Она снова посмотрела на него, и он был потрясен тем, насколько рассеянной и дезориентированной она казалась.

— Извините, но я вас не помню.

«Что спросить?» Он отчаянно ломал над этим голову.

— Пока вы были в браке, Рид проявлял какой-либо интерес к исламу?

Она покачала головой.

— А что насчет его работы? Он когда-либо высказывал какие-либо негативные соображения насчет того, чем занимался в лаборатории? Насчет бомб и прочего…

— Да он кипятком ссал от своей работы. Гордился ею. Мерзость.

Она вновь шмыгнула носом и с удивительной решимостью вздернула подбородок. Разговор о Чолкере сумел каким-то образом прочистить ей мозги.

— Почему же мерзость?

— Он был орудием военно-промышленного комплекса и совершенно этого не осознавал.

— Он когда-нибудь высказывал какое-либо негативное мнение о Соединенных Штатах? Выражал симпатию к террористическим организациям?

— Нет. Он был патриотом. Видели бы вы его после 11 сентября! Ох уж эти ядерные ублюдки! Знал ли он, что это Буш и Чейни организовали все это дерьмо?

Гидеон не решился это комментировать.

— Разве вам не показалось странным, что он принял ислам?

— Вовсе нет. Когда мы поженились, он иногда таскал меня в Дзен-центр на медитации и на все псевдоиндийские собрания в американских индийских церквях: к сайентологам, к Мунни… так что можете считать, что он так искал себя.

— Хотите сказать, что он постоянно был в духовном поиске?

— Пожалуй, так лучше всего это описать. Он был занозой в заднице.

— Почему вы развелись?

Она фыркнула.

— Я только что сказала: потому что он был занозой в заднице.

— Вы поддерживали с ним контакт после развода?

— Он — пытался. А меня он достал. Я уехала на ранчо, и только тогда он, наконец, оставил меня в покое. Уиллис прочитал ему нотацию.

— Нотацию?

— Да. Уиллис сказал ему, что он выбьет из него всю дурь, если он снова свяжется со мной, поэтому он и прекратил. Он был трусом.

Внезапно в их разговор с водительского сидения вмешался Фордис.

— Между вами и Уиллисом есть какие-либо отношения? — спросил он.

— Были. А потом он посвятил себя целибату.

«Ну да, конечно», — подумал Гидеон, вспоминая ту женщину, что нежилась в кровати прямо рядом с офисом Уиллиса.

— Так какая идея стоит за тем ранчо? Какова его цель? — спросил Фордис.

— Мы отделились от этой пропитанной фальшью страны. Мы вне ее сети — насколько это возможно. Мы сами выращиваем свою еду, заботимся друг о друге. Мы предвестники новой эпохи.

— А из-за чего возникла собственно такая необходимость?

— Вы — узники вашего государства. И даже не подозреваете об этом. Ваши политики страдают от своей власти. Как он своеобразной болезни. Все насквозь прогнило, но вы не видите этого.

— Что вы имеете в виду, говоря, что власть — это болезнь? — спросил Фордис.

— Все властные структуры — как они есть — управляются психопатами. В мире почти все правительства захвачены психопатами. Одаренными психопатами, которые владеют психологией и используют нормальных людей в своих целях. Это раса патологических девиантов, которая не способна чувствовать сострадания, и у которых нет совести, потому что их полностью поглотила ненасытная потребность во власти — они то и правят миром.

Это была проникновенная речь, которая по сути своей лишь сотрясла воздух. У Гидеона она не вызвала никакого интереса. Иногда он чувствовал, что отождествляет себя с одним из тех, кого она описала.

— И каков ваш план? Что вы собираетесь с этим делать? — спросил Фордис.

— Мы сметем все это и начнем заново.

— Как сметете? — переспросил Гидеон.

Она внезапно замолчала, губы ее сжались. Через мгновение Фордис спросил:

— Так чем вы занимаетесь на ранчо?

— Изначально я была членом технической команды, но последнее время работала в саду.

— Технической команды?

— Верно, — она смиренно склонила голову. — Мы не луддиты[28]. Мы используем технологии. Революция придет с технической помощью.

— С помощью чего?

— Интернет, сеть, массовые коммуникации. Вы ведь видели спутниковые тарелки. У нас мощное оборудование.

— Эта революция будет жестокой? — осторожно спросил Гидеон.

— Психопаты не сдадут свои посты добровольно, — мрачно и уклончиво ответила она.

Они подъехали к окраине Санта-Фе, миновали тюрьму, за которой раскинулись луга и пригородные застройки.

— На ранчо проявляли интерес к работе вашего мужа? — спросил Фордис. — Я хочу сказать, он ведь разрабатывал ядерное оружие. Возможно, это могло бы стать хорошим способом смести психопатов.

Повисла тишина, но, в конце концов, она все же ответила:

— Меня туда пригласили не по этой причине.

— А почему вас пригласили? — спросил Фордис.

— Потому что… Уиллис любил меня.

Это жалкое заявление было последним, что она сказала. Напарники поняли: о чем ее не спроси, она будет молчать. Они представили себе, как дознаватели из NEST будут пытаться выбить из нее хоть слово.

— Что ж, пусть они попытаются ее поиметь, — буркнул Фордис, когда они покинули здание NEST и, сев в машину, направились на север. — А нам пора навестить имама.

Мечеть Аль-Дахаб располагалась в конце извилистой дороги, и представляла собой вытянутое блочное здание с золотым куполом, обрамленное красным кантом. Оно изобиловало поразительными переливами красного, золотого и синего. Идиллия этой цветной картины нарушалась лишь морем правительственных автомобилей. Машины и микроавтобусы заполнили всю обширную стоянку, и даже более того — нагло припарковались прямо на земле по обеим сторонам от мечети.

Приближаясь ко входу, Гидеон услышал крики и обернулся, чтобы увидеть с одной стороны небольшую, но громкую группу протестующих, стоящую за полицейскими ограждениями, кричащую и размахивающую плакатами, покрытыми надписями, вроде «МУСУЛЬМАНЕ УБИРАЙТЕСЬ ВОН».

— Только посмотри на этих дебилов, — хмыкнул Гидеон, качая головой.

— Это называется свободой слова, — отозвался Фордис, решительно продвигаясь вперед.

На стоянке был развернут мобильный командный штаб — вместительный трейлер с комплектом коммуникационного оборудования, установленного на крыше. Пока Фордис искал место для парковки «Шевроле Субурбан», Гидеон спросил:

— Почему здесь? Почему бы не доставить всех в центр для допроса?

Фордис фыркнул.

— Это своеобразная тактика запугивания. Так сказать, вторжение в их личное пространство.

Они прошли через несколько контрольно-пропускных пунктов и металлоискателей, их сопроводительные документы были тщательно проверены, прежде чем их допустили в мечеть. Святыня произвела на них неизгладимое впечатление: длинный широкий коридор вел в куполообразный внутренний интерьер, красиво облицованный синим покрытием со сложными абстрактными узорами. Они миновали куполообразную центральную часть, и подошли к закрытому дверному проему в его дальней секции. Масса агентов NEST входила и выходила через эту дверь, к тому же рядом с ней размещался дополнительный пост охраны. Напарники заметили лишь несколько мусульман — казалось, что все встречающиеся на их пути были правительственными агентами.

Снова их документы подверглись проверке, и только после этого им открыли дверь. Небольшая полупустая комната была превращена в вызывающую неприятие комнату для допросов: в ее центре стоял стол и несколько стульев, с потолка свисал микрофон, а в каждом ее углу на штативах были закреплены видеокамеры.

— Имам придет через минуту, — предупредил парень в бейсболке с надписью «NEST».

Напарники предпочли не занимать стулья и остались стоять. Через несколько минут дверь снова открылась, и вошел мужчина. К удивлению Гидеона, он оказался уроженцем западных штатов США. На нем был синий костюм, галстук и белая рубашка. У него не было ни бороды, ни тюрбана, ни халата. Единственное, что в нем было необычного, это обнаженные ноги в одних чулках. Имаму было около шестидесяти, но он был сильным, крепким мужчиной с темными волосами. Он устало вошел и сел.