— Так знай! — Веснушка с важностью поднял палец. — Метеорологи это люди, которые умеют предсказывать погоду. Если бы я не был солнечным человечком, а просто человеком, я непременно стал бы метеорологом. Я это уже точно решил. И я предсказывал бы всегда только хорошую погоду. — Веснушка мечтательно зажмурился. — Только Солнышко, теплую ясную погоду без осадков и ничего больше. По правде тебе скажу, не понимаю я этих метеорологов.

Ну, скажи на милость, зачем они предсказывают то бурю, то дождь? Ну кто их просит?

Катя хотела сказать, кому они нужны такие метеорологи, которые будут предсказывать только хорошую погоду, но из осторожности промолчала. Все равно Веснушку ни в чем не убедишь.

— Ну вот, летим мы себе и летим, — продолжал свой рассказ Веснушка. — Я стараюсь, как могу, изо всех сил приборам помогаю, освещаю стрелки. Только вдруг слышу, мой летчик Володя как-то протяжно свистнул, совсем не так, как обычно.

— Сашка, кажется, бак течет! Будем садиться! — крикнул он Сашке-штурману.

— Есть, Владимир Семенович, — ответил Сашка.

Тоже молодец, не струсил. Но я и раньше знал, что он рыжий, по-настоящему рыжий.

Самолет наш резко пошел вниз, потом нас здорово тряхнуло, но ничего, сели.

Летчик Володя и Сашка-штурман вылезли на крыло. Я, конечно, за ними. Кругом была Темнота и Вьюга, Вьюга и Темнота. Больше ничего. Они, ясное дело, сговорились, эта славная парочка, обрадовались, что мы, наконец, попались им в когти.

Что тут началось! Темнотища навалилась на нас со всех сторон. Вьюга с воем и шипением принялась вить вокруг нас ледяные кольца.

Возле самолета начали вырастать сугробы, и холодом тянуло от остывающего металла.

— Н-да, история, — сказал летчик Володя и рассмеялся.

И тут я понял, что смех в тяжелую минуту — это тоже кусочек Солнца. Потому что он греет и даже светится в темноте. Честное рыжее!

— И рация сломалась… Что делать будем? — растерянно спросил Сашка-штурман.

— На месте стоять нельзя. Так и замерзнуть недолго, — летчик Володя понял воротник, похлопал Сашку по спине. — Будем оленеводов искать, где-то они в этих местах кочуют. Ну, шарф замотай потуже и пошли…

И вдруг я услышал чьи-то мягкие бархатные шаги. Даже не шаги, а осторожное «скрип-скрип» снега под чьими-то меховыми лапами.

"Кто бы это мог быть? — подумал я, — Скорее всего какой-нибудь белый бродяга-медведь". Я не ошибся. Это был большой, старый медведь. Его трудно было разглядеть сквозь вьюгу на снегу, и только черный нос был как черная пуговица, пришитая к белому меху.

Скорее-быстрее-сейчас же-немедленно я подлетел к нему.

— Славный, добрый Мишка, — прошептал я ему на ухо. — Какой же ты, право, умница и симпатяга. Ты пришел как раз вовремя. Ведь ты такой сильный и без труда довезешь их обоих на спине.

— Тише, тише, — проворчал старый Медведь. — Кто бы ты ни был — не спугни добычу. Не спугни добычу.

— Какую добычу? — удивился я. Глупый наивный луч, я еще ничего не понимал. А ведь мог догадаться по его вкрадчивым, осторожным шагам, что он замышляет недоброе. — Здесь нет никакой добычи. Здесь только двое хороших людей, которыми попали в беду и того гляди замерзнут.

— Они не успеют замерзнуть, — хрипло рассмеялся старый Медведь. — Я подойду поближе да еще прикрою лапой свой черный нос, чтобы он не был заметен. Потому что я всегда подкрадываюсь и нападаю потихоньку. Понимаешь меня, тонкий голосок из пустоты? Нет, они не успеют замерзнуть…

Вот оно что! Только теперь я все понял. Я так разозлился, распалился, клянусь Солнышком, в эту минуту я мог бы растопить целый сугроб.

— Слушай меня, старый обманщик, — прошептал я. — Если ты не будешь повиноваться мне, как малый медвежонок, я разрисую тебя с ног до головы черными полосами, словно зебру. Да еще подпалю сразу с хвоста и ушей.

— Ах ты, говорящая муха, — в ярости проскрипел старый Медведь. — Ты еще смеешь мне приказывать, мне, повелителю белой пустыни?!

Ну, знаете ли! Пусть я всего-навсего солнечный луч, каких много… Но обозвать меня какой-то говорящей мухой? Не скрою, никто никогда за всю мою, можно сказать, довольно-таки долгую жизнь так меня не оскорблял.

Я зарылся поглубже в белый мех. Прижался плечами, коленками, локтями к жесткой шерсти. Пых!.. Потянуло паленым. Пошел дымок.

Старый обманщик так и присел на задние лапы.

— Ой-ой-ой! Смилуйся надо мной, дух огня! — в ужасе простонал он. Приказывай, я все выполню, только пощади мою бедную шкуру.

— Так-то лучше, — строго сказал я. — Знаешь, где стойбище оленеводов?

— Старый добрый Мишка все знает, все знает, — жалобно захныкал хитрец. — Это где двуногие с ружьями стерегут таких вкусных четырехногих с рогами.

— Вот и веди меня туда, — обрадовался я и забрался на спину старого обманщика. — И смотри у меня, если вздумаешь схитрить. Одна ухо у тебя уже почернело, а то и всего спалю. Был Мишка — и нету.

А мои друзья, летчик Володя и Сашка-штурман, видно, не на шутку уже промерзли. Сашка-штурман все останавливается, норовит привалиться к сугробу и глаза закрывает.

— Я только одну минуточку посплю… — так жалобно, еле слышно просит он.

А летчик Володя его тормошит, расталкивает, трет щеки снегом, не дает уснуть, Вижу, дело плохо… Тут начал я прыгать на спине у медведя и мигать, то вспыхну, то погасну, и кричать на разные голоса:

— Кто там? Это мы! Вы куда? Мы — сюда!

А Темнотища и Вьюга попробовали было подкупить меня, запугать.

— Дай мне совершить это темное дело, — вкрадчиво прошептала Темнота, — и я отступлюсь от тебя, дам тебе светить сколько захочешь. А то у меня есть еще один, спрятанный про запас Непроглядный мрак. Ты еще с ним незнаком. Я напущу его на тебя. И ты захлебнешься в нем, утонешь.

— Дай я их закручу, заверчу, заморожу… — свистела, укладывая вокруг меня ледяные кольца, Вьюга. — А потом я улечу. Ты знаешь: я ведь не люблю долго кружиться на одном месте…

Но я не сдавался. Я светил из последних силенок, хотя у меня дух захватывало от черного ветра и я едва успевал отталкивать и плавить снежинки, которые впивались в меня со всех сторон.

"Наверно, Темнота хитростью все-таки погубила мое Солнышко, — в тоске подумал я, — и я теперь последний его луч на этой земле. Но если это так, я должен сражаться до конца и светить еще ярче…"

— Смотри, огонек! — услышал я голос летчика Володи. — Слышишь, кто-то зовет! Вставай, Сашок! Обхвати меня за шею. Идем!

— Ну, бреди, старый меховой сундук! — шепнул я на ухо медведю.

Тот потянул носом, недовольно заворочал тяжелой головой.

— У, человечьим жильем пахнет, — прорычал он.

— Разговорчики! — строго прикрикнул я. — Шагай, шагай!

Это была нелегкая работенка, скажу я тебе. Я расталкивал снежинки, светил, кричал сквозь грохот и свист Вьюги.

— Я больше не могу… — услышал я слабый голос Сашки-штурмана. Это бродячий огонек, он нас морочит. Он нам только чудится…

Но тут мой медведь встал, как вкопанный.

— Вот сколько их, вкусных с рогами… — сказал он, жадно принюхиваясь.

Я разглядел в темноте зубчатый лес оленьих рогов.

Почуяв медведя, олени беспокойно шарахнулись, зафыркали.

Откинулся полог круглой яранги, и я увидел свет и человека.

"Ну, вот и все, — устало подумал я, — как бы ни было, но я спас своих друзей…"

— Теперь отпусти меня, дух огня, — вкрадчиво проговорил старый Медведь. — Ведь я сделал все, что ты приказал. Я тебе больше не нужен. Ну, я пошел, да?

— Постой, постой, голубчик. Куда это ты торопишься? — возразил я. Неужели мы так расстанемся, и я ничего-ничегошеньки не подарю тебе память?

И я выжег у него на лбу Солнышко. Не ручаюсь, что оно было очень похоже, но могу утверждать одно: старый обманщик запомнил меня навсегда. Потом я скользнул сквозь узкую щель в ярангу. Мои друзья летчик Володя и Сашка-штурман сидели возле круглого очага и, обжигаясь, пили горячий чай.

Ну, я устроился получше. Мне понравился старый оленевод в меховой одежде. У него были спокойные узкие глаза и темное лицо, загрубевшее от ветра. Он сидел на шкурах не двигаясь и только курил длинную, почерневшую от времени трубку. В этой трубке я и устроился, зарывшись с головой в красный тлеющий табак, и решил, что уже никакая сила меня отсюда не выманит.