Тут стоит упомянуть, что мисс Вилкокс, открыв сундуки мисс Фитцгиббон, обнаружила в них великолепный гардероб; все эти разнообразные наряды оказались столь чудесными, что вместо того, чтобы отдать распоряжение разложить их в ящиках комода, стоявшего в школьной спальне, она поместила их в шкафу красного дерева в своей комнате. Собственными руками она каждое воскресенье наряжала свою маленькую любимицу в шелковое стеганое пальтишко, шляпку с перьями, боа из горностая, маленькие французские ботиночки и перчатки. Ее переполняла такая гордость, когда она вела эту маленькую наследницу (дело в том, что вскоре после своего отъезда мистер Фитцгиббон прислал письмо, в котором сообщал дополнительные сведения о своей дочери – она является его единственным ребенком и унаследует все его имущество, включая Мей Парк в графстве Мидленд) в церковь и там усаживала рядом с собой на скамье, находящейся на галерее. Беспристрастные наблюдатели, возможно, удивятся, не понимая, чем же здесь можно гордиться. Они будут ломать себе голову, пытаясь отыскать какие-то особенные достоинства, которыми обладает эта маленькая женщина, одетая в шелка. Дело в том, что, по правде говоря, мисс Фитцгиббон была далеко не первой красавицей в школе – миленькие цветущие личики ее школьных подруг были гораздо симпатичнее. Если бы она была девочкой из бедной семьи, то мисс Вилкокс не понравилась бы ее внешность. Причем совершенно бы не понравилась. Скорее, она даже оттолкнула бы ее. Скажу больше: хотя мисс Вилкокс вряд ли признала бы это обстоятельство – наоборот, она всеми силами старалась не сознаваться в этом, но бывали моменты, когда она начинала ощущать некую странную усталость оттого, что ей постоянно приходится поддерживать этот заведенный ею же порядок. Для нее было крайне неестественным выказывать особое отношение к какой-либо из своих учениц. Естественно, она не получала удовольствия, когда ей приходилось льстить и расточать ласки этой новоиспеченной наследнице, ей уже не хотелось постоянно держать ее рядом с собой и проявлять о ней особенную заботу. «Но это необходимо из принципиальных соображений, – возражала она самой себе. – Эта девочка – моя самая знатная и богатая ученица; она, как никто другой, повышает мою репутацию и приносит наибольший доход.

Поэтому, справедливости ради, следует проявлять к ней особое снисхождение». Так она и поступала, но при этом все сильнее и сильнее ощущала некую странность происходящего.

Следует признать, что незаслуженные блага, которыми осыпали маленькую мисс Фитцгиббон, определенно не принесли ей никакой пользы. Положение любимицы делало ее неподходящим партнером для игр, и соученицы не принимали ее в свою компанию, отвергая с такой решительностью, на какую у них только хватало смелости. Впрочем, вскоре проявлять активную неприязнь уже не понадобилось. Со временем стало понятно, что вполне достаточно просто избегать ее общества: фаворитка оказалась ребенком необщительным. Даже мисс Вилкокс никогда не удавалось установить с ней доверительный контакт. Когда она посылала за ней для того, чтобы та пришла в гостиную и показала свои великолепные наряды гостям, и особенно тогда, когда звала ее в свой кабинет, чтобы провести вечер в ее обществе, она частенько чувствовала какое-то странное смущение. Она пыталась быть любезной и приветливой с юной наследницей для того, чтобы каким-нибудь образом разговорить, даже развеселить ее. Себе самой воспитательница не смогла объяснить причину, по которой ее усилия в этом направлении наталкивались на упорное сопротивление, но именно так всякий раз и происходило. Однако мисс Вилкокс была женщиной настойчивой: какой бы ни была ее протеже, покровительница не должна сдаваться. Из принципиальных соображений ей следовало продолжать применять свою систему привилегий.

У ее фаворитки не было подруг; и один джентльмен, который примерно в это же время посетил Лодж и увидел мисс Фитцгиббон, высказал следующее замечание: «Этот ребенок выглядит совершенно несчастным». Он наблюдал за тем, как нарядно одетая мисс Фитцгиббон гуляла в одиночестве в то время, как ее школьные подруги вместе весело играли.

– Кто это несчастное маленькое существо? – спросил он.

Ему назвали ее имя.

Бедная маленькая душа! – повторил он, наблюдая за тем, как она расхаживала взад и вперед по аллее. Гордо выпрямив спину, девочка величественно вышагивала, засунув руки в муфту из горностая. Ее шелковое стеганое пальто ярко блестело в лучах зимнего солнца, а большая шляпа от Легхорна закрывала почти все лицо.

Бедная маленькая душа! – снова произнес этот джентльмен. Открыв окно гостиной, он наблюдал за владелицей муфты до тех пор, пока не поймал на себе ее взгляд. Он поманил ее пальцем, и она подошла. Ему пришлось наклониться к ней, а ей – поднять лицо вверх.

– Неужели тебе не хочется поиграть, малышка?

– Нет, сэр.

– Нет! Почему? Ты считаешь, что ты лучше, чем другие дети?

Ответа не последовало.

– Неужели ты не будешь играть с другими только потому, что все говорят тебе, что ты – богатая девочка?

Юная леди пустилась наутек. Он протянул руку, чтобы задержать ее, но она уже была далеко и вскоре вообще скрылась из виду.

– Она – единственный ребенок в семье, – сказала мисс Вилкокс, как бы извиняясь за такое неучтивое поведение, – и, как вы понимаете, скорее всего, отец избаловал ее; следует простить ей эту слегка вздорную манеру поведения.

– Гм! Боюсь, что такому поведению нет оправдания.

Мистер Эллин, джентльмен, о котором упоминалось в предыдущей главе, был человеком, который любил бывать там, где ему нравилось бывать, и поэтому, будучи досужим

сплетником, бывал практически везде. Его нельзя было назвать богатым – жил он достаточно скромно. И все же он, вероятно, располагал кое-какими средствами, так как, не имея определенного рода занятий, содержал собственный дом и слугу. Он часто рассказывал о том, что когда-то был рабочим; если это на самом деле было правдой, то происходило совсем недавно, так как выглядел мистер Эллин не таким уж и старым.

Когда он был увлечен интересной беседой, то казался и вовсе молодым. Однако он был подвержен частым переменам настроения. Соответствующим образом менялось и его лицо. Его глаза, подобно хамелеонам, могли изменять свой цвет. Временами они были голубыми и веселыми, потом становились серыми и мрачными, а иногда даже зелеными и сверкающими. Роста он был среднего, довольно худощав и жилист. В общем, его можно было назвать привлекательным мужчиной. Он жил в этих краях не более двух дет; о его прошлой жизни ничего не было известно. Однако когда приходский священник – а он происходил из хорошей семьи, имел вес в обществе, и, вне всякого сомнения, среди его знакомых не было людей с сомнительной репутацией – представил его, то мистер Эллин сразу же был принят местным обществом и всем своим поведением доказал, что он достоин подобной чести. Одни называли его неординарным человеком и даже считали экстравагантным, другие, наоборот, полагали неуместным применение подобных эпитетов на его счет. Он казался им человеком очень тихим и безобидным, но не всегда до конца откровенным и понятным, как, возможно, им хотелось бы. У него был тревожный взгляд, и иногда во время беседы он как-то уж очень неопределенно выражал свои мысли, но, тем не менее, все считали, что делал он это без злого умысла.

Сестры Вилкокс часто приглашали мистера Эллина к себе. Он иногда даже пил с ними чай.

Оказалось, что он любит пить чай со сдобными булочками и при этом охотно принимает участие в застольных разговорах, без которых не обходится ни одно чаепитие. Говорили, что он был метким стрелком и хорошим рыбаком. Но главное, он оказался отменным сплетником – ему очень нравилось сплетничать. Словом, ему нравилось женское общество, и он, похоже, не считал, что его знакомые женщины должны обладать какими-то особенными достоинствами и выдающимися умственными способностями. В этом смысле сестры Вилкокс, например, были почти такими же плоскими и ограниченными, как и фарфоровые блюдца, на которых стояли их чайные чашки; несмотря на это, мистер Эллин прекрасно с ними ладил. Он, несомненно, получал большое удовольствие, слушая, как они обсуждали подробности из жизни их школы. Он знал имена всех учениц и всегда здоровался с ними за руку, если ему доводилось встречать их во время прогулок. Он знал, в какие дни в школе проводятся экзамены, какие дни считаются праздничными, ему даже случалось сопровождать мистера Сесила, местного викария, когда тот приходил, чтобы проэкзаменовать учениц по истории церкви.