Глава первая

Когда они въезжали в Москву, звонили колокола.

Все привыкли, что в Москве часто звонят колокола. Либо царь молился о божьей милости, либо казнил перед Кремлём шпионов, бунтарей, надоедливых бояр, предателей и доносчиков. И при этом всегда звонили колокола.

Пока они ехали по Москве, звон продолжался: люди на обочине смотрели на них, как на чудо или что-то невероятное. Снимая шапки и кланяясь, потом начинали судачить. «Ты видел это, братец? У них сани обиты соболем, на лошадях серебряная упряжь, колокольчики на тройке из чистого золота, а высокие шапки украшены драгоценными камнями. Какое богатство! Какая гордыня! Разве так можно? Разве можно быть богаче царя? Дозволено ли это показывать? Помоги, Боже, этим богатым господам с Пермской земли...»

Кремлёвская стража беспрепятственно пропустила сани. Люди в мехах чернобурки могли свободно въехать в Кремль.

За Кремлёвской стеной из Воскресенской церкви до них донеслось пение монахов, а дорога от церкви до дворца была заполнена стрельцами. Когда сани остановились, из церковной двери вышел князь Шуйский. Слуги приняли лошадей, от которых шёл пар, и откинули толстые лисьи покрывала с саней. Из саней вылезли и потянулись на морозном воздухе трое мужчин в длинной, отороченной соболем одежде.

Приехали братья Строгановы.

— Князь Шуйский! — воскликнул Яков, старший. — Ты встретился нам первым — это хорошее предзнаменование! Как дела у царя?

— Он молится. — Князь Шуйский показал на церковь. — Вчера у нас было несколько казней. Царь считает, что поступил правильно.

Пение монахов усилилось. Строгановы замолчали и посмотрели на позолоченные луковицы куполов. Но молчали они не из-за почтения... Пока хор воздавал хвалу Богу, братья прикидывали, насколько царь перед ними в долгу. Сколько золота, серебра и меди, мехов и шёлка, парчи и звонкой монеты они заплатили ему за то, чтобы никто не мог сказать: «Посмотрите на Строгановых! Их богатство растёт с каждым днём, как на дрожжах. Однажды они лопнут от богатства и власти! Сколько принадлежит царю, а сколько Строгановым? Нет разницы!»

— Хотите зайти в церковь? — спросил князь Шуйский. Он спустился по лестнице и поднял меховой воротник.

Братья замешкались, но затем покачали головами. Пение священника и монахов стихло, зазвонили колокола. Царь Иван IV, Грозный, получал благословение. Митрополит Московский делал это лично, потому что даже самый высокий иерарх церкви имел только одну голову на плечах. Его предшественника лишили сана, одели в разорванную монашескую рясу и осудили на вечное заключение — пример, следовать которому не предписано священным писанием.

— Ваши гонцы прибыли позавчера, — сказал князь Шуйский братьям. Они обменялись традиционными поцелуями. — Кажется, царь обрадовался.

— Ему нужны деньги, — беззаботно рассмеялся Григорий Строганов. — Мы привезли ему сто тысяч рублей золотом.

— Он вас примет. — Князь Шуйский подтолкнул братьев к двери, коротким путём ведущей из дворца в церковь — царь пользовался этой дверью по меньшей мере три раза в день, чтобы послушать пение священников и монахов. До сих пор каждый царь возвращался в лоно церкви с наступлением старости. Но что странно: цари с возрастом становились более жестокими. Порывая с миром, они разрушали его...

— Заходите быстрее! — сказал Шуйский. — Молитва заканчивается. Если царь увидит вас снаружи, а не в церкви, то рассердится.

Они быстро прошли через несколько больших палат и длинных коридоров, через залы со сводчатыми потолками, витыми колоннами и обтянутыми тканью стенами, и оказались в прихожей зала приёмов. Там уже находилась группа бояр, которые вежливо поприветствовали Строгановых, но держались на значительном расстоянии. С тех пор как первый великий Строганов, Аника, настолько разбогател на солеварении, что построил дворец и даже завёл немецкого семейного лекаря; с тех пор как его назначили поставщиком царского дома, когда он подарил драгоценные меха германскому императору Максимилиану, а английской королеве Елизавете — огромную накидку из соболя, когда для перин цариц стал поставлять мягкие, почти невесомые перья, с тех самых пор никто по-настоящему не знал, сколько власти Иван IV предоставил сыновьям Аники.

Братья поставляли всё, что требовалось: лосося, сёмгу, щуку и икру, шкуры сибирских оленей, меха соболя, белки, горностая, бобра и лисицы. Они даже нашли жемчуг на реке Икса, что было невероятно! Они ввозили в Россию итальянское вино: на торговой ярмарке в Коле обменивали пушнину на бочки с вином. Вино было редкостью в суровой России, но его продажа царю и боярам окупалась...

Не создавать завистников! У Строгановых это было главным правилом. Все князья и бояре заботились о своём будущем. Поэтому Строгановы делали им маленькие подарки, благодеяния — чтобы завести друзей и получить поддержку!

Царь постарел, стал тенью самого себя, скрюченным, сгорбленным человеком, который не мог забыть, как в порыве гнева убил старшего сына. Цесаревич был неженкой и умственно отсталым. Кто сядет на трон после Ивана, если он внезапно умрёт? Кто станет править великой святой Русью? Здоровяк Борис Годунов? Умный Шуйский? Сосунок Дмитрий?..

Аника Строганов дал своим сыновьям напутствие: заботиться о доходах — забыть о расходах! Получать больше власти, независимо от того, кто правит в Кремле. Всем царям нужны деньги! А без Строгановых царская казна была бы полупустой. Великолепие России происходило из далёкой Пермской земли, из центра торговой династии, какой мир ещё не видел, против которой немецкие Фуггеры из Аугсбурга выглядели мелкими торговцами!

Все ожидающие забеспокоились. Охрана дворца, здоровяки-белорусы в высоких шапках, делающих их ещё выше, встали у входов. Царь вернулся из церкви. Группа женщин, закутанных, как кающиеся монахини, пролетела по коридору стайкой синих ночных птиц: царица с придворными дамами.

Бояре перешёптывались, братья переглянулись. Дверь в зал приёмов распахнулась. Появился Борис Годунов в длинном шитом золотом кафтане, от которого все ещё исходил запах ладана. Он подошёл к Строгановым и пожал им руки. Обнять их на виду у бояр было бы неверно, потому что они не бояре, а всего лишь купцы. Их, поднявшихся из низов, уважали, но не относились, как к равным.

Потом, в своих палатах, Годунов обнимет их, как и Шуйский. Строгановы относились к этому равнодушно, потому что знали свою цену лучше, чем Борис Годунов свою.

— Царь милостив и выслушает вас, — громко сказал Годунов, чтобы услышали все находившиеся в приёмной. — Боже, благослови царя!

— Благослови его Бог! — хором пробормотали братья Строгановы. «Достаточно внешних формальностей», — подумали они и прошли мимо Годунова в зал приёмов. Здесь они опустили головы. За ними закрылись большие двери. По приказу Ивана Грозного их оставили с ним наедине. Годунов и Шуйский остались снаружи; доказательство того, как высоко царь ценил братьев! Остаться наедине с царём было подобно благословению...

Теперь они собственными глазами увидели то, о чём рассказывали в далёкой Пермской земле, в Орле на Каме, в резиденции Строгановых: сидящего на троне царя, с изнурённым лицом, бледного и сгорбленного, с торчащим крючковатым носом, который, как острый клюв орла, готов клюнуть со всей силы. Его седую голову покрывала остроконечная соболиная шапка, подбитый мехом кафтан сшит из французской парчи, поставленной Строгановыми. Борода царя растрепалась, как будто его тащили за неё через всю Москву. Иван опирался на посох, длинный резной жезл с железным набалдашником, украшенный золотом и серебром, проклятый посох, которым он мог ударить или убить. Символ его неограниченной власти, которая склонялась только перед Богом.

Это было самым ужасным в Иване Грозном: он убивал и при этом молился.

Братья стояли с опущенными головами и исподлобья косились на царя. Они были поражены его видом, но думали об одном и том же. Сегодня, возможно, удастся сделать так, что не только Строгановы, а вся Россия станет ведущей державой мира. Сегодня может родиться самый богатый и славный народ на Земле: народ Великой России!

— Мои купчишки! — громко сказал Иван.

Братья подняли головы. Приветствие указывало на то, что у царя хорошее настроение. Раз Иван назвал их купчишками, значит, расположен к шуткам. В противном случае он назвал бы их «волками, воющими перед домом, которых я кормлю, а они гадят мне под дверь в знак благодарности...» Аника в своё время рассказывал, как трудно разговаривать с царём. Значение имел только результат. Заботиться о доходах — забыть о расходах!

— Вы — душа России, государь, — сказал Яков, старший из Строгановых. — Бог мог бы забыть, что эта душа смертна...

— Чего вы хотите? — Царь указал на мягкую скамейку. Братья послушно, как ученики, уселись и сложили руки. Теперь заговорил Григорий, потому что лучше владел дипломатическим мастерством:

— Мы всё доставили, великий царь! Сто тысяч рублей золотом, две тысячи белок, девятьсот чернобурых лисиц...

Иван пристально посмотрел на братьев. Его пронзительный взгляд в последний год стал совсем невыносимым. Все, кто встречался с этим взглядом, замолкали, видя в нём беспощадность.

— Всё это вы привезли из Пермской земли?

— Нет. — Семён Строганов, семейный стратег, попытался выдержать взгляд царя. Это ему удалось, но сердце бешено заколотилось.

— Мех нам приносят чужестранные охотники, государь. По скалам и через ущелья высоких Уральских гор, с земли, которую они называют Мангазеей.

— Мангазея! — Иван наклонился вперёд, опираясь на посох. — Опять эта Мангазея! Ещё твой отец рассказывал мне о ней.

— Мы знаем, государь, — сказал Яков, самый расчётливый. — Нам также известно, что ты хотел вторгнуться в ту землю, чтобы завоевать её для России. Это невозможно. Для армии нужна дорога. Армию нужно снабжать. Нельзя отправлять людей и лошадей в дикую местность, которую не знает никто, кроме охотников. От неё нас отделяют непроходимые Уральские горы. Через них нет дороги, только узкие тропы по ущельям на головокружительной высоте. А за ними...