И шевалье повернулся спиной к виконту, который просто оторопел от самоуверенности своего юного соседа; однако не успел г-н де Безри сделать и нескольких шагов, как Роже, вспомнив о разнице в возрасте между ним и виконтом, спохватился и упрекнул себя за то, что отважился преподать ему урок; вот почему он вернулся и вновь подошел к старику.

— Сударь, — произнес он самым учтивым тоном, но с прежней твердостью, — окажите мне честь принять уверения в самом глубоком к вам уважении.

И Роже почтительно поклонился виконту, который невольно отдал ему поклон.

— Черт побери! Черт побери! — пробормотал г-н де Безри, глядя вслед удалявшемуся юноше. — Либо я сильно ошибаюсь, либо этот молодой человек еще доставит нам немало хлопот. Как хорошо, что Констанс уже на пути в Шинон.

Виконт совсем позабыл, что настоятельница монастыря августинок в Шиноне по воле случая доводилась теткой шевалье д'Ангилему.

Однако Роже вспомнил об этом и именно потому не поддавался слишком уж сильному отчаянию. Ему даже пришло на память — если только детские воспоминания не обманывали его, — что славная и добрая тетушка очень его любила; в свое время он дважды навещал ее вместе с матерью, а сама тетушка также два раза приезжала к ним в Ангилем; надо сказать, что Роже теперь испытывал смутные угрызения совести: дело в том, что в прошлом, в тех случаях, когда они виделись, он был не так внимателен к тетушке, как она того заслуживала.

Действительно, ему приходили теперь на память многочисленные проявления привязанности, говорившие о трогательной заботе и внимании с ее стороны, но тогда они казались ему утомительными и докучными, хотя должны были бы, напротив, переполнить его сердце признательностью. В монастыре не много развлечений; Роже до сих пор не забыл еще, с какой неохотой он в дни своего пребывания в Шиноне по необходимости присутствовал на обедне и на вечерне, и это несмотря на ангельское пение монашек, послушниц и пансионерок, которым сопровождалось торжественное богослужение. Так вот, обратите внимание, до чего изменчивы вкусы и непостоянны склонности человеческие! Сейчас шевалье просто мечтал о том, чтобы присутствовать на столь благолепных церемониях, он мечтал также о том, как будет узнавать и различать в хоре ангельских голосов мелодичный голосок Констанс, возносящийся к небесам; ему хотелось поскорее увидеть, как среди одетой в белоснежные одежды паствы Господней мелькает ее воздушная фигурка, такая невесомая, такая чистая, как будто она принадлежала к иному, неведомому миру, о котором можно только грезить и который лишь на несколько мгновений отпустил ее на грешную землю и в любую минуту может снова забрать к себе.

Роже смутно припоминал и окошко в покоях тетушки: оно выходило в сад, где монашенки прогуливались в часы рекреаций; на это окно Роже — он не мог теперь понять былой своей слепоты — в то время почти не обратил внимания. Вот какие мысли кипели в голове юноши с той самой минуты, когда он узнал, что мадемуазель де Безри воспитывается именно в том монастыре, где настоятельницей была его тетушка. Нежность этой славной, этой превосходной тетушки ожила в памяти юноши, и он понял, что должен, просто обязан вознаградить достойную женщину за то, что в свое время недостаточно ценил ее доброе отношение. Таким скромным вознаграждением мог бы стать его визит в монастырь, причем теперь он поведет себя так, как положено доброму христианину и послушному племяннику: будет неукоснительно присутствовать на всех церковных службах, охотно составит компанию тетушке, особенно в те часы, что она будет проводить в чудесной комнатке, выходящей окнами в сад. И поэтому Роже твердо решил нанести визит тетушке; но как, разумеется, уже догадался читатель, решил шевалье это in petto note 3 и ни с кем не посоветовался, будет ли уместен подобный визит.

Вот почему однажды утром, на рассвете, Роже тихонько спустился вниз, оседлал Кристофа и, понимая, что его внезапный отъезд может вызвать сильное беспокойство, предупредил младшего конюха, что пробудет в отсутствии дня четыре или пять.

От Ангилема до Шинона около двадцати четырех льё. Даже если не слишком гнать Кристофа, дорога туда должна была занять два дня. И действительно, в тот же вечер Роже остановился на ночлег в Сен-Море, небольшом городке, расположенном как раз на полпути, а назавтра, часа в четыре пополудни, он уже был в Шиноне.

Хотя шевалье не навещал тетушку, по крайней мере, лет шесть, а то и все восемь, он не забыл, по какой дороге можно проехать в монастырь: юноша направился прямо туда, ни разу даже не обратившись с вопросом к прохожим, и вскоре уже постучался в ворота святой обители. Порядки в монастыре августинок были весьма строгие, и привратница, отворившая ему, нахмурила было брови с весьма недовольным видом, узрев перед собой рослого и красивого юношу, желавшего войти в святое убежище; однако, назвав себя и сославшись на свое близкое родство с настоятельницей, Роже увидел, что лицо почтенной привратницы внезапно смягчилось, а двери распахнулись как бы сами собой. Пять минут спустя шевалье Роже Танкред уже приник губами к пухлой руке своей славной тетушки и запечатлел на ней почтительный поцелуй.

Добрая его тетушка принадлежала к числу тех очаровательных аббатис, чьи портреты сохранила для нас аристократическая традиция прошлого века: не слишком высокие, но и не слишком низенькие, полные, кругленькие, как бы сотканные из сладких речей и благочестивых улыбок, аббатисы эти, строго следуя уставу своего ордена, умудрялись одеваться с известным изяществом и едва уловимой кокетливостью, однако делали они это так ловко, что и придраться было не к чему. Прибавим, что настоятельница монастыря в Шиноне доводилась младшей сестрой баронессе д'Ангилем и принадлежала к семейству де ла Рош-Берто — иными словами, к одному из самых старинных и самых знатных родов в Турени.

Добрая настоятельница никогда не ведала иных помыслов, кроме самых благочестивых, и потому была весьма далека от того, чтобы заподозрить истинную причину, побудившую ее племянника приехать в Шинон. Она приказала отвести Кристофа на конюшню и хорошенько позаботиться об этом замечательном животном, чья жизнь с некоторых пор стала весьма беспокойной. А Роже Танкреда в тот же миг препроводили в собственные покои настоятельницы, которые она сама запирала на ключ; состояли они из просторной комнаты и другой, чуть поменьше. Эта-то маленькая комната и была той самой, куда так стремился Роже: окна ее выходили в монастырский сад.

Встреча шевалье с тетушкой была как нельзя более нежной и трогательной; славная дама уже три года не видела ни барона, ни баронессы; за это время Роже так вырос и настолько переменился, что достопочтенная настоятельница даже с трудом узнала его, она едва не отдернула руку, которую юноша, обрадованный тем, что ему удалось проникнуть в обитель, где пребывал предмет его любви, сжимал слишком уж восторженно. Однако, как только Роже заговорил о своих родителях, как только он объявил, что прибыл от их имени, ибо они сильно тревожились, не получая вестей от своей сестры и свояченицы, и поручили ему справиться о ее здоровье, добрая аббатиса не выдержала: несмотря на то, что племянник превратился уже в рослого юношу, она заключила его в свои объятия и, после того как он облобызал у нее руку, запечатлела поистине материнский поцелуй на его лбу.

Это было все, чего только пока мог желать шевалье: он был допущен в монастырь.

Надеяться на что-нибудь большее в первый вечер не приходилось. К тому же бедный малый, проделав двадцать четыре льё верхом, так устал, что до завтрашнего утра все равно не мог бы двинуться с места. В комнате тетушки ему подали чудесный ужин — заливного цыпленка, сладкие пирожки, варенье; потом Роже проводили в его комнату, наказав тут же лечь спать и не просыпаться до самого утра, вплоть до обедни.