– Прежде, – сказал Планше с добродушной улыбкою, – я пил ваше вино; теперь я счастлив, что вы пьете мое.

– С божьей помощью, друг Планше, я буду пить его долго, потому что теперь я совершенно свободен.

– Получили отпуск?

– Бессрочный!

– Как! Вышли в отставку? – спросил Планше с изумлением.

– Да, ушел на отдых.

– А король? – вскричал Планше, воображавший, что король не может обойтись без такого человека, как д’Артаньян.

– Король поищет другого… Но мы хорошо поужинали, ты в ударе и побуждаешь меня довериться тебе… Ну, раскрой уши!

– Раскрыл.

Планше рассмеялся скорее добродушно, чем лукаво, и откупорил бутылку белого вина.

– Пощади мою голову.

– О, когда вы, сударь, потеряете голову…

– Теперь она у меня ясная, и я намерен беречь ее более чем когда-либо. Сначала поговорим о финансах… Как поживают наши деньги?

– Великолепно. Двадцать тысяч ливров, которые я получил от вас, у меня в обороте; они приносят мне девять процентов. Я вам отдаю семь процентов, стало быть, еще зарабатываю на них.

– И ты доволен?

– Вполне. Вы привезли еще денег?

– Нет, но кое-что получше… А разве тебе нужны еще деньги?

– О нет! Теперь всякий готов мне ссудить, я умею вести дела.

– Ты когда-то мечтал об этом.

– Я подкапливаю немного… Покупаю товары у моих нуждающихся собратьев, ссужаю деньгами тех, кто стеснен в средствах и не может расплатиться.

– Неужели без лихвы?

– О господин! На прошлой неделе у меня было целых два свидания на бульваре из-за слова, которое вы только что произнесли.

– Черт подери! Неплохо! – промолвил д’Артаньян.

– Меньше тринадцати процентов не соглашаюсь, – отозвался Планше, – таков мой обычай.

– Бери двенадцать, – возразил д’Артаньян, – а остальные называй премией и комиссионными.

– Вы правы, господин. А какое же у вас дело?

– Ах, Планше, рассказывать о нем долго и трудно.

– Все-таки расскажите.

Д’Артаньян подергал ус, как человек, не решающийся довериться собеседнику.

– Что такое? Торговое предприятие? – спросил Планше.

– Да.

– Выгодное?

– Да, четыреста процентов.

Планше так ударил кулаком по столу, что бутылки задрожали, точно от испуга.

– Неужели?

– Думаю, что можно получить и больше, – хладнокровно молвил д’Артаньян. – Но лучше обещать меньше…

– Черт возьми! – сказал Планше, придвигая стул. – Но ведь это бесподобное дело!.. А много в него можно вложить денег?

– Каждый даст по двадцать тысяч ливров.

– Это весь ваш капитал. А на сколько времени?

– На один месяц.

– И мы получим…

– По пятидесяти тысяч наличными каждый.

– Это изумительно!.. И много придется сражаться за такие проценты?

– Да, конечно, придется немного подраться, – продолжал д’Артаньян с прежним спокойствием. – Но на этот раз, Планше, нас двое, и я беру все удары на себя.

– Нет, я не могу согласиться…

– Тебе, Планше, нельзя участвовать в этом деле. Тебе пришлось бы бросить лавку…

– Так дело, значит, не в Париже?

– Нет, в Англии.

– В стране спекуляций? – сказал Планше. – Я ее знаю очень хорошо… Но позвольте полюбопытствовать: какого рода дело, сударь?

– Реставрация…

– Памятников.

– Да, мы реставрируем Уайтхолл.

– Ого!.. И за месяц, вы надеетесь?

– Беру все на себя.

– Ну, если вы, сударь, все берете на себя, так уж конечно…

– Ты прав… мне это дело знакомо… Однако я всегда не прочь посоветоваться с тобою…

– Слишком много чести… К тому же я ровно ничего не смыслю в архитектуре.

– О, ты ошибаешься, Планше: ты превосходный архитектор, не хуже меня, для постройки такого рода.

– Благодарю вас…

– Признаться, я попытался предложить это дело своим друзьям, но их не оказалось дома. Досадно, что нет больше смелых и ловких людей.

– Ах, вот как! Значит, будет конкуренция, предприятие придется отстаивать?

– Да…

– Но мне не терпится узнать подробности.

– Изволь. Только запри двери и садись поближе.

Планше трижды повернул ключ в замке.

– И открой окно. Шум шагов и стук повозок помешают подслушивать тем, кто может услышать нас.

Планше распахнул окно, и волна уличного гама ворвалась в комнату. Стук колес, крики, звук шагов, собачий лай оглушили даже самого д’Артаньяна. Он выпил стакан белого вина и начал:

– Планше, у меня есть одна мысль.

– Ах, сударь, теперь я вас узнаю, – отвечал лавочник, дрожа от волнения.

После минутного молчания, обдумав не одну мысль, а собрав все свои мысли, д’Артаньян спросил:

– Любезный Планше, ты, без сомнения, слыхал об английском короле Карле Первом?

– Разумеется, сударь. Ведь вы покидали Францию, чтобы оказать ему помощь. Однако он все же погиб, да и вас едва не погубил.

– Именно так. Я вижу, что память у тебя хорошая, любезный Планше.

– Такие вещи не забываются даже при плохой памяти. Мне рассказал господин Гримо – а ведь он не из болтливых, – как скатилась голова Карла Первого, как вы провели почти целую ночь на корабле, начиненном порохом, и как всплыл труп милейшего господина Мордаунта с золоченым кинжалом в груди. Разве такое забудешь!

– Однако есть люди, которые все это забыли.

– Разве те, которые ничего не видали или не слыхали рассказа Гримо.

– Тем лучше, если ты помнишь все это. Мне придется напомнить тебе только об одном: у короля Карла Первого остался сын.

– У него было, разрешите вам заметить, даже два сына, – возразил Планше. – Я видел меньшого, герцога Йоркского, в Париже, в тот день, когда он ехал в Пале-Рояль, и мне сказали, что он второй сын Карла Первого. Что касается старшего, то я имею честь знать его только по имени, но никогда в глаза его не видел.

– Вот о нем-то идет речь, Планше, об этом старшем сыне, который прежде назывался принцем Уэльским, а теперь называется королем английским, Карлом Вторым.

– Король без королевства, – нравоучительно заметил лавочник.

– Да, Планше, и можешь прибавить: несчастный принц, несчастнее, чем любой бедняк из самых нищих кварталов Парижа.

Планше безнадежно махнул рукой, как бы выражая привычное сострадание к иностранцам, с которыми не думаешь когда-либо соприкоснуться лично. К тому же в данной сентиментально-политической операции он не видел, как может развернуться коммерческий план д’Артаньяна, а именно этот план занимал его в первую очередь. Д’Артаньян понял Планше.

– Слушай же, – сказал д’Артаньян. – Этот принц Уэльский, король без королевства, как ты верно выразился, заинтересовал меня. Я видел, как он просил помощи у Мазарини, этого скряги, и у Людовика Четырнадцатого, этого ребенка, и мне, человеку опытному в таких делах, показалось по умным глазам низложенного короля, по благородству, которое он сохранил, несмотря на все свои бедствия, что он человек смелый и способен быть королем.

Планше молча кивнул в знак согласия. Но все это еще не объясняло ему идеи д’Артаньяна. Д’Артаньян продолжал:

– Так вот какой вывод сделал я из всего этого. Слушай хорошенько, Планше, потому что мы уже приближаемся к сути дела.

– Слушаю.

– Короли не так густо растут на земле, чтобы народы могли бы найти их всюду, где они понадобятся. Этот король без королевства, на мой взгляд, – хорошо сохранившееся зерно, которое даст недурные всходы, если его вовремя посадит в землю осторожная и сильная рука.

Планше по-прежнему кивал головою, по-прежнему не понимая, в чем дело.

– Бедное зернышко короля, подумал я и окончательно растрогался, но именно поэтому мне пришло в голову, не глупость ли я затеваю; вот я и решил посоветоваться с тобой, друг мой.

Планше покраснел от радости и гордости.

– Бедное зернышко короля! – повторил д’Артаньян. – Не взять ли тебя да не перенести ли в добрую почву?