— О, конечно: он получит выплаты ex gratia. Этого должно хватить, или почти хватить на покрытие долгов, о которых вы упомянули, но это вовсе не состояние, вовсе нет. Но вы, дорогой сэр, говорите про Минорку. Могу ли я понимать так, что вы намерены продолжить осуществление нашего первоначального плана, вопреки столь некстати возникшим осложнениям?

— Думаю, да, — сказал Стивен, еще раз пробегая глазами список. — Столь многое можно извлечь из наших недавних контактов, не хотелось бы все терять из-за… В таком случае жизненно важным является вопрос времени: пока досужие сплетни и слухи будут расползаться, я должен опередить их, поскольку отплываю завтра вечером. Вряд ли эта утечка будет распространяться быстрее, чем со скоростью целеустремленного пешехода, да к тому же вам приходилось встречать и более отъявленных болтунов.

— Только одно имя беспокоит меня, — продолжил он, указывая на список. — Как вам известно, это педераст. Не то чтобы у меня имелась личная неприязнь к педерастии — каждый имеет право определять, что есть красота, и чем больше в мире любви — тем лучше, — но всем известно, что многие педерасты являются объектом давления, не знакомого прочим людям. Если встречи этого господина с месье де Ла Тапеттерье будут находится под пристальным надзором или, что еще лучше, месье де Ла Тапеттерье удастся нейтрализовать на неделю, я могу без опаски продолжить выполнение нашего первоначального плана. Но даже без этой предосторожности мне кажется, что откладывать план не стоит. Ведь это, в конечном счете, не более, чем допущения. К тому же бесполезно посылать Осборна или Шиканедера — Гомес ни перед кем не раскроет душу кроме меня, а без него вся наша система рассыпается на части.

— Это верно. Да и местная обстановка вам известна намного лучше, чем кому-либо из нас. Но мне не нравится, что вам приходится идти на дополнительный риск.

— Он совсем невелик, если вообще существует на данный момент, особенно если принять в расчет, что ветер в моем плавании будет попутным, а вам удастся законопатить эту течь. Предположительную течь. В этом конкретном путешествии риск будет пустячным в сравнении с повседневными опасностями ремесла. Впоследствии, если досужая молва возымеет свой обычный эффект, я, понятное дело, не смогу быть вам полезен в течение некоторого времени — пока вы не реабилитируете меня — ха-ха — с помощью полудипломатической или научной миссии куда-нибудь к хану Татарии. Вернувшись назад, я опубликую научный труд о криптограммах с Камчатки, так что ни кому впредь не придет в голову связать мое имя с секретной службой.

Вперед-назад, вперед-назад: от мыса Сисье до полуострова Гиень, поворот и обратно, и так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, в любую погоду; после вечерней пушки они располагались в отдалении от берега, а поутру возвращались вновь. Они — это фрегаты дозорной эскадры, очи средиземноморского флота, марсели линейных кораблей которого маячили в южной части горизонта. Нельсон ждал, когда французский адмирал выйдет в море.

Мистраль дул уже третий день, и море казалось скорее белым, чем синим; береговой ветер гнал короткую злую волну, перебрасывающую брызги через мидели кораблей. В полдень три фрегата убавили парусов, но даже теперь делали семь узлов и кренились так, что руслени левого борта купались в пене.

До тошноты знакомые очертания мыса Сид подступали все ближе, в хрустально чистом воздухе на фоне безоблачного неба можно было рассмотреть белые домики, повозки, взбирающиеся по дороге к семафорной станции и батареям. Еще ближе, почти на дистанцию выстрела из высоко расположенных сорокадвухфунтовых орудий; до них уже долетают порывы ветра с высот.

— На палубе! — раздается оклик впередсмотрящего с мачты. — «Наяда» подняла вымпел, сэр.

— К повороту, — командует вахтенный лейтенант, скорее для проформы. И не только потому что экипаж «Лайвли» сработался за много лет, но и потому что морякам уже сотни раз приходилось выполнять этот маневр на этом самом участке, и им вряд ли требовалась команда. Рутина притупила рвение матросов «Лайвли», но боцманам приходилось покрикивать «поживей там с этим чертовым шкотом», ибо слаженность действий достигала такой степени безмолвной эффективности, что фрегат рисковал протаранить утлегарем гакаборт «Мельпомены», их переднего мателота, о чьих талантах и ходовых качествах трудно было замолвить доброе слово.

И все же они повернули последовательно, каждый на том самом месте, где поворачивал впереди идущий корабль; поймав ветер, фрегаты образовали ровную линию и вновь направились к Гиени в том же порядке: «Наяда», «Мельпомена», «Лайвли».

— Терпеть не могу эти повороты последовательно, — сказал один тощий мичман другому тощему мичману. — Они не дают человеку никакого шанса — ничего не поймешь: то ли есть сосиска, то ли нет сосиски, даже запаха не почуешь, — добавил он, напряженно вглядываясь сквозь паутину снастей и парусов в прогал между полуостровом и островом Поркероль.

— Сосиска, — воскликнул другой. — О, Батлер, какое чертовски проклятое слово ты произнес. — Он тоже перегнулся через коечную сетку, вглядываясь в пролив: в любой момент могла появиться «Ниоба», бравшая воду в заливе Аженкур и возвращающаяся назад вдоль итальянского побережья, дразня врага и везя собранные где возможно припасы. Очередь «Лайвли» была следующей. — Сосиска, — завопил он, перекрикивая мистраль, — горячая, хрустящая, брызгающая соком, едва укусишь… Бекон! Грибы!

— Заткнись, толстозадый, — прошипел его приятель, сопровождая слова чувствительным щипком. — Господь снизошел к нам.

Услышав, как часовые из морских пехотинцев берут «на караул», вахтенный офицер переместился к подветренному борту, секунду спустя из каюты вышел Джек Обри, закутанный в гриего[1] и с подзорной трубой под мышкой. Он принялся расхаживать по квартердеку, по наветренной его части, являющейся святая святых капитана. Время от времени Джек бросал взгляд на паруса — чисто для проформы, поскольку его вмешательства совершенно не требовалось: фрегат был исключительно эффективной машиной, работающей без сбоев. Такого рода службу «Лайвли» мог исполнять превосходно, даже если бы капитан целый день не вылезал из койки. Не имелось повода сорвать на ком-нибудь злобу, будь даже Джек зол, как Люцифер после падения, да он и не испытывал такой необходимости: напротив, и капитан и команда в течение этих недель и месяцев находились в крайне приподнятом расположении духа, вопреки всем тяготам тесной блокады — этой самой тяжелой и изнурительной для флота работы. Пусть даже богатство не приносит счастья, скорое ожидание его дарит людям весьма близкое подобие этого чувства, а не далее как в сентябре они захватили самый богатый приз, какой можно себе представить. Так что взгляд Обри лучился довольством и одобрением, хотя и не той искренней любовью, с которой смотрел он на первый вверенный ему в командование корабль — короткую, толстую, валкую «Софи». «Лайвли» не был на самом деле его кораблем — ему дали только временные полномочия, до поры, пока настоящий капитан, Хэммонд, не покинет парламентскую скамью в Вестминстере, где представляет местечко Колдбат-Филдс в интересах партии вигов. И хотя Джек восхищался выучкой экипажа и его молчаливой дисциплиной — стоило только скомандовать: «Паруса ставить!» и все паруса до единого окажутся подняты не более чем за три минуты и сорок две секунды — он так и не мог принять их душой. «Лайвли» служил образцом — превосходным, выдающимся образцом, — виговского мировоззрения, но Джек был тори. Он восхищался фрегатом, но восхищение это было несколько отстраненным, как если бы ему пришлось заботиться о жене собрата-офицера — женщине элегантной, целомудренной, лишенной воображения и строящей жизнь исключительно на научных принципах.

На траверзе показался мыс Сепе, и, подвесив подзорную трубу, Джек стал карабкаться по выбленкам — те прогибались под его весом — и, покрякивая, взобрался на грот-марс. Марсовые ждали его, и расстелили лисель, чтобы он мог сесть.