— Опять командировка, — Веснушка пристально, испытующе посмотрел на Катю. — Хочешь мне помочь?

— Конечно, — обрадовалась Катя. — Только если лететь надо, то я, сам понимаешь, не очень-то…

— Терпеть не могу эти "если", — рассердился Веснушка. — Вечно у вас, у людей, какие-нибудь «если». "Если смогу", "если успею", "если получится", "если не забуду"… Ненавижу эти «если»!

— Так я же сказала сперва «конечно», а уж потом "если", — смутилась Катя.

— Важно последнее слово. Оно главнее, — надулся Веснушка. — А твое «если» было как раз последним.

— Конечно, конечно, я очень хочу тебе помочь, — торопливо проговорила Катя. — И уж это «конечно» после того «если». Выходит, оно главнее.

— Запомни раз навсегда, — Веснушка серьезно посмотрел на Катю. Захочешь кому-нибудь помочь — никогда-ни за что-ни в коем случае не говори «если».

— Так я сказала «если» не в смысле помочь, — попробовала было оправдаться Катя, — а в смысле, если надо лететь, то я не умею.

— Опять "если", — Веснушка покраснел от гнева. — Ну уж, это «если» всех главнее. Уж оно-то после всех твоих жалких и лицемерных «конечно»…

Катя глянула в окно. Ну так и есть! Пухлое облако, как целая гора невесомых белых подушек, навалилось на солнце. Лучи жадно искали просвет и не находили.

Наверняка Веснушка сейчас начнет сердиться, нервничать, обижаться.

На этот раз запахло жженой пластмассой, потому что Веснушка сидел на Катином пластмассовом пенале.

Веснушка вскочил, сморщился, с отвращением зажал пальцами нос.

— Придумали тут всякую ерунду, которая и гореть-то не умеет, как следует, — запищал он сердитым сдавленным голосом. — Наизобретали на мою голову какую-то пластмассу, резину, не знаю что. Забыли, забыли, как горят в печи сухие полешки, как дымком тянет…

— Вот мы в пионерском лагере костер жгли. Как хорошо… — торопливо сказала Катя, надеясь, что Веснушка забудет про злополучное «если». Знаешь, вечером на опушке…

— Вечером, вечером… — задумчиво протянул Веснушка. — Как раз об этом я и думал… вечером? А что вечером? Кто вечером? Вспомнил, вспомнил! Сегодня вечером мы с тобой отправимся навестить моего друга!

— Правда? Ой, Веснушка! — обрадовалась Катя.

— Но тебе придется оставить дома все твои дурацкие «если». Можешь затолкать их в шкаф или сунуть в кастрюлю и накрыть крышкой. Но с собой мы их не возьмем. И не проси, — проворчал Веснушка. — Солнышко всегда нас учило: «Если» особенно мешают, когда ты отправляешься в дальний, опасный путь. Лучше тащить здоровенный рюкзак, до полна набитый булыжниками, чем одно маленькое «если».

— А как же мы пойдем вечером? — неосторожно вырвалось у Кати. Ведь ты боишься Темноты!..

Веснушка весь разом вспыхнул, словно его подожгли. Запылали его глаза, уши, волосы.

— Я боюсь! Я боюсь?! — Веснушка подскакивал на месте, размахивая маленькими, раскаленными докрасна кулачками. — Все ты поняла шиворот-навыворот! Это Темнота меня боится, а не я ее! Темнота всегда боится света. До смерти боится. А я эту темнотищу презираю! Поняла? Пре-зи-раю!

Катя быстро закивала головой.

— Так я это и хотела сказать…

— Темнотища — она противная, жадная, — Веснушка немного успокоился. Заговорил задумчиво, тихо: — Она все хочет себе заграбастать: и леса, и поля, и небо. Утром ее еле вытолкаешь. Я ее и так, и эдак, тащу руками, толкаю коленками. А она нарочно тянется, рвется под пальцами. А то еще, знаешь, прячется. Заберется в дупло или к медведю в берлогу, попробуй ее оттуда выживи…

Но Катя не очень-то слушала Веснушку. Ее охватило нетерпение. Отправиться куда-то вместе с веснушкой… Катя вскочила на ноги.

— Ну так пошли скорее, а то стемнеет, — воскликнула она.

— Нет, — Веснушка как-то грустя посмотрел на Катю.

Помолчал немного и добавил:

— Это совсем особый друг. Не такой, как все. К нему можно пойти в гости только в темноте. Хотя, по правде говоря, я терпеть не могу разгуливать по ночам.

Часы в маминой комнате звонко и чисто пробили пять раз. Нет того, чтобы семь или восемь. Ох, сколько еще ждать!

Веснушка вдруг улыбнулся, будто что-то вспомнил.

— А знаешь, один раз я все-таки отправился в путь глубокой ночью. Причем заметь, совсем-совсем один. И главное, никто меня не заставлял. Сам, по доброй воле…

Веснушка перебрался к Кате на рукав, удобно устроился на сгибе локтя, в складках, где нетрудно было разглядеть заплатки и аккуратно заштопанные мамой дырки.

— Вот послушай… — начал Веснушка…

Это было совсем недавно. Ну, вчера. Я повстречал в море большой парусный корабль. Он мне сразу приглянулся, и я решил ненадолго задержаться на этом корабле. Плыл себе да плыл вместе с ним. Когда ветер туго надувал паруса, канаты дрожали и тихо звенели.

А вокруг на острых гребешках волн плясали мои братишки и друзья-приятели. Погода стояла лучше не бывает — на небе ни облачка! Я не очень-то слушал, о чем шепчутся матросы, собираясь кучками в темных закоулках, в трюме, в разных укромных местечках. И зря, как это потом выяснилось. Я уже давно заметил, если человек задумал что-то темное, его почему-то так и тянет в темноту. И говорит он шепотом, да еще прикроет рот ладонью. Надо бы этот вопрос обдумать как следует. Эх, посоветоваться бы с Солнышком!

По правде говоря, больше всего в то время я был занят шпагой нашего капитана. Славная была шпага, отточена на совесть.

Мы собирались на ней веселой компанией. Потолкуем, обсудим наши дела-делишки. Поспорим с чем-нибудь, подымем возню и давай бороться, толкать друг друга, сверкать, разлетаться в разные стороны.

Да и сам капитан оказался по-настоящему рыжий. Мы с ним здорово подружились. И, главное, характер точь-в-точь как у меня: гордый, горячий. Иногда я просто путал: где он, а где я.

Помню, сидит мой капитан, облокотившись о стол, глаз с меня не спускает. И слушает, слушает…

Я рассказывал ему о морских битвах. О затонувших кораблях, у которых в каютах теперь поселились рыбы. Он все приставал ко мне, все хотел узнать, как появился этот шарик, который вы зовете Земля. Откуда он взялся, как все это произошло. Но я мог ему только сказать, что случилось это довольно-таки давно и что тогда была ужасная суматоха и неразбериха.

В эту ночь он крепко спал. Я, как обычно, примостился на рукоятке его шпаги. Лежал себе и думал, вспоминал Солнышко. Так я коротал ночь.

Мне было что-то не по себе, все томило какое-то беспокойство, недоброе предчувствие. За окном качалась чистая звезда. А мне все чудилось, что тяжелые тучи в тишине собираются над нашим кораблем.

Я соскользнул на серебряную пряжку башмака моего капитана…

В этот миг дверь с грохотом распахнулась, и в каюту ворвались эти негодяи, вооруженные до зубов. Впереди боцман — Хиль Синие Губы. Правда, губы у него были синие, будто он выпил целую бутыль чернил.

Мой капитан даже не успел выхватить пистолеты. Пираты скрутили его по рукам и ногам.

— Здесь поблизости есть славный островок, забытый богом и людьми, с издевочкой сказал Хиль Синие Губы. — Голый, как коленка самого дьявола. Зато посреди острова торчит высокая скала. Вы сможете, синьор капитан, если уж очень пожелаете, вскарабкаться на нее и полюбоваться, как отвалит от берега ваш корабль. А на его флаге, что вы думаете? Такой симпатичный череп и пара скрещенных костей! Ха-ха-ха!

Пираты с хохотом вывалились из каюты. Прихватили с собой и пистолеты капитана и шпагу, которую я так любил. Тогда осторожно-осторожно я пережег веревки, которыми негодяи скрутили моего капитана.

Я весь дрожал. В эту минуту от возмущения я мог спалить весь корабль. Но я понимал, что этим не очень-то помогу делу.

Я сказал моему капитану:

— Ночью, по правде говоря, не слишком я люблю летать. А вот днем обещаю тебе — быстренько облечу весь океан и уж наверняка найду какой-нибудь корабль, который захочет прийти к тебе на помощь.