— Ты уже упоминала про Нобелевскую премию и раньше. А что именно произошло?

Алида тоже сделала глоток напитка.

— Он несколько раз попадал в short-лист, но так и не получил премию. А затем через слухи и сплетни узнал, что ему никогда не собирались вручать премию. Видишь ли, его политические взгляды являлись для них неприемлемыми.

— Политические? В смысле?

— Он был британским гражданином. В молодости он работал в МИ-6, это британская разведка. Типа ЦРУ.

— Я знаю, что это такое, — Гидеон был шокирован. — Но я понятия не имел…

— Он никогда об этом не говорил — даже со мной. Во всяком случае, что касается Нобелевской премии, я просто слышала об этом. Люди, знаешь ли, поговаривают о разном. По той же причине, например, Нобелевский комитет отказал Грэму Грину — он работал в британской разведке. Этим проклятым шведам просто не нравится сама идея о том, что писатель когда-либо был вовлечен в шпионаж и контрразведку. Джон ле Карре тоже никогда не получит премию! — она фыркнула.

— Твой отец сильно расстроился?

— Он этого никогда не признавал, но я знала, что сильно. Я имею в виду… он ведь только отдавал своей стране патриотический долг! Это же несправедливо, — ее голос слегка зазвенел от обиды. — Посмотри на всех этих великих писателей, которых обошли стороной! Джеймс Джойс, Владимир Набоков, Эвелин Во, Филипп Рот. У этого списка нет конца. А кому они присуждают премию? Таким писателям, как Дарио Фо и Эйвинд Джонсон! — она откинулась на спинку дивана.

Гидеон оказался настолько поражен ее страстной речью, что на время забыл, каким виноватым его заставил чувствовать себя весь этот акт любопытства.

— А разве ты… не беспокоишься о том, что твой отец сегодня едет в Мэриленд? Я имею в виду, это же совсем близко от Вашингтона…

— Он не собирается приближаться к зоне эвакуации. Так или иначе, мне уже надоело говорить о моем отце. Я хочу поговорить с тобой о нас. Пожалуйста.

Она схватила его за плечо и всмотрелась в его лицо. Ее темные глаза блестели. От слез? Да. От слез любви. И Гидеон не смог перебороть сильный отклик своего собственного сердца.

— Я просто… — начал он, но запнулся. — Я просто беспокоюсь о твоем отце, учитывая всю эту террористическую ситуацию. Мне хотелось бы знать, куда именно в Мэриленде он собирается поехать.

Она нетерпеливо взглянула на него.

— Я не помню. Какая-то армейская база. Форт-Детрик, кажется. Почему это так важно?

Гидеон знал, что Форт-Детрик находится всего в паре шагов от Вашингтона. Планировал ли Саймон Блейн мобилизовать своих людей для окончательного удара? Почему армейская база? Это совершенно точно не было совпадением, что Блейн направлялся на армейскую базу на востоке менее чем за тридцать часов до Дня-Икс. У себя в голове Гидеон судорожно просчитывал возможные варианты.

— Должно быть, твой отец знает многих людей из разведки.

— Знает. Когда он работал в МИ-6, кажется, одной из его задач было выступать в качестве связующего звена с ЦРУ. Во всяком случае, однажды я видела посылку, которую они направили ему. На ней стоял гриф «СЕКРЕТНО». То был единственный раз, когда он оставил свой сейф открытым.

— И он улетает завтра утром?

Она накрыла его руку своей, ее нетерпение снова вспыхнуло.

— Точнее, сегодня утром, учитывая, что уже два часа ночи. Гидеон, откуда такой интерес к моему отцу? Я хочу поговорить о нас, о наших отношениях, о нашем будущем. Я знаю, что это внезапно, я знаю, что парни не любят подобных разговоров, но, черт возьми, я просто вижу, что ты чувствуешь то же самое, что и я! И кому, как не тебе понимать, что у нас может быть не так уж много времени…

— Прости, я вовсе не собирался избегать этого разговора, — он попытался скрыть свой безудержный интерес за слегка укоризненным тоном. — Просто я думал, твой отец собирается помогать нам. А он убегает.

— Он помог нам! И он не убегает. Слушай, мы здесь в безопасности. Мы можем использовать это место в качестве укрытия, пока будем выяснять, кто подставил тебя. Все, что нам нужно сделать, это отследить этого человека, Уиллиса. Похоже, что именно он и его сумасшедший культ стоят за всем этим. Его поймают, охота закончится, и наши с тобой добрые имена будут очищены.

Гидеон кивнул, снова почувствовав себя прескверно.

— Да. Я уверен, все именно так и будет.

Одним глотком он допил свой напиток.

Алида откинулась назад.

— Гидеон, ты готов поговорить? Или ты просто пытаешься отсрочить этот разговор с помощью вопросов о моем отце? Я не хочу навязываться тебе…

Он смущенно кивнул, попытавшись улыбнуться. Ему срочно требовалась еще одна порция алкоголя.

— Что ты! Давай поговорим…

— Мне неловко поднимать этот болезненный предмет разговора, но… ты ведь понимаешь, о чем я. Я говорю то, что думаю, такая уж я уродилась. Надеюсь, ты это уже понял.

— Да… — прохрипел он.

Она приблизилась.

— Я знаю, что твой диагноз может подтвердиться. И это пугает меня. Но я готова принять это. Вот, о чем я думала, вот, о чем хотела тебе рассказать. Я никогда прежде… не чувствовала к мужчине… ничего подобного.

Гидеон едва ли мог взглянуть на нее.

Девушка взяла его за руки.

— Жизнь коротка. Но даже если все правда, и у тебя есть всего год, давай сделаем этот год счастливым. Вместе. Ты и я. Ты хочешь этого? За этот год мы будем любить друг друга так, как люди не любят и за всю жизнь.

Фордис следовал за Миллардом через целое море столов и ширм, которые образовывали новый центр управления. Величественный рассвет уже осветил небо, но на переоборудованном складе воздух все еще был затхлым и спертым, и в нем не ощущалось ни следа утренней свежести.

«Миллард — прирожденный сотрудник крупной компании», — размышлял Фордис, — «всегда любезен, никогда не использует сарказм, тон его голоса всегда мягкий, и все же под этой личиной скрывается настоящий мудак». Какое там слово для этого используют немцы? «Schadenfreude», что в дословном переводе значит «злорадство». Миллард, следуя канонам этого слова, получает искреннее удовольствие от несчастий других. Воистину, это слово прекрасно его иллюстрирует! В момент, когда он позвонил с просьбой о встрече, Фордис уже догадался, о чем пойдет речь.

— Как вы себя чувствуете, агент Фордис? — спросил Миллард елейным голосом, пронизанным ложным сочувствием.

— Очень хорошо, сэр, — отозвался Фордис.

Миллард покачал головой.

— Ох, не знаю. Как по мне, вы выглядите уставшим. Очень уставшим, если быть честным, — он прищурился, рассматривая Фордиса, словно тот был экспонатом в витрине музея. — Итак, вот, о чем я хотел с вами поговорить. Вы работаете на износ.

— Не согласен с вами, сэр. Я действительно чувствую себя прекрасно.

Миллард снова покачал головой.

— Нет, нет, вы выглядите изнуренным. Я ценю ваш командный дух, но просто не могу позволить вам и дальше работать в таком режиме, — он замолчал и замер, словно приготовившись спустить курок. — Вам нужно взять отпуск.

— Вы уже сказали мне взять несколько выходных дней.

— Я говорю не о такой… как бы это сказать… короткой передышке. Я хочу, чтобы вы провели вне работы более длительное время, агент Фордис.

Вот он и услышать все, что ожидал.

— Больше времени вне работы? Зачем?

— Чтобы подзарядить свои батарейки. Восстановить надлежащее состояние.

— О каком долгом периоде мы говорим, уточните, пожалуйста.

Миллард пожал плечами.

— Пока трудно сказать.

Бессрочный отпуск. Вот, как это называется. Фордис понял, что этот отпуск начнется сразу же, как только он выйдет за дверь. Поэтому если он собирался что-нибудь предпринять, ему нужно было сделать это прямо сейчас. В их распоряжении остался всего один день.

— Новак нечист на руку, — обронил он.