Я думаю, что мы с вами чем-то похожи. Вы тоже любите книги. Безмолвное откровение, найденное на их страницах доставляет вам больше удовольствия, чем самоободряющие словесные излияния реальных собеседников. И кто же я, по-вашему? Достойная женщина, отгородившаяся от мира покровом спокойствия? Женщина, в которой смешались покорность и строгость, как цветы в незатейливом букете? Вы считаете, что первое впечатление всегда обманчиво? Очень хорошо. Это значит, что мы уже лучше понимаем друг друга. Та особа, которую я вам представила, является существом вполне реальным. Это миссис Челфонт. И она вам сама обо всем расскажет. Был, правда, еще один человек, и звали ее по-другому, но упоминание о ней теперь можно найти только в летописях. Она тоже могла бы вам рассказать свою историю, но это была бы совершенно другая история. Она утверждала, что смогла найти свой идеал в жизни, но потом его потеряла. Что толку сожалеть о перенесенных в пути опасностях, если путешествие имело счастливый конец? Той юной девушки уже не существует. Она повзрослела и превратилась в женщину. И именно эта женщина, стыдливо скрывая свою ранимую душу и подчинив свои надежды и желания здравому смыслу, сейчас приветствует вас. Возможно, вам тоже доводилось прятать свои истинные чувства под невозмутимой внешностью. Многие, наверное, сказали бы, что подобная юношеская пылкость, сохранившаяся в человеке, чья молодость уже прошла, похожа на нежный тропический цветок, высаженный в суровую почву английского сада. Что я сама думаю по этому поводу? Об этом вы скоро узнаете.

Ну а сейчас давайте пройдем в мой сад. Да, я тоже увлекаюсь садоводством. У меня типичный английский сад. Неяркие цветы, наслаждаясь частыми дождиками, скрашивают своим нежным цветением серые английские деньки. Здесь нет никаких новомодных фуксий и гвоздик, скучающих по своим родным гималайским склонам! Мои клумбы напоминают вышитую ткань. Весной на них цветут колокольчики и примула, а летом – розы и лаванда. В саду я возвела беседку, увитую глициниями. В ней царят безмятежность и спокойствие. Гнев уходит, а печаль зарастает жимолостью, мхом и крошечными голубыми цветочками, похожими на звездочки. Как же они называются? Это незабудки. Очень хорошо. Мы ничего не забудем.

Меня зовут Изабель, а моя девичья фамилия – Кук. Я родилась в городе Н-ске в семье портного. Я была старшей из четырех его дочерей. Самые ранние воспоминания моего детства связаны с тем, как меня по утрам будил звон колоколов. Колокола эти были на огромной церкви, которая находилась прямо возле нашего дома, и лет до шести я считала, что эта церковь принадлежит нашей семье, а ее колокола звонят только для нас и каждое воскресенье созывают прихожан, чтобы они засвидетельствовали нам свое уважение. Жили мы в двух комнатах в старом обветшалом доме. Зато из наших окон открывался грандиозный вид: были видны остроконечные шпили и вход в храм божий. Обычно, умытые и нарядно одетые, мы приходили сюда в воскресенье, чтобы пообщаться с его хозяином, и Он от самых дверей своего дома открывал перед нами обширный и бодрящий душу вид на поросшие вереском луга, холмы и вообще на всю нашу деревенскую местность до самого Касл Хилла. Площадкой для игр обычно служила нам узкая мокрая улочка (тяжелые рабочие будни нашего городка скрашивали лишь такие развлечения, как пение в церковном хоре и травля привязанного быка собаками), но наше воображение не знало границ, и мы уносились туда, где огромные корабли, взяв на борт людей и товары, плыли в далекие страны, и мы представляли, как собираем полевые цветы и ежевику на этих далеких берегах. Я спала в одной кровати со своими сестрами и просто не представляла себе, как можно спокойно уснуть, не чувствуя тепло родных тел. Рядом с нами дремали наши родители, и мы ничего не боялись. Не пугали нас даже сторожившие наш сон похожие на привидения лекала, с помощью которых отец кроил костюмы. Вторая комната служила мастерской, столовой, кухней, а также могла выполнять любые другие функции, жизненно необходимые для нашей семьи. Вы, наверное, решили, что в нашем жилище царил полный хаос, однако это не так. Дом содержался в должном порядке. Все наши вещи висели на гвоздях. Как правило, на одном гвозде висели вещи, которые нужно было стирать, а на другом – те, которые нам следовало надеть. А когда в доме нет ничего лишнего, то и беспорядка быть не может. По утрам после завтрака мы становились в очередь, чтобы помыть посуду. Убрав со стола, отец принимался за работу. Он раскраивал ткань, а мать сшивала детали. Моя мама всегда работала рядом с отцом. Мы, дети, помогали им по мере своих сил. Мы ложились спать, а наши родители работали до поздней ночи.

Наш город был знаменит своими шерстяными тканями и портными, и джентльмены из самого Манчестера и даже из Лондона приезжали к нам шить костюмы, чтобы потом иметь возможность похвастаться изделиями от знаменитых мастеров. Однако портных здесь было так много, что между ними существовала жесткая конкуренция, и мой отец был далеко не преуспевающим мастером, а скорее, едва сводил концы с концами. Наша семья была бедной, но мне казалось, что мы были богатыми людьми. Я и до сих пор так считаю. Окруженные любовью, мы, довольствуясь малым, все же чувствовали себя счастливыми. Уже намного позже я поняла (и у меня до сих пор сжимается сердце, когда я вспоминаю об этом), что жизнь моих родителей была далеко не легкой и приятной. Особенно жизнь моей матери. Я часто вспоминаю ее красные глаза. И были они такими не оттого, что она плакала (ей была совершенно чужда жалость к себе самой), а потому, что ей приходилось долго и напряженно работать в полутемной комнате. У нее была тяжелая жизнь, но ради семьи она была готова пойти на любые жертвы. Я вспоминаю, как однажды мы пришли в гости в одну состоятельную семью. Перед мамой поставили тарелку с мясом, и тут моя: маленькая сестра сказа-ла: «Мама ничего не ест, кроме хлеба и масла». Благодаря тому, что родители во многом ограничивали себя, мы имели возможность ходить в школу. Самым большим удовольствием для меня было читать для них вслух в то время, когда они работали. Ведь им обоим так и не довелось научиться хорошо читать и писать.

Отец часто говорил нам, что когда нас начинают одолевать мысли о том, как нам тяжело живется, то мы должны подумать о тех, кому живется еще хуже, чем нам, и вспомнить все хорошее, что есть в нашей жизни. Он считал, что для него благом является работа. Он говорил, что Бог тоже портной, а наши жизни – это одежда, которую Он сшил для каждого из нас. «Помните, что если земная жизнь кажется вам мрачной и тяжелой, то, возможно, на небесах вам уготована жизнь, наполненная богатством и славой», – говорил он. Я помню его руки в поношенных нарукавниках. Помню, как он разрезал большими ножницами ткань, и при этом слышался тихий, мягкий звук, похожий на то, как чихает котенок. «Если вдруг что-то причинит вам страдание, вы подумайте о том, что в этот момент кто-то пришил к вашему платью жемчужинку», – говорил он. Частенько, когда меня обижали или когда я сдирала себе колени в кровь, я садилась и представляла себе, как на моем простеньком платьице появляется еще одна жемчужина, и в этот момент мне казалось, что я – самая прекрасная принцесса на Земле. Я родилась в удивительной семье и верила, что весь мир наполнен добром, и поэтому, когда я выросла, не испытывала страха перед жизнью.

Что касается семейной иерархии, то, на мой взгляд, я занимала в ней самую выгодную позицию. Старшая дочь всегда имеет двойную привилегию. Она является второй матерью для младших детей и младшей сестрой для своей собственной матери. Во всем этом был только один неприятный момент. Старшая сестра обычно считает себя человеком нужным для семьи, и по этой причине ей не хочется покидать отчий дом. Однако все понимали, что я обязательно буду работать, чтобы прокормить себя, и что, несмотря на любовь, которую я питаю к родному очагу, я все же с нетерпением жду момента, когда жизнь предоставит возможность познать что-то новое. Я окончила школу в четырнадцать лет и провела дома еще два счастливых года, помогая матери шить и управляться с младшими детьми. В то время мы с мамой часто развлекали себя одной нехитрой забавой. Мы пытались представить, что меня ждет в будущем. При этом мы строили самые невероятные предположения, забывая о том, что в действительности у меня был весьма небогатый выбор. У меня было всего три варианта. Я могла или остаться дома и работать вместе с отцом, или пойти на фабрику, или стать гувернанткой. Было бы невероятным везением, если бы мне удалось получить место гувернантки. Такие места обычно предлагали образованным девушкам из средних слоев общества, но мой школьный учитель, который любил меня, всячески старался мне в этом помочь. Его усилия увенчались успехом. Я получила место гувернантки в семье Корнхилл. На моем попечении оказались двое детей, одному из которых было семь лет, а другому – шесть. Этот дом находился более чем в восьмидесяти километрах от моего родного дома. Мне сразу понравилось его название – Хеппен Хис, и с самого начала я называла его про себя Хеппи Хис. Для меня это название ассоциировалось с простором полей, свежим ветром и чистотой девственной природы. Если уж мне пришлось покинуть свой дом, то о более благозвучном названии для моего нового жилища и мечтать было нельзя. Однако расставание с отчим домом было мучительным. Вся семья провожала меня до остановки дилижансов. Мы шли молча, потому что всем было грустно. Младшие дети даже плакали. Отец сшил мне два серых платья, и я чувствовала себя невероятно взрослой. Он помог мне и справиться с волнением, которое я испытывала по поводу начала своей взрослой жизни, и развеять тоску оттого, что мне приходится покидать семью.