вправду чувствуете себя лучше?

— Весьма и весьма, спасибо. Вчера я без устали прошел милю, пообедал со старым корабельным товарищем, а сегодня вечером мы с доктором Троттером собираемся анатомировать старика-нищего. Через неделю думаю вернуться в город.

— А жаркий климат, вы считаете, позволит вам поправиться окончательно? Вы в состоянии выдерживать жару?

— Я — саламандра.

Они посмотрели на «саламандру», такую маленькую, скрючившуюся на огромной кровати. Он все еще казался более пригодным для катафалка, чем кареты, не говоря уж о морском путешествии, но они не осмеливались оспаривать его мнение, и сэр Джозеф сказал:

— В таком случае, не буду оттягивать момент своей мести: уверен, что смогу преподнести вам не меньший сюрприз, чем вы преподнесли мне в Лондоне. В каждой шутке есть доля правды.

В озадаченном мозгу Стивена пронеслось множество иных поговорок и изречений: «слова как перья, летят по ветру», «какова свадьба, таков и пирог», «не говори на арабском в доме мавра», «радости проходят, беды остаются», «любовь, печаль да деньги — не спрячешь». Но вслух он только хмыкнул, и сэр Джозеф продолжил своим невыразительным голосом:

— В департаменте есть обычай: когда его шеф уходит в отставку, он получает определенные привилегии — как адмирал, спуская флаг, получает право осуществить несколько производств. В Плимуте сейчас оснащается фрегат, которому предстоит отвезти нашего посла, мистера Стенхоупа, в Кампонг. Командование им было наполовину обещано трем разным джентльменам, и как обычно… Короче, я могу располагать им. Думаю, если вы отправитесь на нем вместе с капитаном Обри, это позволит вам убедить всех, что ваши миссии носят исключительно научный характер. Не правда ли, Уоринг?

— Разумеется, — согласился тот.

— Это поможет, я верю и уповаю, восстановить ваше здоровье, а заодно удалит вашего приятеля от опасностей, которые вы имели в виду. Все свидетельствует в пользу такого дела. Но есть и серьезная проблема: вам известно, что все — все без исключения — задуманное нашими коллегами из адмиралтейства или морского ведомства либо без конца откладывается, если не отменяется совсем, либо делается в сумасшедшей спешке. Мистер Стенхоуп вместе со свитой прибыл на борт корабля в Дептфорде уже давно, он провел там две недели, давая прощальные обеды, потом их отправили в Нор, где он дал еще два. Потом их сиятельства лорды обнаружили, что у «Сюрприза» отсутствует то ли днище, то ли мачты или паруса, мигом высадили посла на берег, а фрегат послали в Плимут на ремонт. За это время Стенхоуп лишился своего секретаря-азиата, повара и лакея, а племенной бык, которого он должен был подарить султану Кампонга, издох. Фрегат тем временем остался без лучших офицеров из-за перевода на другие корабли, и значительной части матросов благодаря вербовочным командам коменданта порта. Но теперь все изменилось! Припасы грузят на корабль днем и ночью, мистера Стенхоупа выписали назад из Шотландии, и отплытие должно состояться меньше чем через неделю. Как вам кажется, вы в состоянии отправиться в путешествие? И на свободе ли капитан Обри?

— В высшей степени способен, мой дорогой, — вскричал Стивен, буквально оживая. — А Обри покинул долговую тюрьму едва клерк мистера Феншоу освободил его, буквально за миг перед тем, как на Джека обрушился вал судебных повесток. Он немедленно укрылся на борту вербовочного тендера, отплыл в Пул, и залег на дно в Грейпсе.

— Давайте перейдем к деталям.

— Бонден, — воскликнул Стивен, — бери перо, чернила и пиши.

— Писать, сэр?

— Ну да. Садись за бумагу и пиши: «Лэндсдаун-креснт…». — Баррет Бонден, ты что, оказался под ветром?

— Нет… Да, сэр, скорее даже заштилел. Хотя читать я могу довольно сносно, если напечатано крупно. Вот вахтенное расписание могу разобрать.

— Ладно. Впрочем, когда мы выйдем в море, я тебя научу: не великое это дело — глянь на идиотов, круглыми днями марающих бумагу. Но на суше это полезно. Ну на лошади-то ты умеешь ездить?

— На лошади ездил, сэр. Раза три или четыре, когда бывал на берегу.

— Прекрасно. Будь любезен сходить — сбегать — на Парагон и дай знать мисс Уильямс, что если у нее будет возможность заглянуть в Лэндсдаун-креснт, она бесконечно меня обяжет. Потом в «Голову сарацина» — передай мой привет мистеру Пуллингсу, и скажи, что я буду рад видеть его как можно скорее.

— Парагон, сэр, и «Голова сарацина». Прибыть в Лэндсдаун-креснт немедленно.