По мере того как наш художник продолжал свое выступление, слушатели, по крайней мере те, кто говорил по-французски, стали убеждаться в том, что их ввела в обман новая выходка Бенедикта, взявшего слово, как оказалось, только затем, чтобы сказать своим слушателям те истины, каких они не ждали.

И с той минуты, когда у них уже не возникало никаких сомнений на этот счет, на время утихшая буря вновь загремела угрозами, и их стало еще больше, чем раньше. Вот почему, чувствуя, что гнев поднимался в толпе, словно прилив на море, и понимая, что на этот раз у него не оставалось ни одного шанса на какую бы то ни было помощь, Бенедикт уже стал оценивать расстояние между столом, на который он взобрался, и окном кафе, как вдруг всеобщее внимание привлекло несколько пистолетных выстрелов, которые раздались шагах в двадцати от толпы, в центре внимания которой находился Тюрпен.

Шум и дым указывали то место на аллее, откуда раздались эти выстрелы.

Элегантный молодой человек в штатском пытался убить другого человека, одетого в мундир полковника ландвера и казавшегося вдвое старше, чем нападавший.

Оба ожесточенно боролись: один за то, чтобы отнять жизнь противника, другой — защищая свою собственную.

В ходе этой борьбы грянул новый пистолетный выстрел, но тот, кому предназначалась пуля, не был ею задет.

Напротив, тот, жизни кого угрожала опасность, только удвоил свои усилия, ибо он схватился с врагом врукопашную и, не помышляя даже знать на помощь — хотя ему стоило только крикнуть и она была бы ему оказана, — принялся трясти противника до тех пор, пока тот совсем не обессилел, опрокинул его на спину, потом упал на нею, а затем, приподнявшись, встал ему коленом на грудь.

Вот тогда все бросились к борцам, и в том, кто только что подвергся столь великой опасности, люди с удивлением узнали графа Эдмунда фон Бёзеверка — министра короля Вильгельма.

А тот уже успел вырвать из рук убийцы револьвер, так дурно послуживший его владельцу. Первым движением министра было приставить револьвер к голове молодого человека и размозжить ее последней пулей, которой еще было заряжено оружие. Этого ждал и сам побежденный; почувствовав у своего виска холодное дуло, он сказал:

— Стреляйте! Стреляйте же!

Но граф передумал. Он сунул револьвер себе в карман и, передав убийцу в руки двух офицеров, сказал:

— Господа, этот молодой человек, должно быть, безумец, к тому же он крайне неловок. Без всякого подстрекательства с моей стороны он набросился на меня и пять раз выстрелил в упор из револьвера, но не задел. Отведите его в ближайшую тюрьму, а я тем временем дам отчет королю об этом покушении. Не стоит и объяснять, не правда ли, что я премьер-министр, граф фон Бёзеверк.

Затем, достав носовой платок, он обернул легкую царапину на руке и, направившись обратно по дороге, что привела его сюда, пошел к Малому королевскому дворцу, находившемуся на расстоянии не более двухсот шагов от места, где было совершено покушение.

Оба офицера передали убийцу в руки подбежавшим стражникам, и, так как тот отказался ответить на заданные ему вопросы, один из стражников, сознавая возложенную на него ответственность, отконвоировал преступника до городской тюрьмы, куда и сдал его.

Когда же люди в толпе вспомнили о Бенедикте Тюрпене, оказалось, что тот исчез. Впрочем, он более их не занимал, так как серьезное второе событие заставило толпу почти забыть о первом.

Мы же воспользуемся этой минутой и бросим взгляд на тех действующих лиц, кому предстоит сыграть значительную роль в настоящем повествовании. Но начнем мы все же с описания той земли, где, как мы увидим далее, они будут действовать.

Наименее немецкая из немецких областей, Пруссия многонациональна. Кроме немцев, в ней проживают большое число славян. Тут встречаются венды, галлоры, кашубы, куроны, латыши и литовцы, поляки и потомки франкских беженцев. Король Пруссии и сегодня еще с гордостью носит титул герцога Кашубского.

Герцог Фридрих — вот кто основал не величие, но процветание дома Гогенцоллернов. Это был самый великий ростовщик своего времени. Не сосчитаешь, сколько он выколотил золота у евреев, и не скажешь теперь, каким способом он это делал. Вначале он служил императору Венцеславу; потом, увидев, что тот близок к падению, переметнулся в лагерь императора Отгона, соперника Венцеслана; затем, поняв, что и над тем нависла угроза потерять корону, объявил себя сторонником Сигизмунда, брата Венцеслава.

В 1400 году, в то самое время, когда Карл VI возвел в дворянство золотых и серебряных дел мастера Рауля, давшего ему взаймы денег, Сигизмунд, попав в затруднительное положение, занял 100 000 золотых флоринов у Фридриха, взявшего у него в залог маркграфство Бранденбургское. Через пятнадцать лет Сигизмунд, вынужденный оплачивать безумные траты на церковный собор в Констанце, задолжал Фридриху на этот раз 400 000 золотых флоринов. Не будучи в силах выплатить ему подобную сумму, он продал ему, вернее уступил в счет долга, Бранденбургскую марку и курфюрстское достоинство. В 1701 году курфюршество было возвышено до королевства. Герцог Фридрих III стал королем Фридрихом I и принял титул короля Пруссии.

Недостатки и достоинства Гогенцоллернов были недостатками и достоинствами их страны, другими словами, прусские финансы всегда были в превосходном порядке. Но моральное состояние правительства редко оказывалось в равновесии с финансовым; все Гогенцоллерны вели одну и ту же политику, с большим или с меньшим лицемерием, но с неизменной алчностью.

Так, в 1525 году Альбрехт Гогенцоллерн, великий магистр Тевтонского ордена, которому принадлежала Пруссия, изменил своей вере и, перейдя в лютеранство, был признан прусским наследственным герцогом под сюзеренитетом Польши. В 1613 году курфюрст Иоганн Сигизмунд, желая заполучить для дома Гогенцоллернов герцогство Клеве, последовал примеру Альбрехта и стал кальвинистом.

Итог политике бранденбургского курфюрста в двух словах подвел Лейбниц: «Союз с тем, кто больше платит». Это Иоганну Сигизмунду Европа обязана повсеместному распространению постоянных войск. Он женился вторым браком на знаменитой Доротее, учредившей в Берлине молочные лайки и таверны, где она продавала молочные продукты и вино собственного производства. Что же касается Фридриха II (мы оставляем за ним всю его репутацию военного деятеля), то он, дабы расположить к себе Россию, предложил великим князьям Московским поставлять (этим термином он пользовался) немецких принцесс по самой сходной цене. Именно так он и поставил принцессу Ангальтскую, ставшую Екатериной Великой. Мимоходом отметим, что именно он совершил первый раздел Польши. Это злодеяние короля вечно будет отягощать прусскую корону проклятием народов. Совершая этот акт каннибализма, он написал своему брату, принцу Генриху, следующую нечестивость: «Приезжай, мы причастимся от одного и того же евхаристического тела — от Польши!»

Наконец, Фридриху Великому принадлежит и такое высказывание: «Обедать всегда лучше за чужим столом».

Известно, что Фридрих II не оставил детей, и — как странно! — его в этом упрекнули, словно подобное случилось по его собственной вине, а историки до такой степени несправедливы, что даже не говорят, на чем, собственно, они основывают этот упрек. Его племянник, Фридрих Вильгельм II, занял трон после него, и он же в 1792 году вторгся во Францию. Вошел он туда с большим шумом вслед за провозглашением манифеста герцога Брауншвейгского, но уходить ему оттуда пришлось без барабанов и фанфар и в сопровождении Дантона и Дюмурье.

Наследовал ему его собственный сын, Фридрих Вильгельм III.

Это уже человек, связанный с Йеной! К числу раболепных писем, какие Наполеон I получал в дни своего величия, нужно причислить и письма от Фридриха Вильгельма III.

Фридрих Вильгельм IV — мы в ускоренном темпе приближаемся к нашему времени — взошел на трон в июне 1840 года. По обычаю Гогенцоллернов, сначала он создал либеральное министерство и, всходя на прусский трон, сказал Александру фон Гумбольдту: