«Шум и ропот жизни скудной...»
Шум и ропот жизни скудной
Ненавистны мне.
Сон мой трудный, непробудный
В мертвой тишине,
Ты взлелеян скучным шумом
Гордых городов,
Где моим заветным думам
Нeт надежных слов.
Этот грохот торопливый
Так враждебен мне.
Долог сон мой, сон ленивый
В мертвой тишине.
26 октября 1895
«Покоряясь жажде странной...»
Покоряясь жажде странной,
Овладевши кучей книг,
Как тигрица на добычу,
Ты набросилась на них.
Не учись по этим книгам,
Что лежат перед тобой, —
Лицемеры их писали,
Вознесенные толпой.
Что прилично, что обычно,
Что вошло уже в закон,
Лишь тому их жалкий лепет
Малодушно посвящен.
А тому, что в темном сердце
Подымает бунт страстей,
Не могли они ответить
Речью косною своей.
6 декабря 1895
«Хорошо бы стать рыбачкой...»
Хорошо бы стать рыбачкой,
Смелой, сильной и простой,
С необутыми ногами,
С непокрытой головой.
Чтоб в ладье меня качала б
Говорливая волна,
И в глаза мои глядели б
Небо, звезды и луна.
На прибрежные каменья
Выходила б я боса,
И по ветру черным флагом
Развевалась бы коса.
6 декабря 1895
«Приучив себя к мечтаньям...»
Приучив себя к мечтаньям,
Неживым очарованьям
Душу слабую отдав,
Жизнью занят я минутно,
Равнодушно и попутно,
Как вдыхают запах трав,
Шелестящих под ногами
В полуночной тишине,
Отвечающей луне
Утомительными снами
И тревожными мечтами.
7 декабря 1895
«Мне страшный сон приснился...»
Мне страшный сон приснился,
Как будто я опять
На землю появился
И начал возрастать,
И повторился снова
Земной ненужный строй
От детства голубого
До старости седой:
Я плакал и смеялся,
Играл и тосковал,
Бессильно порывался,
Беспомощно искал...
Мечтою облелеян,
Желал высоких дел, —
И, братьями осмеян,
Вновь проклял свой удел.
В страданиях усладу
Нашел я кое-как,
И мил больному взгляду
Стал замогильный мрак,
И, кончив путь далекий,
Я начал умирать, —
И слышу суд жестокий:
«Восстань, живи опять!»
12 декабря l895
«Кинул землю он родную...»
Кинул землю он родную
И с женой не распрощался.
Из одной земли в другую
Долго молодец шатался.
Наконец в земле литовской
Счастье парню привалило
И удачей молодцовской
Вдосталь наделило.
Был он конюхом сначала,
Полюбился королеве,
И она его ласкала, —
А потом повис на древе,
Потому что проследили,
Донесли и уличили!
Суд был строгий и короткий:
Королеву заточили,
Парня в петле удавили
Под ее окном с решеткой.
7 января 1896
«Нa гулких улицах столицы...»
Нa гулких улицах столицы
Трепещут крылья робкиих птиц,
И развернулись вереницы
Угрюмых и печальных лиц.
Пол яркой маской злого света
Блестит торжественно глазет.
Идет, вся в черное одета,
Жена за тем, кого уж нет.
Мальчишки с песнею печальной
Бредут в томительную даль
Пред колесницей погребальной,
Но им покойника не жаль,
28 – 29 января 1896
«Вдали, над затравленным зверем...»
Вдали, над затравленным зверем,
Звенит, словно золотом, рог.
Не скучен боярыне терем,
И взор ее нежен и строг.
Звенит над убитым оленем,
Гремит торжествующий рог.
Коса развилась по коленям,
И взор и призывен, и строг.
Боярин стоит над добычей,
И рог сладкозвучен ему.
О, женский лукавый обычай!
О, сладкие сны в терему!
Но где же, боярин, твой кречет?
Где верный сокольничий твой?
Он речи лукавые мечет,
Целуясь с твоею женой.
1 – 2 февраля 1896