— Борщ? Боооорщ! Оооо, как пахнет! Но офкуда? Бовэ, как фкуфно! — Мишка болтал с набитым ртом, торопясь, пробуя, обжигаясь и блаженно жмурясь. — Фкуф, как у маминого!

Эльчи порозовел и смущенно опустил взгляд в свою тарелку с борщом. Малышка спала в соседней комнате, а они сели ужинать вдвоем, почти как семья. Увидев надпись в овале и с трудом разобрав слово «борщ», Эльчи решил приготовить его для Мишки на ужин. Видимо, подбором и заготовкой продуктов в холодильнике и морозильной камере занимался Лиатт, с учетом вкусов Мишки, потому что там были все ингредиенты для тех блюд, которым он научился от тестя.

Мишка быстро разделался с борщом и с горящими глазами запросил добавки.

— Эльчи! Ты не представляешь, как я скучаю по привычной пище! Но как тебе удалось приготовить такой же борщ, как готовит мама? — Мишка осекся и накинулся на добавку, положив большую ложку сметаны в тарелку.

— Меня Лиатт научил, — скромно ответил Эльчи.

— Представляешь, Лиатт учил и Мелли, но у того получается какая-то красная бурда. А ты — просто сокровище, так фкуффно, мммм! — замычал Миша, смакуя.

Будучи в одиночестве, у Мишки было время вспомнить предсвадебную суету и соединить некоторые кусочки паззла, рисуя в голове общую картину происшедшего, теперь ставшие понятными. Например, когда он услышал рыдания Лиатта у бассейна, он ринулся к нему, но замер, прячась за стволом дерева, увидев, как Мэд обнимает плачущего мужа, успокаивающе поглаживая по вздрагивающей спине и длинным волосам, собранным в косу. Сбивчивые бормотания мамы только сейчас обрели смысл. «Как же они там? Как они справятся? А как им отдать малышку? Мэ-э-эд! Они же никакие родители! А если что случится?»

Низкий гудящий голос Мэда спокойно уговаривал:

— Ли, детка, успокойся! У Мишки опыт воспитания двойняшек с пеленок, и пеленать умеет, и кормить, мальчик уже вырос, тем более их двое, вдвоем-то одну девочку присмотрят. Да и что может случиться? Ты же знаешь, медэкс может вылечить любые детские болячки. Да и красная кнопка у них будет всегда под рукой. В любую секунду привезем.

— Мэ-э-эд! Я так боюсь! Так боюсь их отпуска-а-ать! — Мишка давно не слышал, чтобы мама плакала, а Лиатт вообще всегда был выдержанным и саркастичным, чем вселял в окружающих уверенность и непоколебимость, что все будет хорошо. А тут такая безнадёга сквозила в этих рыданиях, что он уж решился было подойти и утешить мать, хоть ничего и не понимал. Но вдруг словил взгляд Мэда, тот подмигнул Мишке и внезапно поднял Лиатта на руки и поцеловал, унося куда-то вглубь сада. Мишка покраснел даже сейчас, вспоминая ту картину. Плачущих женщин и омег мужья успокаивали одним и тем же извечным способом. Он не представлял себе даже мысленно, чем они там занимаются. Все, кто угодно, но только не мама.

Тут же, на волне слез вспомнилось как рыдал папа Эльчи перед свадьбой, с неприязнью глядя на Мишку, да и отец его зыркал, еле сдерживаясь, как будто они отдавали свою детку в лапы извращенцу со щупальцами, а не человеку.

А тот разговор с Лиаттом, когда Миша говорил, что не альфа, и не сможет дать омеге узла, даже если бы ему этот омега нравился, и даже если бы он собирался с ним спать, но он не собирается. А вся эта свадьба — сплошное извращение. И как мать стыдила его, не жалея выражений, что поздно об этом думать, думать надо было тогда, когда он экспериментировал с течным омегой. А теперь нужно расплачиваться за содеянное и думать не про узлы, а про дочь, которая является единственной в мире такой, и ей придется за эти эксперименты платить всю свою жизнь— кровь у нее как у жителей системы Риата, днк смешанная, а строение тела — земное. И самое малое, что он теперь должен перед этой крохой и ее папой — это зажать член в кулак и попытаться наладить их жизнь.

А слезы Ежика, струящиеся по его щекам на церемонии бракосочетания и блестящие двумя дорожками в лучах местного светила, тоже заставляли чувствовать себя чудовищем, хотя уж тут он никаким боком не виноват. Но после того стихотворения, которое продекламировал Ежи за завтраком, все приобретало грандиозные масштабы и катилось в пропасть.

Серхио тогда встал за столом и попросил тишины. Родители Эльчи чувствовали себя не в своей тарелке среди этой необычной семьи, Эльчи был вымотан подготовкой к свадьбе, все были взбудоражены, и только Лиатт попытался пресечь выступление сына, но тот уперся рогом и возразил:

 — Ты всегда говорил, папа, — на людях он домашнее прозвище не употреблял, — что делиться с близкими своими чувствами никогда не поздно. А уж о любви надо говорить как можно чаще. А это мой последний шанс.

Лиатт тогда закатил глаза и махнул рукой. Он был измотан хлопотами хлеще других и силы перед самой свадьбой у него уже, видимо, были на исходе.

«В моем сердце для тебя

Навсегда открыта дверь

Буду ждать тебя, любя,

Только верь мне, только верь.

И уж коли суждено

Нам судьбою потерпеть,

Я дождуся все равно,

Пусть придется замереть.

Сердце сжалося в тиски

Предстоящих перемен,

Болью скованы виски,

Но я буду ждать, кузен,

Буду ждать, и я дождусь,

Только верь мне, только верь.

Помни, в сердце для тебя

Навсегда открыта дверь.»

После этого в столовой наступила гулкая тишина, а Ежик всхлипнул и выбежал из-за стола и из комнаты. Мэд поднялся быстрым шагом и ринулся догонять сына, а Лиатт, не теряя лицо, махнул царственно рукой, призывая продолжить завтрак, но Мишке в горло ничего не полезло, а все остальные были слишком смущены проявлением такой чистой детской любви.

А вот Эльчи плакал по ночам. А днем варил вкуснющий борщ.

— Эльчи, завтра будем готовить шашлыки. Я буду готовить. А там много борща осталось? После всех этих иноземных блюд меня при взгляде на борщ просто трясет, кажется, стОит пару раз неосторожно провести рукой, и процесс из пописать перейдет в оргазм.

Эльчи мило, но ярко покраснел:

 — Там еще полкастрюли.

Да, уж, Мишка тоже покраснел, осознав, что он ляпнул — так похвалить мог только он. В его защиту можно было сказать, что он тоже чувствовал себя не в своей тарелке и только делал вид, что все в порядке и храбрился перед тонкой душевной организацией этого хрупкого омеги. Должен же здесь кто-то быть мужиком? Ну и дохрабрился.

Эту ночь не спали все втроем. Лиана потому, что хотела к папе и капризничала, часто просыпалась и будила Мишку. Тот укачивал ее на руках, пел песенки, и даже ходил на руках. Вот где пригодилась его физическая подготовка. Первые несколько раз это спасало ситуацию, но потом Ли рыдала, не обращая внимания на фокусника отца. Эльчи не спал, потому что не доверял Мишке и боялся, что тот заснет, а малышка будет надрываться в кроватке. Он просыпался, вздрагивал, сердце сжималось от предчувствий и Эльчи на полусогнутых, тихо, как ему казалось, пробирался в детскую и подглядывал в щелочку. Все те шесть раз, когда он подсматривал, Мишка носил дочь на руках или пел ей песенки на русском. Эльчи замирал и неосознанно любовался своим мужем, его голым торсом, хриплым голосом, упорством, с которым тот пытался справиться с ребенком, не обращаясь к мужу.

На четвертый раз Мишка заметил Эльчи и спросил взглядом, приподнимая брови — «что?»

— Я забыл слово, которым нужно включить свет.

— Люмос, — шепотом подсказал Мишка, укачивая девочку. — Я же написал тебе на бумажке по-риатски!

— Там темно, — зашептал в ответ Эльчи. — Я не вижу, что написано. — И спиной, тихонечко ретировался к себе.

В седьмой раз, уже под утро, Эль застал обоих спящими на диване — Ли разметалась звездочкой под стенкой, раскинув ноги и руки, а Мишка лежал на боку, дрыхнув без задних ног.

Это было мило, но повторения такого не хотелось. Он твердо решил больше не экспериментировать, и продолжать дальше мучиться в одиночку. Но утром выяснилось, что у Ли резался зубик, поэтому кульбиты продолжились целый день. Что они только не делали с Мишкой, медэкс на такое был неспособен, колоть малышку обезболом было нельзя, гель помогал только на пару часов, и бедные родители к вечеру не только про шашлыки не вспомнили, но и вообще про еду. Поэтому встретились в два часа ночи на кухне, подогрели борща и поели молча, устало улыбаясь друг другу. Следующий день оказался таким же выматывающим и беспокойным, но зубик прорезался, зато пошли сопли и лобик у Ли был теплым. Эльчи успел испугаться и накрутить себя до дрожи, предлагая Мишке нажать на красную кнопку, но тот настоял подождать до утра. Зубки с температурой — обычное дело. Вот когда у близнецов резались, о-о-о, тогда вся семья стояла на ушах. А здесь всего одна детка и они справятся. Мишка глянул на зареванную мордашку Ли, муслюкающую свой кулачок, и на Эльчи с воспаленным взглядом, бровками домиком и мокрыми щеками и неожиданно подошел и обнял своих девочек, успокаивая и поглаживая их по спинам, вдыхая такой родной запах. Потому что Эльчи был такой уязвимый и замученный, что кроме как девочкой не воспринимался. Хоть и голос у него был мальчуковый и бугорок в брюках тоже. Но на фоне того, что Ли заснула, это стало такой несущественной мелочью, что они завалились на диван в детской и заснули без всяких окольных мыслей. Просто отрубились без задних ног. Мишка перед тем, как уплыть в сон, еще подумал: «Как говорила тётя Софа, в жизни надо определиться, на шо положить глаз, а на шо-таки всё остальное».