«Всего было получено 55 руб., которые я употребил на производство новых опытов. Принимал я эти деньги со скрежетом зубовным и затаенной душевной болью… Некоторые, не поняв газет, прямо жертвовали на бедность. Я даже заболел, но все-таки терпел, надеясь на возможность дальнейших работ».
Однако к Циолковскому судьба не была так жестока, как к Попову. Попов умер в 1905 году. Циолковский дожил до наших дней. После Октябрьской революции вся жизнь его изменилась, как по волшебству: советское правительство оказало самую широкую поддержку ученому, наградило его, дало ему возможность ставить опыты по строительству воздушных кораблей и космической ракеты. Мечта ученого «не прожить даром жизнь, продвинуть человечество хоть немного вперед» сбылась благодаря советской власти.
К. Э. Циолковский в рабочем кабинете.
Такой же чудесный переворот произошел и в жизни великого садовода Ивана Владимировича Мичурина. Послушаем его самого:
«Я пережил двух царей и 1917 год и теперь работаю в условиях социалистического строительства. Я перешел из одного мира в другой, являющийся совершенной противоположностью прежнему. Эти два мира разделяет пропасть.
…При царизме я вел дело, как мог, на свои средства, добываемые личным трудом, постоянно боролся с нуждой и переносил всевозможные лишения молча… Несколько раз, по совету видных деятелей садоводства, я посылал в царский департамент земледелия свои доклады… Но из этих докладов ничего не выходило.
И что же? Едва только окончилась гражданская война, как на мои работы обратил внимание не кто иной, как светлой памяти Владимир Ильич Ленин. По указанию Владимира Ильича, с 1922 года мое дело приняло невиданный размах… В послереволюционный период я уже не чувствовал прежнего одиночества…»
Работы Мичурина по получению новых культурных растений, подобно работам Циолковского по строительству воздушных кораблей, были признаны государственным делом.
«Эти два мира разделяет пропасть», писал Мичурин, сравнивая положение борцов за науку в дореволюционной России и в СССР.
И. В. Мичурин.
Особенно яркую иллюстрацию к этим словам дает история авиации и мореплавания в нашей стране. В русском народе издавна жила мечта об овладении воздушной стихией. Об этом свидетельствуют народные сказки о ковре-самолете, о воздушных кораблях, о летающем Коньке-Горбунке.
Порабощенные и закрепощенные народные низы не раз выдвигали из своей среды одаренных людей, пытавшихся сделать летательную машину.
Еще в XVI веке, в царствование Ивана Грозного, некий «смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп», выдумал машину с деревянными крыльями, наподобие птичьих. При громадном стечении народа, в присутствии самого царя он совершил на своей машине несколько удачных полетов вокруг Александровской слободы, под Москвой. В дело вмешалось духовенство, и несчастному «выдумщику» было объявлено:
«Человек — не птица, крыльев не имат… аще же приставит себе аки крылья деревянные, противу естества творит. То не божье дело, а от нечистой силы».
Суровый приговор не заставил себя ждать. «За сие дружество с нечистой силою отрубить выдумщику голову. Тело окаянного пса смердящего бросить свиньям на съедение. А выдумку, аки дьявольскою помощью снаряженную, после божественной литургии огнем сжечь».
В конце XVII века, при вступлении на престол Петра I, Москва увидела новую попытку русского крестьянина подняться в воздух. Рассказ об этом замечательном событии сохранился в записках современника, Желябужского.
«Того же месяца апреля (1695) в тридцатый день закричал мужик караул и сказал за собой государево слово, и приведен в стрелецкий приказ и расспрашивая, а в расспросе сказал, что он, сделав крылья, станет летать, как журавль. И по указу великих государей сделал себе крылья слюдные, а стали те крылья в 18 рублев из государевой казны. И боярин князь Иван Борисович Троекуров с товарищи и с иными прочими, вышед, стал смотреть. И тот мужик, те крылья устроя, по своей обыкности, перекрестился и стал мехи надувать и хотел лететь, да не поднялся, и сказал, что он те крылья сделал тяжелы. И боярин на него кручинился, и тот мужик бил челом, чтоб ему сделать другие крылья. И на тех не полетел, а другие крылья стали в пять рублев. И за то ему учинено наказание: бить батогами, сняв рубашку, и те деньги велено доправить на нем (взыскать)…»
За этим безвестным изобретателем последовали другие. Перед нами еще рассказ:
«1729 года в селе Ключе, недалеко от Ряжска, кузнец, Черная Гроза называвшийся, сделал крылья из проволоки, надевая их, как рукава; на вострых концах надеты были перья самые мягкие, как пух… И на ноги тоже, как хвост, и на голову, как шапка с длинными мягкими перьями. Летал так, мало дело ни высоко, ни низко, устал и спустился на кровлю церкви. Но поп крылья сжег, а его проклял».
Однако служители религии не всегда довольствовались проклятием. За попытки летать, в которых, по их мнению, без нечистой силы никак не обойтись, они науськивали на смельчака темную толпу. Через два года после полета кузнеца Черная Гроза другой «выдумщик» едва избежал мучительной смерти:
«1731 года в Рязани при воеводе подьячий Нерехтец сделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и так остался жив. Его выгнали из города и хотели закопать живого в землю или сжечь».
В том же XVIII столетии, при царице Анне Иоанновне, другой мученик науки, некий Симеон, изобрел, повидимому, настоящий парашют. По приказу жестокого Бирона, любимца Анны, Симеона заморили голодом.
Конек-Горбунок.
Вот каким тернистым путем шли пионеры русского воздухоплавания в борьбе с союзом церковного креста и царской короны.
Самая северная точка земного шара, Северный полюс еще задолго до нашей революции притягивал смелых исследователей. В 1912 году сын рыбака, отважный моряк Георгий Яковлевич Седов, снарядил экспедицию к Северному полюсу на судне «Святой Фока». Огромные, подчас непреодолимые препятствия стояли перед ним. Тупость и казенное равнодушие царских чиновников было труднее преодолеть, чем сплошные северные льды. Отпустить необходимые средства на экспедицию правительство категорически отказалось. Это было его, Седова, личное дело… Не было другого исхода, как начать сбор частных пожертвований. Собрано было около ста тысяч рублей. Это была слишком скудная сумма для такого грандиозного предприятия. Ка нее нельзя было приобрести необходимое снаряжение. Но энергия Седова не знала препятствий. Он отправился в путь с экипажем в двадцать два человека, плохо снабженным одеждой и продовольствием. Пришлось зимовать на Новой Земле. И вторую зимовку, из-за недостатка снаряжения, Седов вынужден был провести на Земле Франца-Иосифа. Ясно было, что экспедиции достичь полюса не удастся. Тогда в марте 1914 года Седов принял героическое решение: самому с двумя спутниками отправиться по льду на полюс в нартах, запряженных собаками. Седов был тяжело болен и истощен. Но его воля не была сломлена. Последняя речь его товарищам перед уходом на север дышала пламенной любовью к родине.
«Пришло время — сейчас мы начнем первую попытку русских достичь Северного полюса. Трудами русских людей в историю исследования Севера вписаны важнейшие страницы… Россия может гордиться ими. Теперь на нас лежит ответственность оказаться достойными их преемниками.
Не состояние здоровья беспокоит меня, а совсем другое: выступаем мы без тех средств, на которые я рассчитывал. Сегодня для нас и для России — великий день. Но разве с таким снаряжением думал я достичь полюса? Вместо восьмидесяти собак у нас только двадцать, одежда износилась, провиант ослаблен работами на Новой Земле, и сами мы не так крепки здоровьем, как нужно.
Все это, конечно, не помешает нам исполнить свой долг. Наша цель — достижение полюса, и все возможное для осуществления ее будет сделано… Тесной семьей, счастливые сознанием исполненного долга, вернемся мы на родину!»