— Да! Он — мой личный друг. И я думаю, что он, также, личный друг всего города!

— Но свобода печати, конституция!..

— Пусть конституция немного отдохнет. Все-таки сейчас Рождество. Макс ослепительно улыбался, спускаясь по ступеням.

Журналистская братия одобрительно загудела и осталась дожидаться Пингвина.

Брюс седьмой час сидел за компьютером, перебирая файлы видеоряда городских газет за последние сорок лет. Он выискивал статьи и заметки о странных уродах, неординарных событиях, происходивших в городе. Петли лязгнули и тяжелая стальная дверь открылась. С темного каменного потолка пещеры, влажного от сырости, сорвалась стая летучих мышей и с писком унеслась в провал грота.

— Мистер Вейн, мне придется снова вам напомнить, что долгое пребывание в этом сыром и холодном помещении может вредно сказаться на вашем здоровье.

— Разумеется, — кивнул Брюс, — сказаться на здоровье…

Он ничего не слышал, вчитываясь в очередную статью.

«…в шесть часов утра…»

Слуга налил суп в овальную тарелку и протянул ее Брюсу. Тот, не отрываясь от экрана, взял ее, и, набрав ложку, отправил еду в рот. Через секунду он совсем пришел в себя и удивленно заморгал. С трудом проглотив, Брюс облизал губы и пристально посмотрел на старика.

— Холодное, — постучал ложкой он по краю тарелки.

— Но сэр, — невозмутимо произнес тот, — это такой суп. Его подают холодным.

— Да? — Брюс хмыкнул и принялся есть. — Да, да. Конечно. Хорошо…

«…в шесть часов утра произошла авария на химическом заводе, принадлежащем… облако токсичных веществ движется по направлению к городу…»

Брюс сменил страницу на экране и продолжил:

«…городской зоопарк практически уничтожен… специальные отряды полиции высланы для истребления зараженных животных…»

Брюс потер вспотевший лоб и посмотрел на Альфреда.

— Где вы были во время гибели старого зоопарка?

— Я… — тот задумался и через мгновение ответил, — не помню точно, но, по-моему, на кухне, мистер Вейн.

По экрану продолжали ползти строчки текста:

«…предполагают, что исчезнувшие пингвины были тайно вывезены в лаборатории Техаса для проведения над ними опытов…»

— Бред! — Брюс нажал несколько клавиш и замелькали страницы. — А здесь что?

— Вот, — Альфред указал на экран. — Пять лет спустя. Забавное сообщение.

«Как сообщает профессор Лингрос, готэмские пингвины обнаружены в системе канализации города. Они настолько приспособились к этой среде обитания… развитие головного мозга и столь странного поведения дает право утверждать… это, безусловно, новый вид, появившийся вследствие неожиданной мутации… Через несколько лет нам придется бороться с пингвинами так же, как в других городах борются с крысами».

— Ну и как? — поинтересовался Брюс.

— Что вас интересует, мистер Вейн?

— Боролись ли с пингвинами?

— Нет, сэр, что вы! О них просто забыли.

— Ну да, Бог с ними… А здесь что?

«…в цирке был показан парад уродов…»

— Так, — Брюс полистал следующие номера, — интересно, интересно… Вот!

«…цирк вернулся …свободный бесплатный доступ…»

Альфред прошел вглубь пещеры, сел в кресло у заваленного электронным хламом стола и спросил:

— Вам кажется, что этот Пингвин скрывает что-то из своей биографии?

«…самый толстый человек в мире… тихий мальчик-птица…»

Брюс продолжал просматривать газеты, не отвечая на вопрос.

— Но почему вы хотите сказать, что этот Пингвин не такой, каким хочет казаться?

— А? Что? — Брюс обернулся. — Видите ли, дорогой Альфред, в этой истории участвует не только Пингвин, но и Макс Шрекк, а с ним всегда связаны какие-нибудь темные истории со спрятанными концами. Я не доверяю ему.

— Что вы, мистер Вейн! Сегодня утром в газете писали, что этот Пингвин — просто несчастный одинокий человек.

Брюс лишь пожал плечами и продолжал читать статью.

«…после выступления полиция закрыла цирк… по крайней мере один участник парада уродов исчез до того, как его успела допросить полиция…»

— Ну, теперь вам легче, сэр?

— Нет. Пожалуй, мне тяжелее.

Брюс выключил экран и, поднявшись со стула, поставил на поднос недоеденный суп.

— Вы правы, старина! Самое лучшее средство от хандры и усталости это свежий воздух.

— Вы отправляетесь на прогулку, так и не закончив трапезу? — Альфред поднялся со стула и, вздохнув, подошел к подносу. — Вечером будет овсянка и ваши любимые тосты с сыром.

— Согласен, — Брюс улыбнулся.

Маленький монитор, встроенный в приборную доску, запищал и вспыхнул. На экране появился Пингвин сидящий за большим столом, заваленным бумагами.

— Мистер Вейн, — поинтересовался слуга, — почему вас так волнует этот странный героический Пингвин?

— Понимаете ли, Альфред, я как раз сейчас наблюдаю за ним.

— Да? И что же вы видите?

— По-моему, он знает, кто были его родители. Что-то другое его интересует в архиве… что-то совсем другое…

— Что же именно?

— Мне бы очень хотелось это узнать.

— Значит, вы не отказались от мысли, что Макс Шрекк и этот Пингвин… — Альфред замялся, не зная, как лучше сформулировать свою мысль, чтобы не сказать какой-либо бестактности.

— Это очень зыбко, Альфред. На грани интуиции. И пока у меня нет доказательств.

В окне архива горел яркий свет. В большом зале за письменным столом, заставленным гигантскими пирамидами папок, сидел Пингвин, ожесточенно скрипя остро заточенным страусиным пером. Он то и дело перебирал сложенные аккуратной стопкой копии свидетельств о рождении, делал какие-то выписки на желтых листках бумаги и постоянно оглядывался на стоящих у входа полисменов.

Чувствовалось, что эта работа доставляет ему удовольствие.

Бэтмену надоело наблюдать за дергающимся Пингвином, который в жизни выглядел ничуть не лучше, чем на экране, и он бесшумно тронул автомобиль с места. Свернув за угол, машина понеслась по пустынным ночным улицам к восточной окраине города.

Пингвин медленно шел по узкой дорожке между рядами заснеженных могил. Он был одет в огромную тяжелую шубу, семенящая походка делала его похожим на катящийся по земле большой черный шар. Пройдя мимо посеревшей от времени кладбищенской часовни, он остановился у большого черного надгробья с высоким мраморным крестом. Отбросив в сторону зонтик и сорвав с головы цилиндр, Пингвин упал на колени, всматриваясь в надпись на камне: «Таккер и Эстер Кобблпоты».

Склонив голову, он положил на припорошенный снегом камень две алые гвоздики и, сложив на груди уродливые руки, остался стоять на коленях, вслушиваясь в вой холодного ветра.

Постояв так с минуту, он поднялся с колен, водрузил цилиндр обратно на голову, сложил зонт, и опираясь на него, как на трость, таким же мелким семенящим шагом направился к воротам, у которых толпились газетчики и зеваки, пришедшие поглазеть на диковинного человека-птицу.

Пингвин подошел к чугунной ограде. Люди загудели, напирая на стоящих в оцеплении полицейских.

— Пингвин! Пингвин! — послышались выкрики из толпы.

— Мистер Пингвин, — обратился к нему какой-то взъерошенный газетчик.

Он, как ребенок из кроватки, тянул сквозь решетку руку с микрофоном. Пингвин остановился и, поморщившись, произнес:

— Пингвин — это птица, которая не умеет летать. А я — человек, — он гордо поднял голову и поправил цилиндр. — У меня есть имя!

Пораженные его красноречием, люди притихли, вслушиваясь в слова. Всем, конечно, хотелось узнать как зовут этого загадочного человека. Он обвел их холодным надменным взглядом и крикнул:

— Освальд Кобблпот!

— Освальд, Освальд!.. — подхватила толпа.

— Мистер Кобблпот, — не растерялся репортер, — вы так и не смогли поговорить со своими родителями…

— Это верно, — уголки рта Пингвина поползли вниз. — Я был их первенцем, а они относились ко мне, как к выродку, — он тяжело вздохнул. Но такова природа человека. Он боится всего необычного. Может быть, когда я в первый раз взял погремушку в свой сияющий плавник, — Пингвин протянул вперед свои уродливые руки в блестящих перчатках, — а не в пять пухленьких пальчиков, может быть, именно тогда, они испугались.