— Ну, — спросила у него жена (поскольку протестант говорил очень тихо, она не услышала ни единого слова из разговора между мужем и посетителем), — так что же тебе сказал этот молодой господин?

— Что он мне сказал?

— Да, да, я тебя спрашиваю.

— Самое лестное, — ответил тот, — и что вино у меня отличное, и что таверна моя содержится образцово, и что он удивляется, как это в таком прекрасном месте так мало людей.

— А что ты ему на это ответил?

— Что эта собачья погода может стать причиной нашего разорения.

В то самое время, когда наш герой (хоть и иносказательно) в третий раз с богохульством отозвался о погоде, Провидение, словно желая уличить его в заблуждении, направило ему с двух противоположных сторон двоих новых посетителей одновременно: один прибыл пешком, другой — верхом. Тот, кто прибыл пешком и имел облик офицера-авантюриста, появился слева, то есть двигался по дороге, ведущей из Парижа; тот же, кто прибыл верхом и был одет в костюм пажа, появился справа, то есть двигался по дороге, ведущей из Фландрии.

Однако, когда пешеход переступал порог таверны, его ноги попали под копыта лошади. Тут он выругался, чтобы облегчить душу, и послышавшаяся брань позволила определить откуда он родом:

— А! Клянусь головой Господней! — воскликнул он.

Всадник, по-видимому первостатейный наездник, заставил лошадь сделать пол-оборота влево, причем на одних задних ногах и, соскочив с нее прежде чем она вновь опустила передние ноги, ринулся к пострадавшему и проговорил тоном живейшего сочувствия:

— О мой капитан, приношу вам все возможные извинения!

— А вам известно, господин паж, — заявил гасконец, — что вы меня чуть-чуть не раздавили своей лошадью?

— Поверьте, капитан, — ответил на это юный паж, — что я испытываю по этому поводу глубочайшее сожаление!

— Ну, ничего, успокойтесь, мой юный господин, — заметил капитан, сделав гримасу, доказывающую, что он все еще не полностью пришел в себя, — утешьтесь: вы, сами того не зная, оказали мне огромнейшую услугу, и я, право, не знаю, как смогу вас отблагодарить.

— Услугу?

— Огромнейшую! — повторил гасконец.

— И какую же, о Боже? — спросил паж, видя по лицу собеседника, искажаемому нервной дрожью, что тому стоит огромных усилий улыбаться, а не браниться.

— Все очень просто, — продолжал капитан, — на свете меня больше всего раздражают старые бабы и новые сапоги; так вот, сегодня утром я, как в кандалы, заковал свои ноги в новые сапоги, и в них мне пришлось дойти сюда от самого Парижа. И я искал скорейший способ их разбить, а вы одним движением руки свершили это чудо, что прославит вас навеки. И потому умоляю вас располагать мною как вам угодно: при любых обстоятельствах я к вашим услугам.

— Сударь, — поклонившись, произнес паж, — вы человек остроумный, что меня не удивляет, если вспомнить ругательство, которым вы меня приветствовали; вы человек учтивый, что также меня не удивляет, поскольку вы дворянин; я принимаю все, что вы мне предлагаете, и со своей стороны выражаю готовность оказать вам любую услугу.

— Полагаю, что вы рассчитывали остановиться в этой таверне?

— Да, сударь, хотя и ненадолго, — ответил молодой человек, привязывая лошадь к кольцу, нарочно вделанному в стену для этой цели, причем хозяин таверны следил за его действиями глазами, преисполненными радостью.

— И я тоже, — заявил капитан. — Ну, чертов хозяин, — вина, и самого лучшего!

— Прошу вас, господа! — воскликнул содержатель таверны, устремляясь на кухню, — прошу!

Через пять секунд он вернулся с двумя кувшинами и двумя стаканами и поставил их на столик, соседний с тем, что занял дворянин, прибывший первым.

— А найдется ли у вас в таверне, сударь, — спросил, обращаясь к хозяину, юный паж, чей нежный голосок чем-то напоминал женский, — найдется ли у вас комната, где бы юная девица могла бы отдохнуть часок-другой?

— У нас есть только этот зал, — сообщил владелец таверны.

— А, дьявол! До чего же это прискорбно!

— Вы ожидаете женщину, мой юный забавник? — многозначительно произнес капитан и облизнулся, поймав кончики усов, а затем прикусив их.

— Это женщина не для меня, капитан, — со всей серьезностью проговорил молодой человек, — это дочь моего благородного господина, маршала де Сент-Андре.

— Хау! Дважды и трижды велик Господь живой! Так,. значит, вы находитесь на службе у прославленного маршала де Сент-Андре?

— Имею эту честь, сударь.

— И вы полагаете, что маршал остановится здесь, в этой лачуге? Мой юный паж, вы представляете себе такое возможным?.. Да что вы! — выпалил капитан.

— Безусловно; в течение двух недель господин маршал был болен и лежал у себя в замке Виллер-Котре, а поскольку он не в состоянии ехать верхом в Париж, где должен двадцать девятого числа присутствовать на турнире по случаю бракосочетания короля Филиппа Второго с принцессой Елизаветой и принцессы Маргариты с герцогом Эммануилом Филибертом Савойским, господин де Гиз, чей замок расположен по соседству с замком Виллер-Котре…

— У господина де Гиза имеется замок неподалеку от Виллер-Котре? — перебил капитан, желая продемонстрировать полнейшую готовность поддержать разговор. — А где же находится этот замок, молодой человек?

— В Нантёй-ле-Одуэне, капитан; господин де Гиз специально его приобрел, чтобы оказаться на пути следования короля в Виллер-Котре и обратно.

— А-а! Недурно сыграно, по-моему.

— О! — засмеялся юный паж, — ловкости этому игроку не занимать.

— И риска тоже, — подхватил капитан.

— Так вот, я говорил, — вновь приступил к рассказу паж, — что господин де Гиз предоставил маршалу свою карету, чтобы он мог неспешно передвигаться; но даже несмотря на легкость кареты и покойный ход лошадей, уже в Гонесе господин маршал почувствовал себя усталым, и мадемуазель Шарлотта де Сент-Андре направила меня вперед отыскать таверну, где ее отец смог бы передохнуть.

Услышав эти слова, сказанные за соседним столом, первый дворянин, тот, кто возмутился, когда при нем дурно отозвались о гугенотах, стал внимательно прислушиваться и, похоже, самым непосредственным образом заинтересовался беседой.

— Клянусь крестом Господним! — воскликнул гасконец. — Если бы, молодой человек, я знал здесь в радиусе двух льё помещение, достойное того, чтобы там остановились два таких военачальника, то не уступил бы даже собственному отцу чести лично сопроводить их туда; но, к несчастью, — добавил он, — я такого помещения не знаю.

Дворянин-гугенот сделал жест, который вполне можно было бы принять за выражение презрения. Жест этот привлек к себе внимание капитана.

— А-а! — произнес он.

И, поднявшись, он отдал честь гугеноту с подчеркнутой вежливостью, после чего, сочтя свой долг исполненным, повернулся лицом к пажу; гугенот тоже поднялся, как это только что сделал гасконец, отдал честь вежливо, но сухо, и повернулся лицом к стене. Капитан налил вино пажу, державшему стакан, пока он не наполнился на треть, затем заговорил:

— Итак, вы говорите, молодой человек, что находитесь на службе у прославленного маршала де Сент-Андре, героя Черизоле и Ранти… Я присутствовал при осаде Булони, молодой человек, и видел, какие усилия предпринимал маршал, чтобы ворваться в город. А! Клянусь верой! Вот кто по праву обладает званием маршала.

Внезапно он умолк и, казалось, задумался.

— Клянусь головой Господей! — наконец заговорил он. — Я прибыл из Гаскони, покинув замок предков, и желал бы поступить на службу к прославленному государю или знаменитому военачальнику. Молодой человек, нет ли в доме маршала де Сент-Андре какого-нибудь места, где мог бы проявить себя такой храбрый офицер, как я? Насчет жалованья я непритязателен, и если мне не придется забавлять старых баб или разнашивать новые сапоги, ручаюсь, что, к полнейшему удовлетворению своего господина, буду выполнять любые возложенные на меня поручения.

— Ах, капитан! — воскликнул юный паж. — Вы повергаете меня в печаль, ибо на деле, к несчастью, штат в доме господина де Сент-Андре полностью укомплектован, и я сомневаюсь, что даже если он пожелает, то сумеет воспользоваться вашим любезным предложением.