Успех был грандиозным; скульптор получил медаль первой степени, и какой-то англичанин приобрел его произведение за тридцать тысяч франков.

Следовало иметь иную голову, нежели ту, которой Небо наградило Ришара Люилье, чтобы устоять перед столь упоительным началом: уверовав в то, что отныне место в истории ему обеспечено и с будущим он в расчете, молодой человек принялся проматывать английские гинеи.

Поскольку юный скульптор жил широко, это продолжалось недолго. Однако вскоре у него умер отец и Ришар получил в наследство примерно восемьдесят тысяч франков, что позволило ему еще на протяжении четырех лет вести роскошную и беспутную жизнь.

Разумеется, в течение этих четырех лет скульптор не прикасался к резцу. Когда он увидел, что его богатству скоро придет конец, он попытался

снова взяться за работу, и то скорее от скуки, чем из благоразумия; однако рука юного скульптора отяжелела от праздности, утратила силу и сноровку; хуже того — после столь продолжительного бездействия его ум притупился, и Ришар не смог извлечь из него ни одного из озарений, некогда вдыхавших жизнь в его творчество.

Он с досадой отбросил резец, но настал день, когда ему пришлось еще раз попробовать им воспользоваться.

Это случилось, когда юноша остался без всяких средств к существованию. И вот, после года непостоянных трудов, когда он то сто раз бросал работу, то сто раз с тоской возвращался к ней, Ришар, наконец, создал еще одну статую.

Однако в Салоне ее отказались принять.

Скульптор приписал эту неудачу зависти, которую он вызвал у многих своими первыми шагами в искусстве, и стал роптать на несправедливость.

В ярости он разбил созданную им статую.

Оставалось испробовать последнее средство — делать на продажу навершия настенных и настольных часов, подсвечники и различные украшения для торговцев бронзой; но, для того чтобы эта деятельность приносила доход, требуется расторопность в работе, способная возместить умеренные цены на такие изделия. Лень Ришара пришла от этого в ужас, и его гордость пришла к ней на помощь. Молодой скульптор сказал себе, что он не может бесчестить талант, удостоившийся похвал всей Франции: он предпочел прозябать в полнейшей праздности и нужде, питаясь лишь тогда, когда ему улыбалась удача при игре на; бильярде или в домино; впрочем, Ришара очень любили и тепло принимали в кафе, где он проводил весь день, и, обуздав свое самолюбие, юноша порой довольствовался унизительными подачками, которыми он был обязан своему положению непризнанного гения.

Тогда-то он и познакомился с Валентином.

Ришару Люилье доводилось жить в квартирах на разных этажах, в зависимости от превратностей судьбы, и в конце концов он остановил свой выбор на комнате, расположенной под самой крышей дома.

Его соседом по мансарде оказался молодой мастер-ювелир.

Всякий раз, когда скульптор встречал этого ювелира на лестнице, тот почтительно уступал ему дорогу.

Подобное свидетельство уважения поразило Ришара, уже отвыкшего от чего-либо подобного; он заметил, что молодой человек смотрит ему вслед с непонятным любопытством; это тронуло скульптора, и он первым заговорил с соседом.

Увидев при этом на лице юноши волнение, Ришар понял, что не ошибся — тот действительно, относился к нему с восхищением. Он пригласил соседа к себе, и вскоре благодаря крайней непринужденности Ришара, позволившей робкому ювелиру справиться со своей застенчивостью, знакомство состоялось.

Валентину было в ту пору двадцать лет; будучи подкидышем, он вырос в приюте. Юноша был маленьким, тонким, щуплым, почти тщедушным, но обаяние его лица, открытого и умного, выражающего одновременно и скромность и решительность, окупало эти физические недостатки.

Кроме того, природа щедро наградила Валентина, наделив его необычайно возвышенной душой.

В том возрасте, когда обманчивые миражи обычно скрывают будущее от юношеских взоров, он понял, что в его скромном положении труд — это единственная цель, к которой следует стремиться. Он наметил себе эту цель, которая является для труженика настоящим пробным камнем, — и не в надежде обогатиться, а из чувства долга. Вместо того чтобы посвящать редкие минуты досуга забавам, привлекающим молодых людей, Валентин в свободное от работы в мастерской время воспитывал свой ум и пополнял знания, стараясь развить дарованную ему Богом любовь ко всему красивому, величественному и благородному.

Подобно тем, кто никогда не соприкасался с нелегкой стороной творческой деятельности, юноша питал странные иллюзии относительно искусства; он считал его высшим проявлением человеческого разума, и все художники казались ему полубогами, призванными осуществлять связь между простыми смертными и небесными сферами.

Узнав, что один из таких полубогов обитает рядом с ним, в такой же убогой мансарде, и к тому же еще более беден и обездолен, чем он, несчастный подкидыш, Валентин почувствовал горестное умиление и проникся горячей симпатией к соседу, ставшему постоянным объектом его размышлений.

Когда он встречал бледного, истощенного скульптора в грязной одежде, с налитыми кровью глазами, со взлохмаченными волосами и спутанной бородой, то, вместо того чтобы усмотреть в этих признаках печать лени и распутства, он, подобно всем юным, добрым и наивным душам, принимался укорять своих современников за черствость и неблагодарность.

Когда же молодой ювелир впервые переступил порог комнаты скульптора и увидел страшную нищету и еще более ужасающий беспорядок, царящие в этой жалкой конуре, крупные слезы покатились по его щекам; он молча подошел к Ришару, взял его за руку и поцеловал ее, как слуга короля целует руку своему повелителю, оказавшемуся в изгнании и терпящему нужду.

Смиренный жест Валентина был исполнен такой простоты и величия, что скульптор, для которого не было ничего святого и который вспоминал об уважении к себе лишь в тех случаях, когда ему надо было порисоваться перед другими, растрогался и не посмел схохмить, как он выразился бы в свойственном ему богемном стиле.

После нескольких дней тесного общения со своим кумиром Валентин заметил, что у этого колосса глиняные ноги, но он уже успел полюбить Ришара, и сердце приводило ему тысячу доводов во имя оправдания дружбы, которая претила его рано развившейся мудрости.

Валентин спрашивал себя, не избрало ли его Провидение, чтобы он спас этого гения от гибели. Сходство политических убеждений, прелесть общения, которую юноша впервые изведал, познакомившись с Ришаром, все это говорило в пользу его нового друга. И он решил целиком посвятить себя благородной цели возрождения художника.

Это был нелегкий труд.

Очевидно, человеческая душа в своем нравственном падении подчиняется тому же закону всемирного тяготения, что и материальные тела; сила и скорость этого падения возрастают пропорционально пройденному пути. Когда тот, кто катится вниз, достигает определенной черты, нет ничего труднее, чем обратить движение вспять или хотя бы на миг задержать его.

Скульптор как раз находился у этой черты.

Когда обоюдные признания друзей позволили Валентину вмешаться в жизнь Ришара, он попытался было упрекнуть друга в его праздности и беспутной жизни, но скульптор, который после нескольких месяцев их братства стал вести себя с приятелем бесцеремонно, не постеснялся сделать то, на что не решился при виде его искреннего сострадания: он высмеял юношу в присвоенной им себе роли ментора.

Тогда Валентин постарался смягчить это черствое сердце с помощью различных услуг, а также заботы и нежности по отношению к нему.

Будучи искусным мастером в своем ремесле, он получал большое жалованье и смог сделать небольшие сбережения; как-то раз, когда Ришар терпел жесточайшую нужду, Валентин предложил другу воспользоваться этими накоплениями.

Скульптор покраснел: даже после крушения всех его надежд у него еще сохранились остатки врожденной гордости. Он беззастенчиво брал взаймы у своих собутыльников, но ему в высшей степени претило одалживать у бедного сироты деньги, по монете собранные с помощью его тяжкого труда, лишать друга последних средств, которые могли понадобиться ему уже завтра, если он заболеет или потеряет место в мастерской.