Это было самое странное ощущение (не похожее на дежавю), но у него было такое чувство, будто после стольких лет, он, наконец, вернулся домой. Пока он рос в Огайо, ни один из домов своих родителей он не считал своим. Его родители развелись, когда ему было семь, и он периодически жил то у матери, то у отца, которые повторно обзавелись новыми семьями, причем очень быстро. Ему было трудно, скорее даже невозможно, чувствовать себя у них комфортно, делая вид, что это его дом.

Когда он учился в институте, то жил в общежитиях или также со студентами снимал студии, которые он ему все время приходилось делить с кем-то еще. С тех пор он много переезжал с одного места на другое, в основном живя в дешевых арендованных комнатах, никогда не называя их своим домом.

Но сейчас медленно идя по террасе из красного дерева, которая была настолько же захватывающей, как и окружающей вид, Бен вдруг почувствовал мгновенное сходство с домом (больше коттеджем, отметил он про себя), было такое ощущение будто само дерево и стеклянные перекрытия разговаривали с ним, узнавая и приветствуя возвращение домой. Он ощущал покой, сопричастность, которую очень давно не чувствовал.

Он провел рукой по косяку двери, следуя за Лорен внутрь.

— Это... Это невероятно… единственное слово, которое приходит на ум. Даже перед тем, как я зашел внутрь, уже почувствовал, насколько особенное это место.

Лорен улыбнулась ему, ее зеленые глаза светились радостью.

— Ты чувствуешь, да? Мне всегда казалось, что этот дом волшебный, когда я была маленькой девочкой, я твердо верила, что здесь живут феи или эльфы. И хотя, когда нам с сестрой исполнилось пять, и мы не жили здесь постоянно, я всегда считала этот коттедж своим настоящим домом.

Бен вошел в главную комнату коттеджа, которая на беглый взгляд оказалась гостиной-столовой. Полы были из твердого, искусственно состаренного дуба, потолок высокий с наклоном, с выступающими балками. Мебель выглядела удобной и хорошо использованной, все было подобрано таким образом, чтобы соответствовать деревенскому колориту.

Лорен ловко вскарабкалась по винтовой лестнице, он подумал, в лофт, а Бен тем временем быстро решил оглядеться вокруг, замечая ряд деталей. Дальше к просторной, с высокими потолками большой комнате, прилегала кухня, ванная комната и спальня. Коттедж определенно был маленьким для большой семьи, но безусловно здесь было достаточно места для одного или двух человек.

Его взор упал на морской пейзаж в рамке над встроенным каменным камином. Об искусстве он знал еще меньше, чем о фотографии, но даже на свой взгляд обывателя он смог распознать, что картина была нарисована профессионалом. Здесь были и другие, поменьше картины, столь же великолепные работы, висевшие в разных местах на стенах, и Бен понял, что все их нарисовал одним и тот же художник.

Легкий скрип половиц предупредил его о присутствии Лорен, и он почувствовал такую же реакцию «громом пораженный», снова повернувшись к ней лицом. «Господи, она была прекрасна», — дико подумал он, задаваясь вопросом, все ли ее фигуристое маленькое тело такое же золотистое от загара, как и ту часть ее кожи, которую он видел перед собой. Ухмылка на ее лице сказала, что она отлично видит ход его извращенных мыслей, и он почувствовал, как у него стали краснеть щеки, словно он был подростком, которого засекли с порнографическим журналом.

— Ты нарисовала? — пробормотал он, пытаясь скрыть, что довольно откровенно пялился на ее декольте.

Лорен фыркнула, без сомнения, прекрасно вычислив его поспешную попытку скрыть свои мысли.

— Когда я пыталась рисовать, то краски было больше у меня на лице, руках и одежде, чем на холсте. Мне не хватает терпения смешивать цвета или прорисовывать все мелкие детали. Нет, эти картины нарисовала моя мама. Она удивительный художник, очень известный в мире искусства.

Бен подошел ближе к одной из картин, и прищурившись прочитал вслух:

— Натали Бенуа.

— Она использует свою девичью фамилию, когда подписывает картины.

Он кивнул.

— Она француженка?

— Канадка французского происхождения, если быть точнее. Мои дедушка и бабушка из Монреаля. Мы с сестрой свободно говорим по-французски, изучали язык с того момента, как смогли говорить. Arrêter de regarder mes seins et prenons votre photo de stupide.

— А? — Он поднял бровь на ее безупречный французский, не понимая ни единого слова.

Лорен нахмурилась.

— Я сказала, перестань смотреть на мою грудь и давай сделаем твое дурацкое фото.

В очередной раз почувствовав себя четырнадцатилетним подростком с большим количеством гормонов, а не мозгов, Бен послушно последовал за ней, собаки охотно пристроились позади них.

Она отрегулировала объектив и стала щелкать каким-то переключателями и кнопками на камере, потом передала ему, насколько он мог понять, технологичную и очень дорогую камеру.

— Вот. Это настоящая камера, — заявила она. — Не трогай ничего, все настроено и готово. Тебе остается только нажать на эту кнопку, чтобы сделать кадр.

Бен был немного напуган, делая снимок под орлиным взглядом Лорен, но потом был приятно удивлен результатами, изучая их в видоискателе.

— Хм. Неплохо, — призналась Лорен. — Не возражаешь, если я попробую?

Бен развел руками.

— Будь моим гостем. В конце концов, это твоя камера. И твой пляж.

Она снова кокетливо подмигнула ему, и его сердце ускорилось, да и член тоже зашевелился.

— Сейчас ты увидишь, как надо, дорогой.

И он смотрел, чуть ли не открыв рот, когда она щелкала, словно пулеметной очередью, должно быть сделав десятки снимков за несколько секунд. По роду его деятельности (плохо оплачиваемой профессии) он несколько раз работал с фотографами, поэтому по ее действиям мог сказать, несмотря на свою молодость Лорен была профессионалом. Ей было не больше двадцати двух, двадцать три максимум, решил он, независимо от того апломба уверенности, который она излучала всем своим видом.

И более пристально разглядывая ее молодое лицо, без макияжа, и ее длинные, густые карамельного цвета волосы соблазнительно завившиеся, как только высохли, Бен подумал, что она еще моложе. Он уверял себя, что она явно перешла подростковый возраст. Он даже не хотел рассматривать нечто подобное, учитывая его сильную физическую реакцию на ее присутствие. Много времени прошло, он даже точно не мог сказать сколько, когда он был с женщиной. Его бесконечный кочевой образ жизни определенно не способствовал отношениям, но он всегда и был одиночкой, начиная со средней школы и института.

Но даже если бы он был игроком, парнем, вступающим при каждом удобном случае в случайные связи, Бен понял, что все равно почувствовал бы непреодолимое влечение к Лорен. И дело даже касалось не ее внешности — лица, волос и тела, хотя Бог знал, что этого было вполне достаточно, чтобы любой дышащий гетеросексуальный мужчина обратил на нее внимание. В большей степени дело касалось ее характера — ее нахального, бесстрашного поведения, что ее совершенно не заботило, как она выглядит дома, в этом первозданном, непорочном месте. И все вместе представляло собой один заманчивый, неотразимый пакет, от которого он стал жестким и готовым, что для него стало крайне удивительно, при самом первом взгляде, как только он увидел ее, поэтому ему было очень трудно сосредоточиться на чем-то еще, кроме как она будет выглядеть, лежа под ним, когда его член будет похоронен глубоко внутри ее маленького тела, пока он будет трахать ее так сильно, как никогда не трахал ни одну женщину раньше. А потом он не мог не улыбнуться про себя, потому что ему пришло в голову, что скорее всего он будет под Лорен. Что-то подсказывало ему, что она предпочитает верховодить, причем всегда, насколько это возможно, и постольку он сильно ее хотел в данную минуту, то готов был позволить делать все, что, черт возьми, она хотела бы сделать с ним.

Лорен, наконец, опустила камеру и стала просматривать сделанные снимки.