— К лесу задом! — недовольно прошамкала она, — Что, больше поз никто не в состоянии придумать? Царевич что ль?

— Здравствие тебе, бабушка! — Иван пропустил мимо ушей странное замечание и отвесил ей поклон на стародревний манер, — Прости за беспокойство! Царевич я, верно ты говоришь. Пришел помощи у тебя просить. О мудрости твоей наслышан. Будь любезна, не откажи, одари советом!

Старуха с извечным стариковским недовольством нахмурила косматые брови и еще угрюмее зажевала губами.

— Ишь ты, совета! Нашли благотворительное справочное бюро! — выдала она ворчливым тоном, — Одари его, видишь ли! А ты мне что?

Иван вздохнул. Нечисть в этом лесу до крайности отличалась жаждой наживы.

— А чего ты желаешь, бабушка? — вопросил он самым учтивым тоном, на который был способен, — Чем смогу — помогу… за совет твой добрый, — предусмотрительно добавил Иван.

— А! Воть это другой разговор! Ну, заходи, коли такой сговорчивый, — она изобразила гостеприимный жест своими костлявыми ручонками с безобразными желтыми ногтями.

Иван глубоко вдохнул напоследок свежего воздуха и вскарабкался по ветхой лесенке в избушку. Внутри оказалось темновато. Где там были окна, можно было судить по тусклым размытым пятнам света, виднеющимся с неопределенных сторон. Сырость и затхлость ощущалась даже зрительно, однако никакой особой вонью вроде бы не прошибало — может быть, от того, что царевич предусмотрительно дышал только сквозь плотно сомкнутые зубы.

— Ну, чего там? — прошамкала старушка, — Кормить-поить тебя сначала надобно, али и так все расскажешь? — и злорадно улыбнулась, показав остатки гнилых до черноты зубов.

Понять, что это — предложение гостеприимства или угроза — было не так-то просто. Однако, несмотря на то, что царевич проголодался, один вид ее грязных, с длинными крошащимися ногтями рук отбил ему всякий аппетит.

— Дозволь, уж расскажу тебе свое горе-беду и задерживать тебя не буду, бабушка! — церемонно молвил Иван.

— Ну, уж расскажи! Куда от тебя денешься, раз у тебя горе-беда! Ишь ты, и беда и горе! Такой хорошенький и все сразу!

'Хорошенький? Это, надеюсь, не то же самое, что и вкусненький? — подумалось царевичу, — Ну, Вилан, вот зараза! Куда ты меня завел?!'

— Да, беда у меня, бабушка. Подлый змий… э… как там его… Горган! Украл у меня жену мою ненаглядную. Вот брожу по лесам по горам, мечтаю сыскать ее, выручить.

— Горган?! — голос старухи даже лишился своего дребезжащего тона, — Твою ЖЕНУ???… Э… гм… хм… Видать, жена у тебя… э… не… э… непростого роду-племени?

— И что? Ну, непростого! — Ивана уже начали раздражать эти удивленные взгляды и непонятные фразы. Сначала Вилан, теперь еще эта — глаза таращат! Да что ж это такое тут происходит?!

— Что за жена? — деловито поинтересовалась старуха.

— Женщина…

— Ну, слава богу! — усмехнулась старуха.

— Не до шуток мне, бабушка! Женщина с серебряными волосами и глазами синими как каменья драгоценные… Велена…

— Вот… эмм… ешкин кот! — старуха смачно сплюнула, однако пол, вопреки ожиданиям царевича, не задымился. — И ты туда же!

Она плюхнулась на лавку и некоторое время буравила его своими узкими щелочками глаз, а потом как-то недобро усмехнулась:

— Ну что ж… понимаю… гм… од-на-ко-же!!!

— Так ты можешь мне помочь найти этого Горгана?

— Могу. И не просто найти… Я могу дать тебе зелье, которое поможет тебе победить змия… но не бесплатно, естественно.

Иван кивнул:

— Сколько ты хочешь?

— За деньги я не продаюсь, я женшшшина приличная, — нездорово развеселилась старуха.

— Ну, и чего же ты хочешь вместо денег? — вздохнул царевич, прикидывая, что починить эту избушку будет едва ли ни меньшим подвигом, чем победить змия голыми руками.

— Поцелуй, красавчик! Один поцелуй и получишь и зелье, и клубок путеводный! — захихикала ведьма.

— Поцелуй?! Ты хочешь, чтобы Я… ТЕБЯ… ПОЦЕЛОВАЛ? — к горлу Ивана подкатил тошнотворный ком. 'Ну, бабка дает!' — удивился про себя царевич.

— Не так уж и много прошу. Потешь старушку на старости лет! Чего тебе стоит?! А потом с Веленой своей вдоволь намилуешься! — ехидно заявила она.

Царевич задержал дыхание и быстро, как только мог, чмокнул ее в морщинистую щеку.

— Размечтался! — тон старой ведьмы стал еще более язвительным, — Так легко не отделаешься, красавчик! В губы целуй! И не чмокай, а как женщину поцелуй! Иначе не получишь ничего!!!

— Ты что совсем рехнулась?! — он осекся, наткнувшись на полный злорадства взгляд, — Я… Я не смогу…

— А вот сейчас превращу тебя в жабу, может, тогда сговорчивей станешь! — из потолка над ветхой дверью незнамо откуда свалился чугунный щит, отрезая пути к отступлению, а меч царевича неожиданно дернулся из руки и утонул в деревянном настиле.

Иван сполз по стенке на пол, зажав рот рукой.

— Бабушка, милая, опомнись! Ты что творишь?! — пролепетал он.

— Так значит, в жабу предпочитаешь? Лягушки больше нравятся? — она безжалостно усмехнулась гнилым ртом.

— Подожди! Подумать дай! — Иван вскинул руку в защитном жесте.

— Ну, подумай!

Он раз пять попытался сглотнуть липкую слюну, но один взгляд на старуху заставлял его желудок прыгать в болезненных спазмах. Но это было не то препятствие, из-за которого стоило останавливаться и обрекать Велену на вечную расплату за его ошибку.

— Я согласен! — выдавил Иван и решительно поднялся с грязного пола.

Ведьма поманила его узловатым пальцем и до омерзения кокетливо ухмыльнулась. Царевич на негнущихся ногах подошел к ней. 'Я должен это сделать — ради Велены, — уговаривал себя Иван, — Я должен исправить свою ошибку, иначе как я буду жить дальше с этим камнем на сердце? Это всего лишь поцелуй, минута этой гадости и все'. Он закрыл глаза и попытался не дышать, но все равно ожидал, когда ему в нос ударит удушливый смрад грязной старухи. О ее гнилых зубах он старался не думать. Иван подался навстречу и с отвращением нашел ее рот, только вместо слюняво-скользких морщинистых ошлепков его ожидали нежные теплые губы, и царевич вдруг окунулся в аромат полевых цветов и спелой малины. К его бешено бьющемуся сердцу прижалась упругая девичья грудь. Иван изумленно открыл глаза. На него смотрела смеющаяся девушка. Лукавое, чуть курносое личико обрамлял водопад рыжих кудряшек, а глубокий вырез красного платья открывал до смущения соблазнительную картину. В зеленых глазах — не колдовских изумрудах, а обычных человеческих глазах — весело плясали озорные чертики.

— Какой ты смешной и милый! — усмехнулась она и вновь медленно, с манящей улыбкой склонилась к нему и поцеловала.

Ошарашенный царевич растерянно замер. Но ее губы были такими упоительными, нежный язычок скользнул ему в рот и вновь приглашающе улизнул, и царевич непроизвольно попытался его догнать, погружаясь в томительно сладкую глубину. Девушка прижалась к нему своим гибким молодым телом, он даже через два слоя ткани их одежд почувствовал отвердевшие горошинки ее сосков и вдруг понял, что ее небольшие высокие грудки просто выскользнули из низкого выреза и между ними только тонкий шелк корвеневской рубашки. Это открытие немедленно ударило волной жара в низ живота. Руки рыжей колдуньи вдруг захватили его в плен. Они были повсюду — зарывались в его волосы, гладили шею и плечи, ласкали грудь и бедра. Она была такой ошеломительно страстной, что царевич непроизвольно сомкнул объятья, и его ладони сами собой заскользили по обворожительному женскому телу. У Ягарины была узкая талия, а вслед за ее соблазнительным изгибом руки царевича легли на гладкие ягодицы, прикрытые лишь коротеньким платьицем. Ткань так и поползла под пальцами вверх, а за ней ничего не было, кроме горячей кожи. Иван, уже не владея собой, сжал ладони, теснее притягивая девушку к своим бедрам. Она выгнулась в его руках, томно вздыхая, у царевича закружилась голова, и они упали на что-то мягкое. Ее кудри защекотали его грудь, а горячий язычок заскользил по коже. Он понятия не имел, куда делась его одежда, но это его сейчас и не волновало. Ее стройные ноги сжали коленями его бедра.