— Ик! — вырвалось у меня непроизвольно. — Ииик!

С периодичностью в несколько секунд икота начала колотить меня. И это — альфячий хер??? А там же еще что-то про узел писали… Хоть бы этот мир был без узлов! Святые белочки! Сжальтесь!

— Правильно. Бойся меня, хитрый тоу.

— Ик! — И слёзы опять покатились из моих глаз. Сами.

— Да что за детский сад!!! — рыкнул Мэд, встряхивая меня за загривок, во время чего я непроизвольно раскрыла рот и очередной «ИК» получился очень громким и утробным.

Мэд тихо засмеялся, как заурчавший мерседес, и приподнял меня за подмышки, ставя на пол рядом с собой.

— Поцеловать? — с улыбкой спросил он, саркастично задирая бровь и сканируя мою реакцию на предложение.

Я замотала головой «нет-нет», «да-да-да», ой, «неееет», пока она не стала описывать совсем уж непонятные круги и синусоиды.

Мэд подхватил меня за подбородок пальцами, останавливая эту свистопляску, и, словив мои губы между очередным «иииик!», тепло и мягко начал целовать.

Икота, как по команде, прекратилась, тело расплавилось и стало ватным, а он, не зажмуривая в этот раз глаз, с искоркой юмора поглядывал на мою реакцию, на мои поплывшие черты лица, вытягивающееся лицо и все больше и больше раскрывающиеся, в изумлении от предательства тела, глаза.

Его запах, как яд, забив ноздри, медленно проникал в тело, действовал как парализующий наркоз, заставляя либидо взвиться на дыбы.

Видно было, что он хотел исследовать меня и не упустить ни одного взмаха ресниц, ни одной мало-мальски важной для него реакции на поцелуй, но на него тоже подействовал яд, его повело, он увлекся сам, зрачок стал затапливать зеленую радужку единственного глаза, и Мэд подхватил меня под зад, пройдясь рукой между половинок.

Там у меня немедленно повлажнело, а член запульсировал, выплескиваясь. Тело выломало в судороге оргазма, похожего на маленькую смерть от передоза.

Сырокопченая колбаса, зажатая между нами, дернулась, а Мэд стиснул меня крепко, до синяков, и жадно вылизал мой рот.

Я обвис в его руках безвольной тряпочкой. Да уж… Такого оргазма у меня еще никогда не было.

— Сладкий тоу, — тяжело дыша, хрипло выдохнул Мэд. — Вот так у нас могло быть… если бы ты не был лживым завравшимся шлюшонком.

— Я могу всё исправить, Мэдирс! Только скажи — как? — вырвалось у меня против воли.

— Кому нужна любовь шлюхи? — брезгливо скривился он. — Любовь до очередной потери памяти? — Он засюсюкал, скривив губы: — Прости, милый, не помню, что со мной, это был не я… Поздно притворяться, тоу. Ты показал свое гнилое нутро очень вовремя, и теперь никакие уловки на меня не подействуют.

— А как будет? — с вызовом, выставив подбородок вперед, опустив руки и перестав обнимать себя, спросила я. Надо же знать, к чему готовиться.

— Будет так, как ты того заслуживаешь — буду наматывать твои волосы на кулак и насаживать тебя до самых гланд, как настоящего шлюшонка, пока ты не забеременеешь. Столько раз и тогда, когда мне это вздумается.

Ярость взвилась, туманя мозг и отключая соединение языка с мозгом, и я выплюнула слова вместе со слюной:

— Отрежу волосы нахер!

— А мы нарастим. Деньги позволяют, — осклабился Мэд, поняв, что задел меня до самых печенок.

— А я опять отрежу, сразу после наращивания, понял?! — это было по-детски и глупо, но язык не взаимодействовал с мозгом, увязнув в кровавой пелене ярости.

— А мы будем наращивать столько, сколько понадобится. Пока тебе не надоест, — явно забавляясь, отбивал подачу жених.

— А я побреюсь налысо и набью татуировки по всему телу «ФАК Ю», — медленно остывая и холодея от своей непримиримой ненависти, вырвавшейся из-под контроля, как только что прошедшая истерика.

— Размечтался, сученыш! Запру в четырех стенах и на цепь посажу. Будешь ручным зверенышем.

— Ненавижу, сука, ненавижу тебя!! — Я схватила с ноги обувь и со всей дури пульнула в этого хама. От неожиданности он даже не успел увернуться и мокасина залепила ему прямо в лоб.

— Страаайк!!! — завопила я и запрыгала на одной ноге, вскидывая руки вверх.

— Да я тебя! Да я тебя!! — взбеленился Мэд, наступая на меня и держась за голову одной рукой.

Двери отворились, и папа с доктором вошли в комнату.

— Ли, Мэдирс? У нас по плану примерка свадебного костюма, портные приехали, — удивленно оглядывая нас, произнес папа.

Мэд обошел живописную группу, стоявшую в дверях, и вышел за дверь.

«Вот и поговорили. Дипломат, йопта! Лавров, нахуй! Дебил, бля», — подумала я и пошла вслед за папой.

Костюм — естественно, белый — был готов, сегодня состоялась окончательная примерка.

Я люблю красивые вещи. Дома любую депрессию лечила шопингом. Всегда помогало. Даже не шопингом, а зырингом. Иногда примеряла, но не покупала, разные юбочки-платьишки, и попускало. А бусики? А колечки? Надеть и полюбоваться никто не запрещал, еще и подсовывали другие — только выбирай.

В толпе людей, среди ярких красивых шмоток и побрякушек, я всегда отдыхала душой, и депрессия неизменно отступала.

Но здесь, когда впереди ждало официальное изнасилование и жизнь в темнице с маньяком, этот костюм, очень красивый, не спорю, подчеркивавший мое стройное и гибкое тело, вызывал у меня лишь ненависть и раздражение.

Бессонная неспокойная ночь, постоянное напряжение, истерика и борьба с женихом вымотали настолько, что во время примерки я готова была упасть и заснуть прямо в момент переодевания. Одна только ненависть и держала меня в сознании и на плаву.

Движения стали раскоординированными, мысли вяло шевелились, как водоросли под водой, руки-ноги жили своей жизнью и не слушались совершенно. Пару раз меня дергали за рукав, потому что я тупо смотрела на говорящего и не могла понять, что от меня хотят. Мне надо было поспать, и, желательно, в кровати, иначе могла заснуть на ходу прямо в коридоре и спать, стоя у стены.

Папа заметил мое состояние, особенно, когда я постоянно хваталась за голову и морщила лицо, давая понять, что плохо себя чувствую, и отправил меня отдыхать.

Сразу после примерки я поплелась к себе в комнату, намереваясь вырубиться и выспаться, чтобы на свежую голову хоть что-то придумать, обмозговать, как быть дальше, какую тактику применить, какие шаги распланировать, но перед моим лицом возник молодой и красивый юноша, который взволнованно открывал и закрывал рот.

Пришлось включить мозг, звук и разуть глаза.

— Биби! Ты меня слышишь? Что с тобой? Ты готов бежать?

Я сморгнул, но парень никуда не делся. Он нервничал и беспрестанно оглядывался.

Мозг выхватил слово «бежать» и внезапно действительно проснулся. Бежать! Бежать!

Я ухватил юношу за руку и потянул за собой, припустив, как заяц.

Втолкнув его в свою комнату, осторожно выглянул в коридор, никого не увидел, и закрыл дверь. Защелки на двери в моей комнате не было.

Я потащил его в ванную, запер дверь, усадил на пол, а сам сел на унитаз и приложил палец к губам.

— Ты сказал «бежать»? — шепотом произнес я.

— Биби! Милый! Любовь моя! — он потянулся ко мне всем телом, явно собираясь поцеловать.

Охуение на моем лице его не остановило, даже наоборот, он как-то весь вдохновился и, если бы не моя рука, затормозившая его у самых губ, то набросился бы и завалил меня прямо на полу.

— Стоп. Биби? Любимый? — Я недоверчиво уставился в его честные, влюбленные глаза.

Да это просто какой-то атомный взрыв! Что-ты-такое, Биллиатт Лау? Что ты натворил? Что задумал? Во что меня втравил и как теперь разобраться во всем этом, не съехав с катушек?

Я прислушался к себе, вдруг что-то вякнет, дернется, даст знать — что за человек передо мной и что я к нему чувствую.

Тишина. Полнейшая. Как в штиль на море. Единственное, что ощутил, что Ромео недоделанный, ухвативший меня за руку и целующий ее со всем пылом, ощущался мною, как Солис. Он не был похож ни на папу, ни на Мэдирса.